Вожделение

Я выудила его из пакета, раскрывая.

Это был паспорт. Мой. Тот самый, что остался в сгоревшем доме, как я считала до этой минуты.

Значит, все это время он был у Максима и он не сказал мне ни слова?

Я сглотнула, провела пальцем по связке денег, навскидку прикидывая, что там было тысяч пятьдесят, не меньше.

И брелок с ключами. Не от того автомобиля, на котором мы ездили. Другой.

— Ну и сука же ты, Ланских, — покачала я головой.

Глава 59

Искушение забрать паспорт назад было велико.

Слишком дорогой ценой он мне достался, без него я ощущала себя незащищенной, слабой.

Прижала паспорт к себе и замерла. Он холодный, и руки мои замёрзнуть успели. Сколько так простояла, не знаю, может пару минут, может больше.

А потом, всё-таки, переборола себя.

Сложила аккуратно все на место, стараясь не шуршать пакетом, подобрала фонарь и поднялась.

В нашей узкой комнате пенале привычный жар, как в бане. Нос закололо не то от сухого воздуха, не то от непрошеных слез. Я куртку теплую скинула, на спинку стула повесила и полезла через Максима на кровать.

Пружины скрипнули, Ланских объятия свои раскрыл, пуская меня в тепло. Только теперь мне с ним снова было неспокойно, я себя ощущала птицей, пойманной в силки,

и рука его, что поверх одеяла меня обнимала, воспринималась совсем иначе.

— Что случилось? — спросил Максим, не открывая глаз. Его шепот теплым дыханием касался моего уха, руки прижимали ещё сильнее к себе.

— Споткнулась, — тихо ответила я.

Закрыла глаза, заставляя тело расслабиться, но напряжение не отступало. Я ощущала свое тело запрятанным под, хитиновой броней, твердой, жёсткой и неподвижной.

В этой скорлупе было легче принимать тот факт, что Ланских — не мой союзник. У него свои цели.

Иначе бы он паспорт отдал мне сразу.

Наличие денег вопросов не вызвало, это как раз удивляло меньше всего. А вот ключи от автомобиля…

Сдавалось мне, что он вовсе не пешком покидал поселок и не на себе тащил горючее. Если у нас была другая машина, тогда выехать отсюда труда не составит, и не обязательно было мёрзнуть в этом богом забытом месте.

Я ещё долго варилась в своих мыслях, вслушиваясь в мерное дыхание Максима. Я злилась на него, и если там, в коридоре, едва найдя свою пропажу, мои чувства зашкаливали, то сейчас мысли скатились до того, что я начала искать ему оправдания.

Боже, Регина, что ты творишь?

Я сама своих мыслей испугалась. Неужели этого он и добивался? Почти Стокгольмский синдром?

Думать об этом было чертовски неприятно. Когда душевные метания дошли до предела, я уснула.

Мне снова снились кошмары, я беспокойно ворочались, вскрикивая, и только сквозь сон слышала шепот Максима, который успокаивал меня, точно дитя:

— Тшш, Регина, я рядом.

И я снова забывалась тревожным сном.

Дышать было тяжело

Вдохи получались короткими, дыхание учащалось. Я открывала глаза, видела все тот же деревянный потолок с лампой на длинном проводе, иногда мне казалась, что она покачивается, и я сосредотачивала на ней свой взгляд, пытаясь снова уловить движение, которого не было.

Определить, наступило утро или все ещё не закончилась тяжёлая длинная ночь, было сложно.

В какой-то момент я поняла, что Максима снова нет рядом. Села, закашлявшись.

Открылась дверь, впуская свет и свежий воздух, Ланских зашёл, держа в руках наполненный снегом чайник.

— Ты ворочилась всю ночь, — заметил, включая плитку.

— Кошмары, — мой голос осип, я прочистила горло, и на это ушли последние силы, — кажется, я заболела.

Максим повернулся ко мне, накрывая сухой прохладной ладонью лоб.

— Ты горишь вся, — в его взгляде мелькнуло беспокойство, — это плохо.

— Сегодня отлежусь. Надеюсь, ты не боишься заразиться.

Ланских смотрел на меня, размышляя о чем-то своем. Морщины на его лбу пролегли глубокими линиями.

Я легла обратно, ощущая слабость, болели все мышцы.

Мы молчали, ожидая, когда чайник закипит. Минут через десять Максим заварил чай, протянул мне чашку:

— Тебе надо поесть, — но я только покачала головой в ответ:

— Не хочу ничего.

Пила горячий чай мелкими глотками, почти не ощущая его вкуса. Болезнь была совсем некстати.

— Сейчас я приду, — Ланских ушел, а когда вернулся, в его руках уже была аптечка из автомобиля. Он начал рыться в ней, я слушала его с закрытыми глазами. — черт, здесь только бинты, жгут и лейкопластырь.

В голосе слышалось раздражение, обычно Максим куда лучше контролировал свои эмоции.

— Может, у хозяев на кухне осталась, — подсказала я.

Аптечка нашлась, большинство таблеток было с истекшим сроком давности, но все же, Максим отыскал парацетамол. Я выпила две таблетки, теперь меня знобило так, что зуб на зуб не попадал.

Я зарылась в одеяло с головой, дышать было трудно.

— Регина, ты себя одеялом перегреваешь, — Ланских потянул его за угол, но я возмущённо ответила:

— Мне холодно!

Больше всего мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Максим несколько раз выходил, трогал мой лоб ладонью, ставил градусник, что нашел все в той же аптечке. Я воспринимала все его движения как сквозь сон.

Через пару часов он заставил меня выпить ещё несколько таблеток.

— Температура не спадает, — мне казалось, он был напуган. В ответ я только закашлялась, лёгкие болели. Пробежка в мокрых носках по снегу всё-таки не прошла бесследно.

Ночь прошла в бреду. Мне снился тоннель, крысы, пытавшиеся укусить меня за ногу, острые зубы впивались в беззащитную кожу. Я вскрикивала, стряхивая их себя, и тут же заходилась кашлем.

— Регина, — Ланских навис надо мной, я с трудом сконцентрировала взгляд на его лице, — похоже, у тебя пневмония. Придется ехать в больницу.

Глава 60

Я не знала, верное это решение или нет. Но сидеть здесь дальше, в четырех стенах, в пыльной комнате, больше не было мочи. Я устала от жизни в режиме, будто на всем белом свете остались только мы вдвоем, и все, что у нас есть — это узкая комната-пенал, одно колючее одеяло на двоих и вечное тарахтение генератора под ухом. И каждый новый день был похож на вчерашний, на позавчерашний и будет таким же завтра, через неделю, через год…

Возможно, все эти мысли возникали у меня на фоне температуры, и я просто бредила. Здесь было безопасно, и это главное, — Максим считал так. А мне теперь предпочтительнее был ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Было утро. Я вышла на улицу, придерживаясь за ладонь Ланских. После темной комнаты глаза слепило от снега, и хоть небо было затянуто низкими, снежными тучами, я все равно зажмурилась. Холода не чувствовала, мне было жарко, так, что хотелось распахнуть на груди чужую, не по размеру, куртку.