Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

— За встречу!

Закуска была не ахти, не из лубянского спецраспределителя, и Успенский понял, что у друга проблемы. Виноградов тоже догадался, что Успенский не на коне.

После третьего стакана разговор на опасную тему перевел гость.

— Выпустили вот… Из Бутырки…

Виноградов понимающе кивнул:

— Я догадался. Долго держали?

— Несколько месяцев, — не стал уточнять Успенский. — Дело прекращено. За отсутствием состава преступления…

Чокнулись за освобождение. Хозяин, не закусывая, налил по новой.

— А теперь за мое освобождение, — поднял он тост. — То же самое — за отсутствием состава…

— Сколько устанавливали невиновность? — спросил Успенский.

— Три с половиной месяца. А точнее — сто десять дней. Слушай-ка, а ведь меня о тебе расспрашивали, — вспомнил Виноградов. — Следователь долго не отставал: расскажи ему о связях с наркомом Украины Успенским.

Гость забеспокоился:

— А ты?

— Что знал, то и рассказал. Ты же не враг народа. Слава Богу, поняли, если отпустили. А как с женой? Ее тоже выпустили?

— А что, ее арестовали? — слова застряли в горле Успенского.

— А ты разве не знаешь? — приподнялся Виноградов. — Ее держали у нас, на Лубянке. Это точно.

Успенскому стало дурно.

— Однако, ну и развезло тебя, — как сквозь сон доносились до него слова Виноградова. — Вот что значит отвыкнуть от этого дела. Ничего, скоро опять придешь в норму… Давай-ка, братец, приляг маленько.

Хозяин уложил гостя на диванчике здесь же, в кухне.

Успенский не сомкнул глаз всю ночь. Мозг сверлила одна мысль: ищут, идут по следу.

Утром он не стал опохмеляться, решительно отстранил заботливо придвинутый хозяином закомый со вчерашней пирушки граненый стакан, снова заполненный на три четверти. Пил только горячий чай. Виноградов опорожнил содержимое своего стакана.

— Ну, я пошел, — сказал Виноградов. — Мне на службу пора. Оставайся до вечера, а потом продолжим.

Он кивнул в сторону початой бутылки.

— Тебе надо недельку пображничать. И отоспаться как следует, — посоветовал Виноградов тоном знатока. — Помогает после освобождения. По себе знаю.

— Нет, сейчас я, пожалуй, пойду, — решился гость. — Вечером встретимся.

— Насчет жены узнавать? — догадался Виноградов.

Успенский не ответил.

Вечером он не пришел к Виноградову. Напрасно тот ждал бывшего сослуживца. Не появился Успенский у дружка и на следующий день.

Беглый нарком заметал следы, петляя по огромной стране.

В очередной раз переодевшись — на этот раз в купленный на вещевом рынке у вокзала грубошерстный пиджак и переобувшись в сапоги, — он мчится в Казань. Там никто из местных чекистов не знает его в лицо и потому вероятность быть опознанным минимальна.

Первая осечка в татарской столице случилась в гостинице — без командировочного удостоверения не поселяли. Он направился в Дом колхозника, где, по идее, порядки должны быть менее строгие, но и там потребовали командировочное предписание. Его не было, и Успенский снова направился на вокзал.

Теперь его пристанищем стали только поезда. Он петлял по стране, как заяц. Из Казани — в Арзамас, из Арзамаса — в Свердловск, оттуда — в Челябинск. В Челябинской области надеялся устроиться на Миасских золотых приисках, затеряться в глухой тайге.

14 апреля 1939 года поезд с беглым наркомом подошел к станции Миасс Южно-Уральской железной дороги.

В тот же день, 14 апреля, в управление НКВД по Свердловской области пришла дополнительная ориентировка с Лубянки. В ней предписывалось немедленно задержать особо опасного преступника Шмашковского Ивана Лаврентьевича, объявленного во всесоюзный розыск. Видавшие виды многоопытные оперы из группы розыска очумело перечитывали приметы Шмашковского — они полностью совпадали с ранее переданными приметами тоже разыскиваемого по всему Советскому Союзу такого же опасного преступника Александра Успенского.

На огромной территории страны в течение нескольких месяцев органами НКВД проводились одни и те же мероприятия. На железнодорожных станциях методично, изо дня в день, проверялись квитанции на вещи, сдаваемые в камеры хранения ручного багажа. От Бреста до Камчатки тысячи неразговорчивых людей тщательно изучали фамилии, выведенные неразборчивыми почерками полуграмотных вокзальных кладовщиков. Это был титанический труд без какой-либо надежды на успех.

И вот 15 апреля 1939 года сыскарям привалила невиданная удача. На станции Миасс Челябинской области при очередной проверке квитанций в камере хранения была обнаружена долгожданная бумаженция на имя Шмашковского Ивана Лаврентьевича, сдавшего довольно объемистый чемодан.

Люди из группы розыска потребовали ключи от нужной ячейки, открыли ее и после несложных манипуляций, связанных с проникновением в содержимое чемодана, получили возможность изучить его. Сыскари сразу же обнаружили тщательно спрятанный среди личных вещей револьвер с запасом патронов.

Оружие было уложено на прежнее место. Чемодан поставили в ячейку. Поблизости установили скрытый пост наблюдения. Предусмотрели меры, необходимые для внезапного задержания владельца чемодана.

Но он не обнаруживал себя. Потом выяснилось — почему. Успенский хотел устроиться на работу на Миасские золотые прииски. И снова не повезло — бдительные кадровики потребовали военный билет, которого у него не было. Паспорта им показалось мало. Потерпев неудачу, Успенский решил ретироваться из Миасса.

16 апреля 1939 года он сидел в привокзальном ресторане. В кармане лежал билет. За вещами в камеру хранения Успенский обычно приходил за несколько минут до отправления поезда.

Он плотно пообедал и делал вид, что читает газету. На самом деле прикрывался ею, внимательно и в то же время пугливо следя за всеми, кто входил в ресторан. Встретившись с глазами очередного посетителя, появившегося в дверях, он безошибочно понял: чекист.

Реакция наркома была мгновенной. Он вскочил из-за стола и бросился к выходу. Местный энкаведист не ожидал такой прыти. Собственно, он и не предполагал, что хозяин чемодана находится в ресторане. Успенский воспользовался оплошностью чекиста, беспрепятственно выскочил на перрон и побежал по станционным путям.

Энкаведешник бросился за ним, на ходу расстегивая кобуру.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул он.

Убегавший лишь прибавил ходу.

Преследователь дал предупредительный выстрел вверх, затем сгоряча дважды саданул по ногам. Не попал. Пули просвистели мимо. Это обнадежило убегавшего.

Гонка продолжалась довольно долго, но догонявший чекист был моложе, и молодость победила. Успенский, тяжело дыша, остановился, повернулся к преследователю и, загнанно дыша, поднял руки вверх.

Позже выяснилось, что наводку дала его собственная жена. Оказавшись во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, супруга беглого наркома вспомнила, что как-то видела у мужа паспорт на имя Шмашковского Ивана Лаврентьевича. Эта фамилия немедленно была доведена до сведения всех территориальных органов НКВД СССР.