Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля
Шрифт:
Неизвестно, каким образом Сталину удается услышать заключение Бехтерева. Но с этого мгновения Бехтерев обречен, а его диагноз причислен к разряду государственных тайн. Ярость Сталина усугубляется отчетливым пониманием того, насколько взрывоопасна эта информация в руках участников оппозиции, ведь Бехтерев — член Ленинградского Совета — вполне способен поделиться ею с Зиновьевым.
Какое же содержание вкладывал Бехтерев в понятие «паранойя», задается вопросом автор публикации. Ведь этим греческим словом можно определить и тяжелый психоз со стойким бредом, и особый вид психопатии со склонностью к образованию так называемых сверхценных идей и прежде всего об особом значении собственной личности. Наиболее вероятно, полагает исследователь, что Бехтерев имел в виду именно психопатию, когда человек сохраняет способность к логическим действиям. Лживость и лицемерие, непомерная жестокость и стремление завуалировать свои мотивы «высшей целью», крайний эгоцентризм
Вместе с тем нельзя не согласиться с В. Д. Тополянским: не имея истории болезни и полноценных архивных данных, трудно судить о правомерности диагноза, якобы поставленного Бехтеревым. Хотя…
Обратимся снова к воспоминаниям Светланы Аллилуевой. Описывая сцену похорон матери, она отмечает, что отец был потрясен ее смертью и разгневан. Когда он пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. На кладбище не поехал. Он считал, что жена ушла от него как его личный враг. То есть расценил ее смерть не как свою вину, а как предательство по отношению к себе. Ну как тут не вспомнить бехтеревское определение параноиков — «вину они переносят на свои жертвы»?
Уже после распада СССР этой щекотливой темы коснулась внучка Бехтерева — Наталья Петровна. Она носит фамилию своего знаменитого деда, возглавляла Институт экспериментальной медицины, затем была научным руководителем Института мозга Российской академии наук. Доктор медицинских наук, в 1981 году стала академиком АН СССР.
Вопрос журналистки Ирины Мастыкиной:
— Наталья Петровна, рассказывают, что в 27-м году руководство страны вызвало к Сталину двух психиатров: Осипова и Бехтерева, чтобы решить вопрос о его психическом здоровье. И именно Бехтерев тогда поставил диагноз — паранойя. Сталин якобы узнал об этом и приказал Владимира Михайловича отравить. Через несколько дней он действительно скончался…
Ответ:
— Видите ли, эту историю я тоже слышала, но уже будучи взрослым человеком. В разговорах родителей, которые от детей ничего не скрывали, никогда подобное не проскальзывало. Скорее всего этого и не было. Просто возникла легенда и с каждым годом обрастала все новыми подробностями. Однажды я даже услышала, что деда накормили отравленными пирожными. Распутин не дает людям покоя… А все было проще. Дед поел макарон и после этого почувствовал себя плохо. Попросил вызвать врача. Берта, его вторая жена, врача не вызвала, а дальше уже было поздно. Не исключено, что это было умышленное отравление. Потому что вскрытие проходило как-то странно — на квартире, потом деда зачем-то спешно кремировали, хотя сам он, судя по его рукописям, этого не хотел. Я, как и мои родители, тоже допускаю, что к отравлению была причастна вторая жена деда. Может быть, ей приказали. Но вот зачем?
Это интервью проходило в 1995 году. Двумя годами позже 72-летняя внучка Бехтерева говорила об этом так:
— Я эту версию знаю, но подтвердить ее не могу. Дома, а папа и мама от нас никогда ничего не скрывали, мы никогда не слышали, что дедушка был у Сталина и поставил ему какой-то диагноз. Может, это и так, но мы ничего не знаем. Обычно ссылаются на его учеников: был, например, такой Виктор Петрович Осипов — ближайший помощник Бехтерева, и якобы он сам слышал. Но я сильно сомневаюсь, что Владимир Михайлович мог выйти и вслух сказать: «Это паранойя». Бред какой-то! Он же все прекрасно понимал, зачем ему было добровольно засовывать голову в петлю? Теперь — отравили его или нет? Считается, что отравили. Но кто? Как? Почему? Здесь очень много версий. Мы всегда считали, что это его вторая жена подсыпала что-то в макароны — дедушка их очень любил. Кто-то считает, что яд положили в какое-то блюдо в театральном буфете. Накануне своей смерти дедушка действительно был в театре, но зачем бы он пошел ужинать в буфет? Это странно, у нас так было не принято. Есть версия, что Бехтерева отравил Берия: якобы он прислал ему какие-то отравленные угощения. Но проверить ни один из этих слухов невозможно — дедушку кремировали. Кстати, быстрая кремация — еще одно подтверждение того, что Бехтерев скорее всего умер не своей смертью. Он считал, что мозг функционирует на основе химических веществ, которые выделяют железы внутренней секреции. Поэтому вряд ли воля дедушки могла быть такова, чтобы его кремировали без предварительного изучения не только мозга, но и всего тела.
— Но, насколько мне известно, — заметила интервьюер Елена Егорова, — мозг Бехтерева до сих пор хранится в Москве, в Институте мозга, неужели его нельзя исследовать на предмет наличия отравляющих веществ?
— Когда вокруг смерти дедушки начался этот бум, поднятый сначала «Литературной газетой», а потом подхваченный остальными, я обращалась в Москву. Но тогдашний директор Института мозга Андрианов сказал, что он весь изрезан, и рентген ничего не
покажет. Мы хотели исследовать мозг, чтобы наконец поставить точку в этой истории: ведь на мою семью регулярно нападают и мои коллеги, и журналисты: «Вы все знаете, но почему-то скрываете…» А мы ничего не скрываем. О смерти своего отца, изобретателя Петра Владимировича Бехтерева, я знаю. А о деде — нет.Ну, а теперь перейдем непосредственно к выяснению обстоятельств смерти Надежды Сергеевны Аллилуевой. Экскурс в атмосферу семьи, трагическую участь многочисленных родственников, кому-то может показаться пространным, отвлекающим от основной канвы повествования. Однако без уточнения этих деталей, характеризующих поведение Сталина как мужа и отца, не обойтись: они помогают понять истоки семейной драмы, приведшей к неожиданной развязке в ночь с 8 на 9 ноября 1932 года.
Какие события предшествовали заключительному аккорду драмы? Внешне вроде бы никаких. Но Надежда Сергеевна, по свидетельству близко знавших ее женщин, была очень скрытной и самолюбивой. Она не любила признаваться, что ей плохо. За это на нее обижались — и мать, и сестра Анна Сергеевна. Сами они были чрезвычайно открытые, откровенные, — что на уме, то и на языке.
Няня Светланы Аллилуевой говорила ей, что последнее время перед смертью мать была необыкновенно грустной, раздражительной. К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, они сидели и разговаривали в детской комнате, и няня слышала, как Надежда Сергеевна все повторяла, что «все надоело», «все опостылело», «ничего не радует», а приятельница ее спрашивала: «Ну, а дети, дети?» «Всё, и дети», — повторяла Надежда Сергеевна. И тогда няня поняла, что, раз так, действительно ей надоела жизнь…
Были ли до этого семейные конфликты у супругов? Единственный пока источник информации по данному вопросу — «Письма» С. Аллилуевой. Так вот, со ссылкой на мамину сестру, Анну Сергеевну, Светлана утверждает, что в последние годы своей жизни матери все чаще приходило в голову уйти от отца. Анна Сергеевна всегда говорила, что ее сестра была «великомученицей», что Сталин был для нее слишком резким, грубым и невнимательным, что это страшно раздражало Надежду, очень любившую его. Еще в 1926 году у них возникла первая крупная ссора, и Надежда Сергеевна, забрав детей и няню, уехала в Ленинград к отцу, чтобы больше не возвращаться. Она намеревалась начать там работать и постепенно создать себе самостоятельную жизнь. Ссора вышла из-за грубости отца, повод был невелик, но, очевидно, это было уже давнее, накопленное раздражение. Сталин через некоторое время звонил из Москвы, хотел приехать «мириться». Но Надежда Сергеевна вернулась с детьми сама.
Опять же, ссылаясь на Анну Сергеевну, С. Аллилуева пишет, что в самые последние недели, когда Надежда Сергеевна заканчивала академию, у нее был план уехать к сестре в Харьков, где работал Реденс, чтобы устроиться по своей специальности и жить там. У нее это было настойчивой мыслью, ей очень хотелось освободиться от своего «высокого положения», которое, по словам дочери, ее только угнетало. Надежда Сергеевна не принадлежала к числу практичных женщин — то, что ей «давало» ее «положение», абсолютно не имело для нее значения. Это позволяло трезвым, рассудительным женщинам из высшего эшелона власти заявлять, что не было причин ей томиться и страдать. Любая из них смирилась бы с чем угодно, лишь бы не потерять это дарованное судьбой «место наверху».
«Все дело было в том, что у мамы было свое понимание жизни, которое она упорно отстаивала, — напишет позже С. Аллилуева, пытаясь разобраться в психологических причинах ночной драмы. — Компромисс был не в ее характере. Она принадлежала сама к молодому поколению революции — к тем энтузиастам-труженикам первых пятилеток, которые были убежденными строителями новой жизни, сами были новыми людьми и свято верили в свои новые идеалы человека, освобожденного революцией от мещанства и от всех прежних пороков. Мама верила во все это со всей силой революционного идеализма, и вокруг нее было тогда очень много людей, подтверждавших своим поведением ее веру. И среди всех самым высоким идеалом нового человека показался ей некогда отец. Таким он был в глазах юной гимназистки, — только что вернувшийся из Сибири «несгибаемый революционер», друг ее родителей. Таким он был для нее долго, но не всегда…
И я думаю, что именно потому, что она была женщиной умной и внутренне бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец — не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное опустошающее разочарование».
К сожалению, в ту осень никого из близких, понимающих ее душу людей поблизости не было. Старший брат Павел и семья Алеши Сванидзе находились в Берлине, старшая сестра Анна с мужем Реденсом — в Харькове, отец был в Сочи.
Что же действительно произошло в ночь с 8 на 9 ноября 1932 года? Д. А. Волкогонов пессимистичен: по его мнению, это тайна, которую едва ли когда удастся полностью раскрыть. Официальные заявления и различные версии известны давно. Но, пожалуй, ни одна из них не убедительна, считает он.