Возлюбленная тень (сборник)

– Володенька, сходи к врачу, пожалуйста; возможно…

– Юра, ты сошел с ума, ты сумасшедший…

Покручивает Юрину рюмку в горьких пальцах фармацевт Ясный. Смотрит, как наплывает его жена ланитою на Юрино плечо, как покидает ее ладонь воротник белого Юриного пиджака – и входит на повороте в Юрино белокурое…

Саша пробует закурить папиросу – и захлебывается.

– Очей прекрасных!.. – виолончель, —

– …огонь я обожаю, – саксофон, —

– …и на земле иного…

Пауза.– …я счастья не желаю.

Я нежной страстью, как цепью, к ней прикован,

Всю жизнь готов тебе отдать – тобой одной дышать!

Юра Милославский умрет сегодня ночью в городской больнице.

Володя Самусин умрет через месяц.«Дюльбер» по-татарски означает «красивый» – или даже «прекрасный».

Последний год шестидесятых

Ехали с неудобствами. Всякий раз, когда поезд останавливался, – грубовато, с преизбытком непоглощенного хода, который тотчас же и разрешался во взаимных толчках вагонов – от арьергардного к головному, – купе Г. В. Анциферова непременно оказывалось в таком соотношении с одним из перронных фонарей, что исходящий от него луч, проходя сквозь расселину оконных занавесок, в точности упадал на лоснящийся принцметалл подстаканника, отражаясь при этом от барельефной виньетки с изображением восточного полушария Земли, над которой парили искусственные спутники; свет отбрасывало прямо на горестно зажмуренные глаза Геннадия Васильевича. В самое же мгновение остановки принимались громко шуршать, двигаясь по столешнице, упакованные в особенную, эмпээсовскую бумагу порции прессованного сахара; а во время пути то и дело побрякивала неизвлеченная ложечка, проворачиваясь и смещаясь в пустом стакане.

Занавески вполне задернуть не удавалось; переместить же подстаканник и убрать ложечку Геннадий Васильевич не решился – потому что чай был чужой.

Оттого он не спал всю ночь и охотно подчинился дремоте, разместясь на заднем диване старинного, но опрятного и крепкого «москвича», что подвозил его «за рубчик» к гостинице. Поездка, впрочем, продолжалась не дольше пяти минут, и по прибытии на место было всего восемь с четвертью утра.

– Тема лекции?

Законный интерес. А насколько такой интерес законен для директора гостиницы? Законен. Имеет полное основание не принять, поскольку командировка начинается «от завтра». А теперь попробуй не ответь, попытайся. А ви папитайтесь, Алексэй Максымович! – как лубит виражаца наш общий друг Лаврентий Павлович…Анекдотами я зарос по самые глаза.

– «Ленин и советская литература». Это, собственно, методразработка. В помощь. В смысле, к юбилейным урокам в восьмых-десятых классах.

Разговорчив, многословен, обстоятелен я! Приводим вариант правильного ответа: э-э-э речь идет о методической разработке, утвержденной комиссией облОНО в помощь преподавателям литературы в связи с подготовкой к приближающемуся юбилею. Э-э-э Владимира Ильича Ленина.

Где-то так.

Или – на полную отсечку: методразработка. Э-э-э. К юб’лею Владим-Иль’ча.

Я уже вообще в какого-то папу Хэмапревратился: сплошной внутренний монолог. Звук издам, а кучу хлама в голове по этому поводу перекручиваю. На самом-то деле никакие папы Хэмы тут ни при чем: перед нами – однозначный вариант помахивания кулаками после драки. Точнее, в ходе драки, но мысленно. Ух, лажа…

«В смысле, к юбилейным урокам». Употребление фразеологемы «в смысле» – не в дугу. Есть в этом какое-то студенчество, кавээнство– вроде как я демонстрирую перед жопарожейсвое несерьезное отношение к теме. И она – понимает! Объяснить не может, а понимает. Как пресловутая собака. А сама – надо думать, методистка на повышении или паспортистка на понижении, номенклатурное дно, – вернула в чернилку-непроливайку перо-«уточку»; не поселит! – телефонный звонок не основание.

– …но поскольку я лично знаю Нину Федоровну – мы долгий период были сослуживцами, – то так: оставьте паспорт, вложите в него три рубля и идите пока погуляйте, познакомьтесь с городом.

И улыбнулась своей сталелитейной промышленностью. Хода. Нет, это минимум бывшая спецчасть, железная Феля.

– Спасиб большое.– Гуляйте-гуляйте, – и – в паспорт! – на номер, на серию, на национальность, на имя-отчество, на место рождения, на снимок, на меня самого, опять на фамилию: как же это такого ценного товарища вдруг загнали в периферийную гостиницу (интриги)? – гуляйте, товарищ Анциферов. Вернитесь к одиннадцати часам.

Название гостиницы – «Москва» – ввело Геннадия Васильевича во грех усмешки; впрочем, усмехался он не для собственного удовольствия – ему-то сарказмы по поводу громких вывесок над фасадами неблагоустроенных постоялых дворов уж давно были не по умственному росту, – но впрок, для собеседников воображаемого будущего, возможно, из числа умных женщин: поселили меня в местном «Гранд-отеле»…

Полегчало; Геннадий Васильевич кончил в университете по филологическому факультету, постоянно читал книги и журналы – так что гостиница «Москва» подействовала на него, словно двугривенный, запущенный в счастливо неисправный автомат по продаже бутербродов: небольшая заминка – и поехали сверху вниз все известные по литературе гостиницы, начиная от знаменитой чичиковской – и вплоть до отеля «Танатос» Андре Моруа.

Командировка есть бродячий сюжет, радостно произошло в уме Анциферова.

Готовая статья! Наблюдения над структурными особенностями сюжета «командировка». Начать осторожно, с небольшого, но четкого открытия: скажем, «Ревизор» – это пародизация «командировочного» сюжета. От этого оттолкнуться, и – лесочком, лесочком! – перейти к современной прозе; и заслать в Тарту к Лотману в сборник.

«Москва» была выстроена покоем, по всей видимости, лет семьдесят назад: форма ее и цвет – честно оштукатурена белым, с голубыми пилястриками и надоконниками – настроили Геннадия Васильевича доброжелательно; но слегка раздражила карикатурно-грязная торговая точка– магазин «Продтовары», дверь которого была захлестнута по диагонали ржавым закладом. Зато скучное это учреждение, вероятно, закрытое на переучет с растратой и взяточничеством, оказалось присосеженным к новой стеклянно-кафельной столовой, где за порожнею покуда стойкою ловко повертывались две девицы: более чем неслабые пацанкив уталенных по фигуркамкратчайших халатах; источала пары крупно наколотая вареная картошка в зеленой эмалированной кастрюле – гарнир к чему-то вчерашнему и невкусному; не дадут ли ему картошечки отдельно? – а на цинковой перемычке, ведущей от прилавка к служебному проходу, стоял хлебенный лоток, плотно забитый овальными жамочными пряниками.

Было без десяти девять – скоро откроют, и корнеплодостыть не успеет. Пацанкизагружали прилавок плошками с винегретом, салатом под соусом майонез, заливною рыбою, стаканами с мутно-розовым, еще горячим киселем, томатным соком и кефиром. И это изобилие дрянных, но еще не осклизившихся, не обмякших продуктов и яркого питья – в сочетании со скромным удовлетворением: название пряников – «жамочные» – не помнят и в пекарнях – растормошило вот уже десять лет как обмирающий по утрам аппетит Геннадия Васильевича (дома перед уходом на службу принимались только сверхчерный кофе собственного помола и сигарета «БТ»).

Анциферов был превосходно одет: в непромокаемую японскую куртку серебристого цвета с простежками; воротнички его сорочки были с удлиненными кончиками и петельками; видя это, пацанки, еще не исполненные унылой неприязни, свойственной их занятию, насыпали ему немеряную порцию картошки-гарнира с топленым маслом в суповую тарелку и дали газету на кулек для пряников. Дошло до того, что при расчете на него поглядели вприщур и посоветовали дождаться кулинарных вафель– если вы так сладкое любите; а поскольку все трое знали – и признавали! – побочный, но давно уже ставший основным перевод слова вафляна язык современной жизни, – то обмерли и лукаво ужаснулись.

– Я бы с удовольствием, но мне бежать надо. Вот к вечеру я бы заглянул.

– У нас их до обеда разбирают, самим по полкилане остается, – убили намек монтировкой по темечку.

– Ладно, тогда другим разом, – Геннадий Васильевич, осклабенно копошась, покинул столовую.

В нескольких саженях от нее он едва разминулся с кулинарными вафлями, два лотка которых нес на вытянутых руках кондитерский мужик.После гостеприимной столовой Анциферов неспешно побывал еще и в гастрономическом магазине, где на полках стояли привезенный из Индии манговый сок, болгарские и мадьярские пикули, крупные марокканские сардинки в овальных баночках с приставным ключом и алжирские вина – по слухам, перевозимые в грузовых емкостях нефтеналивных танкеров, дабы порожнее судно не перевернулось в бурную погоду.