Возмездие

Что касается института — это полная чушь! Все Митины одноклассники поступили в институты. Многие — туда же, куда и он... Правда, теперь он там учиться не будет... Кто-то из ребят пустил слух, что Митя... После этого он и выбросился из окна. Дети так жестоки... У меня мысли, как тараканы, разбегаются. Извините... В общем, я сидела напротив него в кресле и сжимала в кармане пистолет. Он сказал еще, что тогда, три года тому назад, он мог бы жениться и на мне, так как ему вполне по вкусу мои сыновья, но подвернулась москвичка, а это было удобнее. К тому же у нее тоже есть сын. Он говорил, говорил, глядя на меня наглыми, бесстыдными, парализующими чужую волю глазами. А я все слушала, все никак не могла вынуть руку из кармана. Он начал угрожать мне. Говорил, что если я где-нибудь что-нибудь вякну — так и сказал «вякну» — то, мол, исчезну так же, как какой- то Маслов (как будто я знаю, кто такой Маслов!), что меня собьет машина или случайные отморозки забьют до смерти в парадном. Но сначала изнасилуют. В этом месте он рассмеялся. «Вас когда-нибудь насиловали? — спросил он. — Хотите почувствовать, что это такое? В качестве репетиции...»

Встал и шагнул ко мне. И я выстрелила. И еще и еще! Я хотела попасть ему в мошонку. Не знаю, попала ли... Было столько крови...

— Попали, — успокоил ее Турецкий.

— Что ж, собаке — собачья смерть, — повторила Марина слова Веры Павловны Новгородской.

— То, что вы рассказали, — это кошмар, — проговорил Турецкий. — Так не бывает.

— Я тоже так думала. Раньше.

— Кто-нибудь знает, что вы были в Москве?

— Никто.

— А как же оружие брата?

— Я вернулась тем же вечером, поехала прямо к маме. И успела положить пистолет на место до того, как Сева его хватился. И с тех пор жду ареста, каждый день, каждый час. Так что я даже рада, что все наконец кончилось. И готова идти...

— Как же дети? Вы о них подумали?

— Я только о них и думала. Митя все понял. И Саня поймет. И вообще... Что случилось, то случилось. Я готова, — повторила она и умолкла, словно сдутый воздушный шарик.

Заговорил Турецкий:

— Лично я не берусь вас судить. Никаких улик против вас нет, понятно?

— И что же? — не поняла Марина.

— И ничего. Я бы посоветовал вам уехать из Питера.

— Куда? — совсем опешила Марина.

— Например, в Новгород. Там удивительно здоровый климат. Во всех отношениях. Забирайте мальчиков и переезжайте. Правда! Вы там восстановитесь. Кроме того, у вас там есть подруга, которая помнит о вас.

— Наташа?

— Наталья Ивановна.

— Да, я получала от нее все эти годы открытки. Но ни разу не ответила. Сначала было просто не до них. Только Митя, его спасение. На это уходило все время и все силы. Кроме того, мне было стыдно перед ней. Получилось так, что я стала невольной виновницей ее неприятностей, того, что ее жизнь так круто изменилась... И ведь она предупреждала меня в отношении Новгородского. Я ей не поверила. Не поверила, что он вор. И убедилась, что он не просто вор, а еще и растлитель, насильник, чудовище... А вы видели Наташу? — она подняла на Турецкого черные глаза.

— Видел. И беседовал с ней. Она вас по-прежнему любит. И если вы решитесь переехать в Новгород, я уверен, она поможет вам с работой. И вузы там есть. Целых три.

— Но как же?..

— Никак. Бывают, знаете ли, нераскрытые преступления. Редко, но бывают. В моей практике это будет первый случай. И, надеюсь, последний.

В квартире зазвонил телефон.

— Кто это?

— Сева, наверное. Мы должны были ехать к Мите вместе. Я не пришла на место встречи.

— Так возьмите трубку.

— И что сказать?

— Что опоздали. Сейчас подъедете. Обо мне не распространяйтесь.

Марина сняла трубку и повторила то, что велел следователь. Турецкий смотрел на ее худенькие ссутулившиеся плечики, на седину, которая так не шла еще молодому, удивительно красивому лицу. На тонкую руку, сжимавшую трубку. И слушал тихий голос, которым она отвечала брату.

Что нужно было сделать, чтобы довести эту женщину до убийства?

Именно то, что сделал заслуженный учитель, депутат Новгородский.

* * *

В канун старого Нового года Турецкий и Грязнов находились в кабинете Меркулова и в который раз получали от начальства втык. Даже два. Первый касался того факта, что Мостовой О. Н., обвиняемый в краже полотен Филонова и Малевича, выпущенный следствием до суда под подписку о невыезде, как раз выехал за рубеж. Поправлять пошатнувшееся здоровье. О чем сообщил ряд СМИ.

— И что? — пожимал плечами Турецкий. Разве не Костя Меркулов наседал на него, Турецкого, в отношении изменения меры пресечения сыну банкира и внуку старой большевички? Разве он, Турецкий, не предостерегал Меркулова? Разве не предполагалось, что Олежка Мостовой не станет сидеть дома, дожидаясь суда, а дунет прямиком за границу? Именно поправлять пошатнувшееся здоровье. И процесс этот, видимо, затянется лет на десять.

— Да черт с ним, Костя! Уехал и уехал! Картины найдены, возвращены в музей. В конце концов, Мостовой поступил как истинный духовный наследник революционной бабули: то есть экспроприировал экспроприированное, согласно революционному лозунгу: «Грабь награбленное!» Главное, парень понял, что воровать нехорошо. Не в этом ли и состоит конечная цель правосудия? Глядишь, за границей, вдали от банкира-папаши, он поумнеет и выбьется в люди...

— Это что за демагогия? — взревел Меркулов. — Я тебя, Александр, не узнаю! Ладно, черт с ним, с мальчишкой, но убийство депутата...

По данному пункту, против обыкновения, Турецкий не спорил, а наоборот, во всем соглашался с Константином Дмитриевичем. Он сокрушался, что дело Новгородского грозится перейти в разряд «висяков». В то же время ненавязчиво намекая, что и «висяки» иногда нужны, дабы не казалось всяким чинушам в погонах и без, что расследование заказных («Я подчеркиваю, заказных!» — смодулировал голосом Саша) убийств такое уж простое занятие. Да, как правило, мы их расследуем! И находим виновных! Но должны быть и исключения! Иначе как же подтвердить правило? И поэтому лично он, Турецкий, готов подвергнуться некоторому взысканию, чтобы у заместителя генерального прокурора Меркулова не было неприятностей.