Возьми меня в долг

Приходилось сидеть на балконе. Зимой, весной, осенью, летом. В дождь и снег.

До тех пор, пока меня к себе не забрал отец, смиловавшись и узнав, что творит моя мать.

А она куролесила хлеще официальной куртизанки. Могла сменить половых партнёров до четырёх в день. И ведь не нуждалась в деньгах. Делала это ради удовольствия.

Совсем забывая, что рядом с ней растёт маленький сын.

Нет. Она любила меня. Сильно. Не отпускала гулять одного. Даже когда к ней приходили её мужики. Говорила, что боится за меня.

Улыбалась мне каждый раз, когда покупала ароматные и свежие булки в пекарне. А потом… Мы выходили из булочной, а она уже засматривалась на члены мимо проходящих мужчин. Будь у неё свобода — занималась бы сексом круглые сутки.

Но она не настолько летела с катушек. Но проблемы у неё были.

И вот, спустя несколько лет наблюдений за этим дерьмом… меня забрал отец. И я думал, что всё забуду. Верил. Пытался. Но после этого не мог терпеть рядом с собой женщин. Никаких. Даже экономку в доме отца, которая пыталась вырастить меня, как своего сына.

Я просто представлял в голове, как её кто-то трахает. И сразу это омерзение.

Потом стало легче. Я презирал весь женский пол, ненавидел, но был уже равнодушен. Но и каждый раз, когда очередная шлюха лезла в штаны, я бесился.

Стал грубым до омерзения. Трахал баб только с презервативами, но… Никакого удовольствия это не приносило. Именно такого. Феерического.

Встретил Оливию. Мы знакомы давно, и как-то так сложилось, что с ней секс у меня стал не только с ненавистью, но и с удовольствием.

И только встретив Виолу… понял. Что всё до этого — херня, а не удовольствие. Не сразу. Но сейчас — да.

Только с ней по-настоящему кайфую.

Поэтому сейчас смотрю на Оливию и понимаю… Я буду скотом, подонком, но она мне по сути, больше не нужна.

Теперь у меня есть другая… Ту, которую нужно всеми силами удержать возле себя. А у меня есть грехи, узнав о которых, она меня возненавидит. И допустить этого нельзя.

Лив обо всём знает. Подслушивала, да и всегда узнает то, что хочет. Мне не говорила, но я и так в курсе. Не первый год знакомы.

Но ничего не предпримет. Есть у неё один косяк… Который знаю только я. И тот, что полностью разрушит её жизнь, как только эта информация проникнет в СМИ.

Вот и зачем я думаю об этом именно сейчас? Зачем вообще сюда приезжаю каждый год в день её смерти? Душу потравить?

— Босс?

Выкидываю сигарету и поднимаю голову на своего водителя. Когда еду сюда, не могу рулить сам. Тем более, я выпил. За руль не рискую садиться.

Хм, что с лицом его?

— Вас Розалия к телефону.

Хмурюсь.

Горничная?

Выхватываю телефон из рук и совершенно не удивляюсь, что она звонит моему шоферу. Я телефон вырубил. Чтобы Виоле не написать.

Прошло немного времени, как я вышел из её квартиры и поехал в аэропорт. Прямо из её объятий.

Миленько было.

Но я уже хочу увидеть её снова. Соскучился, что ли? Как дебил себя веду.

— Что там? — недовольно отзываюсь, приставляя телефон к уху. — Ну?

— Г-господин Рихтер, — девица ревёт и не может связать и двух слов. Разбила чего? Оливия наседает? — Здесь такое п-произошло!

Я скучающе машу ладонью Герману уйти.

— Что опять сделала моя жена? — закатываю глаза. Нет, пора с этим кончать. Надоела. Как только приеду, насяду на юриста, чтобы быстрее работал над расторжением брака.

— Он-на пр-риказала м-молчать, но… — не понимаю, почему она плачет. Что Лив приказала? Вроде из ума ещё не выжила.

— Успокойся, — велю. — И потом говори. Не понятно, что ты мямлишь.

Она замолкает на несколько секунд. Переводит дыхание.

— С утра к госпоже Бельц пришли двое мужчин… — так, уже интереснее. — И когда они выходили… С ними Виолетта была. Без сознания и…

— Что? — я перестаю моргать. Смотрю на могилы, застопорившись на одной. — Куда?

Я резко подскакиваю с пыльной лавочки и, не раздумывая, несусь к машине, забывая о том, что вообще здесь делаю.

— Н-не знаю…

— Почему раньше не позвонила?! — не сдерживаюсь и зло рычу, рывком дёргая на себя дверь.

— Я-я… Испугалась, и… Бельц…

Я не дослушиваю. Отключаюсь. Нет смысла и дальше слушать эти всхлипы и рыдания. Я только наору на неё. Но вместо этого кричу на Германа.

— В аэропорт! Живо!

Злость льётся через край. Терпение в какой-то момент лопается. Как надувшийся до предела шарик.

Не замечаю, как сжимаю телефон в трясущихся пальцах.

Смотрю на них с изумлением.

Почему они дрожат?

Тупой вопрос.

Потому что я волнуюсь, блять.

И не за себя, а за одну задницу, которую нельзя оставить одну на несколько часов!

Достаю нервно сигарету и с трудом поджигаю её.

И вот снова. Думаю о ней, и контроль срывает. Удивительная, блин, девушка. Заставляет волноваться даже меня.

Вставляю сигарету между зубов, пока Герман понимает меня по одному крику и уже срывается с места. А я затягиваюсь и, разблокировав телефон, нажимаю на один контакт. Прислоняю к уху и смотрю в окно.

Стараюсь отогнать долбанутые мысли в сторону.

С ней ничего не случится. Сейчас пять вечера. Пропала она утром. Прилечу обратно в Мюнхен я через несколько часов. С ней всё будет хорошо. Она не такая слабая, как кажется. В этом уж я точно уверен.

— Господин Рихтер?

— Найди мне двух людей, — начинаю без приветствий. Плевать на них. Сейчас меня волнует то, где Бельц, которая всё это устроила.

И где моя горничная, что опять влипла в неприятности.

* * *

Я залетаю в дом, предвкушая маленькое представление. Еле держу себя в руках, чтобы не разрушить комнату. Или чьё-то лицо. Руки чешутся. Зудят. А я ведь девушек не бью.

Но нет. Оливия — не женщина. А настоящая сука. Раз пошла на то, что мне доложили.

Поэтому, когда захожу в гостиную, а на полу на коленях стоит Оливия, потрёпанная, с заломленными руками назад, она не вызывает ни капли сочувствия.