Возможно

Жадность последние лет сто пятьдесят смешило такое поведение людей. И ладно ещё так поступают сверстники Элрика – для них это в порядке вещей, но чтобы подобным образом вели себя вроде как взрослые люди?

За всю долгую жизнь гомункул не видел, чтобы хотя бы десятая часть представителей человеческого рода немного изменилась и стала разумной. На это были способны только менее трёх процентов людей.

И вспоминая все эти невероятно глупые лица и наивные надежды, Гриду хотелось смеяться ещё сильнее. Пожалуй, здесь он был согласен со своим создателем. Но всё остальное…

Ни в чём другом они априори не могут прийти к консенсусу, а такой похожий на Отца лицом Хоэнхайм ещё так сильно надеялся на этих слабых и никчёмных существ, из которых только некоторые способны на действительно стоящие поступки.

А вспоминая последний разговор в живую с последним жителем Ксеркса, Жадность понял, куда тот дел последний свой философский камень, который остался у него после помощи гомункулу с побегом.

Как же ожидаемо! Хоэнхайм отдал такую ценную вещь своему собственному сыну, который, по его мнению, смог бы помочь ему спасти как минимум Аместрис, а как максимум - целый мир и уничтожить Отца, с которым у того были весьма натянутые отношения.

Ну не глупец ли?

– Чего ты смеёшься? – Эдвард нахмурился.

С трудом совладав со своими эмоциями, Грид тыльной стороной ладони смахнул с глаз проступившие слезинки и посмотрел на своего собеседника сверху вниз, но насмешливая ухмылка даже не думала сходить с его лица.

– Да согласен я, согласен, - отголоски смеха до сих пор слышались в тоне мужчины. – Просто мне вспомнился разговор с одним моим старым знакомым.

Сейчас Эдварду не обязательно знать, какая именно история у того философского камня, который три года назад ему вручил отец. Может быть, Жадность потом всё расскажет мальчишке, но в сложившейся ситуации у обоих есть дела поважнее.

– Точно? – переспросил Элрик.

– А ты сомневаешься? – Грид наклонил голову немного влево. – Сейчас это слишком соответствует моим целям, чтобы я мог отказаться.

Увидев, как Эдвард с облегчением вздохнул, гомункул с трудом сдержался, чтобы опять не засмеяться. Всё же Элрик типичный представитель своего рода. В восемь лет человек не может быть достаточно серьёзным.

Но отказывать своему собеседнику Жадность действительно не собирался. Во-первых, исцеление смертельно больной Патрисии – очень забавное и интересное занятие, а во-вторых, спасая эту женщину, мужчина заполучит себе в должники этого мальчика.

Пускай Эдвард сейчас почти ни на что не способен, кто знает, чего он сможет добиться в будущем? Да и наверняка он сможет хоть немного повлиять на своего отца, если в этом будет необходимость.

Да и Грид ничего не теряет, соглашаясь на помощь Трише. Ведь, в конце концов, он будет использовать не свой камень, а тот, который сейчас находится у старшего сына Хоэнхайма. Свой использовать было бы очень жалко, а вот чужой – да пожалуйста!

Чужое вообще никогда никто не хочет сохранять. Так почему бы не попробовать, а?

***

Около пяти часов вечера Жадность, наконец, подходит к Патрисии, которая, как кажется самому гомункулу, всегда делает одно и то же: хлопочет по дому, стараясь успеть как можно больше. Будто она всё знает о своей смерти, вот и так много работает, чтобы хоть сыновья запомнили её жизнерадостной и вечно бодрой.

Как же глупо и наивно! Неужели эта женщина ни на что большее не способна?

Подойдя к кухонному столу, Грид опёрся о него поясницей и вальяжно опёрся о него локтями, после чего перевёл на хозяйку дома немного задумчивый взгляд, готовясь сказать уже давно готовые слова.

– Мы можем поговорить? – первым прервал повисшее в комнате молчание мужчина, терпеливо выжидая, пока Триша ему ответит.

– Конечно, - женщина добродушно улыбнулась и посмотрела на своего гостя. – О чём?

Жадность скептически хмыкнул и, вновь окинув Элрик придирчивым взглядом, пытаясь удержаться от слишком едкого комментария в её сторону, который сейчас будет ой как ни кстати, продолжил:

– О том, что люди с твоей болезнью так не улыбаются.

Услышав это, Патрисия попыталась удержать в ослабших от неожиданности и капельки страха руках ложку, но та всё равно с громким звоном, который неприятно резанул уши, упала на деревянную поверхность стола.

Про себя гомункул отметил, что это было вполне ожидаемо от такого человека, как она, но вслух не сказал ни слова. Просто сейчас он преследует совсем другие цели и портить отношения с этой женщиной ему ни к чему.

Тем более, она ещё нужна Хоэнхайму, который обещал помочь Жадности не попасться на глаза Отцу и его искусственным собратьям. Гомункул не настолько тупой, чтобы вредить самому себе.

– Откуда ты?.. – это было единственное, что смогла выдавить из себя Триша.

– Твой сыночек – знаменитая гадалка, - слегка усмехнулся мужчина. – Ты что, не знала о его волшебных снах?

Даже сейчас Грид не мог избавиться от своей привычной манеры разговора, пускай он умом и понимал, что люди намного хрупче гомункулов. Но что делать, если это часть его природы?

– И чего ты хочешь? – Патрисия неестественно нахмурилась.

Пускай Жадность был знаком с ней совсем недолго, но даже ему такой вид Элрик казался непривычным. Сейчас лицо женщины было весьма красноречиво: по нему было легко понять, что Триша ждёт от своего гостя абсолютно всего.

– Как не удивительно, но помочь, - с усталостью в голосе вздохнул Грид. – Скажи за это “спасибо” сыну.

– Ты уверен, что сможешь сделать это? – с грустью усмехнулась женщина.

– Не бывает, чтобы чего-то не было можно! – с гордостью сообщил ей гомункул.

Ну неужели одного его существования недостаточно, чтобы поверить, что Жадность может практически творить чудеса? Или Патрисия каждый день встречает искусственных людей?

Хоэнхайм, конечно же, не в счёт. Его сейчас даже человеком назвать нельзя. Он просто огромное скопление энергии с собственным разумом, не более того.

– Никак не ожидала услышать это от тебя, - Элрик сложила руки на груди.

– Как будто ты гомункулов каждый день видишь, - немного недовольно скривился Жадность и развёл руками.

– Делай, что хочешь, - Триша устало потупила взгляд. – Хуже ведь всё равно не будет…

И сейчас, наблюдая за её реакцией, Грид понимал, что даже такие люди, как она, могут устать от навалившихся на них проблем. Хорошо хоть у Элрик остались те, кто ещё в силах за неё бороться.

Иначе бы Патрисия через месяц-другой оказалась бы в могиле.

***

Приступить к «волшебному» исцелению Патрисии Грид смог только с наступления ночи. При свете дня делать это было бы весьма напряжно. Вряд ли бы жители крохотного Ризенбурга спокойно отнеслись к тому, что одна из их знакомых сидит в центре какого-то непонятного круга, опустив голову, а над ней возвышался мужчина с серьёзным лицом, что-то обдумывая.