Возможно

Восстановиться после той мёртвой тишины и неестественно яркой белизны было достаточно сложно. Особенно для того, кто побывал с той стороны врат впервые в жизни, пускай и в достаточно молодом возрасте.

С трудом подняв голову, справляясь с пробивающей всё её тело дрожью, Элрик прислушалась к своим ощущениям, пытаясь по привычке почувствовать неприятную слизь, собирающуюся в районе лёгких, которая неприятно давила на них и не позволяла ей свободно дышать.

Только вот её уже больше не было.

Патрисия открыла рот, чтобы ответить Жадности, но вместо слов у неё не получалось сказать и звука.

Её губы бесцельно шевелились в жалком подобии разговора, но тишину, царящую в ночном Ризенбурге, разрушало только тихое шуршание прохладного ветра и «игра» кузнечиков. Элрик же не говорила ничего.

Видимо, так и должен вести себя человек, который только что исцелился.

***

Сидя в гостиной, Эдвард никак не мог успокоиться и начать ждать мать и Грида, не теребя край своей рубашки, при этом раз за разом поворачиваясь в сторону двери, желая там в любую секунду увидеть тех людей, которые в доме не появлялись уже несколько часов, и, сломя голову, броситься к ним.

Да, он сам, чёрт возьми, попросил гомункула о помощи и собственными руками отдал ему маленький философский камень, который несколько лет назад вручил ему отец. Но это же совсем не должно помогать мальчику быть всё время спокойным и не волноваться за состояние своей матери, которая совсем скоро могла умереть.

Алхимик до сих пор до конца не верил Жадности. Он обратился к гомункулу за помощью лишь потому, что у него больше не было выхода. Если бы Элрик не обратился к своему гостю, то у Патрисии не было никакой возможности выжить и она бы непременно отошла в мир иной.

Как это и было в его сне.

А, не желая терять мать, Эдвард обратился к Гриду, которому он до сих пор не мог целиком и полностью довериться. Просто он выглядел достаточно странно, а мальчик не знал, на что способны искусственные люди и какие цели они преследуют.

И даже то, что гомункул несколько раз заверял и Патрисию, и её сыновей, что он сотрудничает с Хоэнхаймом, особо не действовало на мальчишку. Всё же подобное может сказать абсолютно каждый, кто знает о существовании последнего жителя Ксеркса и его целях.

Пока Альфонс мирно спал в своей кровати благодаря стараниям брата, алхимик, сидя в гостиной, никак не мог успокоиться и всё время смотрел в сторону двери в ожидании матери и Грида, надеясь, что всё закончится хорошо. Всё же он не знал, что могло произойти во время этого рискованного лечения.

Но как только мальчик увидел две фигуры, он, не задумываясь ни о чём, подскочил на ноги и сразу побежал в сторону прихожей, надеясь, что всё прошло удачно. И то, что Патрисия стояла на ногах, было хорошим знаком. Она, как минимум, смогла не умереть за Вратами.

– Мам! – громко крикнул Эдвард, совсем забыв о младшем брате. – Мам! Что случилось? С тобой всё в порядке?

Сильно задрав голову вверх из-за большой разницы в росте, мальчик стал ждать ответа, надеясь на лучшее, но всё равно неприятные мысли о том, что женщина сейчас могла сказать, что ничего не получилось, никак не шли из его головы.

Ведь никто не может дать стопроцентной гарантии, что за Вратами всё пошло по плану. Даже Жадность.

Патрисия, в первые секунды немного растерянно посмотрев на сына, счастливо улыбнулась, сделав шаг вперёд, сокращая расстояние между собой и мальчиком. А тот, ожидая чего угодно, стоял на месте, не в силах пошевелить и пальцем.

– Всё закончилось хорошо, - женщина ласково провела рукой по волосам сына. – Можешь больше не волноваться за меня.

Внимательно вслушиваясь в каждое слово матери, Эдвард в первые секунды не мог осознать только что поступившую информацию. Готовясь к самому худшему, он не мог сразу же начать радоваться такому удачному повороту событий, пускай он и был его целью с самого начала.

– Ма-ма… - тихо прошептал мальчик, после чего бросился к Патрисии и обнял её, желая лично удостовериться в том, что она настоящая, а не всего лишь игра его разума, как тот долбанный сон.

Женщина же, не переставая счастливо улыбаться, до сих пор радуясь своему спасению, обняла сына в ответ, при этом продолжая гладить юного алхимика по светлым волосам. Точно таким же, как и у его отца.

Видимо, это у них на роду написано: делать алхимию частью своей жизнью, а потом страдать от неё. И способа разорвать этот порочный круг как не существовало, так и не будет существовать.

А все их старания, как и много веков назад, будут обращены в прах.

***

Возвращаться в казённую квартиру после каждодневной работы в Восточном штабе у Роя уже давно вошло в привычку, и он уже даже перестал замечать, как делал одни и те же вещи день ото дня. В последнее время так жить было намного проще, чем наполнять своё существование чем-то новым.

Только полтора месяца назад закончилась зачистка в Ишваре, и алхимику требовалось немного больше времени, чтобы полностью восстановиться. А сейчас единственное, что заботило его, так это жалкие и безрезультатные попытки избавиться от ночных кошмаров, которые уже пару лет не позволяли ему нормально спать.

А если бы Огненный начал делать что-нибудь новое, никто не даст гарантии, что он не начнёт чувствовать себя ещё хуже, понимая, что пока он веселится, на его руках до сих пор будет засохшая кровь тех людей, которые больше никогда не смогут не то что увидеть солнца, а даже хотя бы один раз вздохнуть.

И сидя в своей маленькой однокомнатной квартирке, так благородно выданной государством герою Ишвара, Мустанг не замечал ничего: ни голых стен, украшать которых у него не было сил, ни слишком маленького количества продуктов в холодильнике, ни стараний Лизы, которая почти всё время проводила с ним.

И даже то, что сейчас Хоукай, как и всегда, заваривала чёрный чай после возвращения с работы, ускользнуло от внимания Роя.

– Вот, - коротко сообщила снайпер, поставив перед подполковником его любимую чашку, которой мужчина пользовался ещё в доме Бертольда.

Переведя растерянный взгляд на чай, Огненный посмотрел на Лизу, которая уже давно перестала улыбаться. И только сейчас хозяин квартиры с ужасом понял, что девушка даже после смерти отца была более счастливой.

«Твою же мать!.. Совсем забыл…» - с досадой отметил про себя человек, которого все с гордостью называли героем войны.

Войны, которой он совсем не хотел.

Почти сразу схватив ладонь Хоукай, которую та уже начала убирать от чашки, Рой сжал её сильнее, чем следовало. Ему было страшно, что сейчас и она может исчезнуть из его жизни, как это делали все его боевые товарищи в Ишваре.