Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века
Шрифт:
При Петре впервые были открыты вольные аптеки для всего населения. Это потребовало расширения культуры лекарственных растений, чем и занялись в саду на Аптекарском острове. Основателями сада были сам Петр и его лейб-медик Р. К. Арескин. Шотландец по рождению, выученик Оксфордского университета, Арескин создал себе в Англии репутацию прекрасного врача. В 1706 г. он, по приглашению Меншикова, приехал в Россию. Познакомившись с Арескином, Петр взял его к себе и, убедившись в его честности и преданности, поставил во главе Аптекарского приказа. При самой деятельной поддержке Петра он сумел положить начало созданию из прикладного аптекарского огорода научного ботанического сада. Так возникло в Петербурге, еще до основания Академии наук, первое научное ботаническое учреждение. Арескин отнюдь не бросил практическую врачебную деятельность. Он заинтересовался лечебными свойствами натуральных богатств окрестностей
В 1721 г. Л. Блументрост представил выработанные по поручению царя «пункты учреждения» Медицинской коллегии, переданные Петром в Сенат и узаконенные последним в августе. Медицинская коллегия просуществовала недолго. Смешение в ней единоличного и коллегиального принципа вызвало нарекания, почему она и была заменена в 1725 г. Медицинской канцелярией под единоличным управлением Л. Блументроста.
По его настоянию вышло в 1721 г. постановление против «бродячих лекарей», требовавшее подвергать врачей до разрешения им практики испытанию.
Медицинская коллегия должна была ведать и аптеками. В Москве уже существовали в XVII в. аптеки, обслуживавшие главным образом придворные круги. В новой столице первая казенная аптека возникла в 1704 г. Эта главная, или (как ее называли) «верхняя», аптека помещалась в Петропавловской крепости, а затем, в виду сырости, вредившей лекарствам, была переведена в новое помещение на Миллионной улице. При открытии ее земские бургомистры Новгородской губернии поднесли царю пять медных кубов с трубами, чем Петр был весьма доволен. Вскоре открылась вторая, «нижняя», аптека на Преображенском острове в каменном трехэтажном доме (где теперь стоит Гостиный двор); третья аптека была открыта на Адмиралтейском острове (между Невой и Мойкой). В 1722 г. последовало разрешение заводить вольные аптеки, что содействовало дальнейшему увеличению их числа и обслуживанию лекарственной помощью более широких кругов населения.
Рост промышленности в петровской России имел результатом развитие начатков прикладных научных знаний. Сведений об этом мы имеем пока еще мало, однако за последнее время обнаружен такой любопытный факт, как основание в Петербурге в 1720 г. при Берг-коллегии первой химической лаборатории, для которой было построено особое кирпичное здание на территории дворца царицы Прасковьи Федоровны против Литейного двора. Развитие металлургии требовало «способствования» рудных ископаемых, испытания сырья, поступавшего на заводы, а также полученных ими продуктов и привозимых из-за границы химикатов. Некоторые сохранившиеся данные говорят об интересе самого Петра к химии. За последнее время найдены записи условных обозначений металлов, химических веществ, посуды и пр., сделанных для Петра с целью облегчить ему изучение «опробовательной хитрости». Сохранилась и его собственноручная запись методики пробы различных металлов. Возможно, что Петр сам производил несложные анализы.
Хотя просвещение петровской эпохи в отличие от предшествующего времени носило ярко выраженный светский характер, новая столица не могла обойтись и без духовной школы. Характерно, что духовный регламент мотивировал необходимость обучения будущего духовенства ссылкой на благоприятные результаты, достигнутые при обучении военному делу, архитектуре, врачеванию.
В целях образования будущего духовенства в 1721 г. в новой столице при Александро-Невском монастыре открыта была Словенская школа, обучавшая главным образом детей служителей, дьячков и подьячих монастыря грамоте, грамматике, в городе, «но в стороне, где нет народного шума, ниже частых оказий, которые обычно мешают учению».
Для новых гражданских учреждений — Сената, коллегий — требовались знающие люди. Возник проект организации Академии политики для подготовки образованных чиновников. Однако он не получил осуществления. Часть воспитанников военных школ переходила на гражданскую службу, но таких людей было немного. Приходилось привлекать лиц из старых приказов и широко использовать учеников духовных школ. Нельзя не признать, что эти школы оказали значительную услугу новым гражданским и просветительным учреждениям: они дали людей и тем, и другим. Петербург вбирал в себя все лучшее, что могли ему предоставить духовные школы Москвы, Киева и других городов, и использовал их воспитанников с помощью нового светского обучения для нужд строящегося по новому государства и для нужд самого города. Провинциальная школьная молодежь очень часто успевала получить достаточное отвращение к мертвой схоластической науке, чтобы с интересом отнестись к более жизненному новому преподаванию. Когда осуществилось открытие задуманной Петром академической гимназии, главные пополнения ее шли в течение долгого времени за счет духовных
школ.Много слабее и неудачнее профессионального было поставлено в петровской столице, как и по всей России, общее образование. Дворянство почти не заботилось об обучении своих детей. Конечно, в больших городах и особенно в столице было меньше неграмотных недорослей, чем в захолустных дворянских имениях, но все же, несмотря на суровые подчас правительственные мероприятия, образование дворянских сыновей, не говоря уже о дочерях, было весьма недостаточным. В лучшем случае оно находилось в руках домашних учителей, иностранцев, или содержателей частных иностранных пансионов. В 1711 г. в Петербурге были четыре частные школы, о которых сохранилось, к сожалению, мало сведений. Обучали в них языкам, элементам арифметики, танцам и «пристойному обхождению». Так как ученики протестантского вероисповедания смешивались с православными, духовенство относилось к таким школам подозрительно, почему они обычно существовали недолго, тем более что и правительство не очень сочувствовало им, видя в них конкурентов своим школам.
И. И. Неплюев рассказывал в своих записках, что в октябре 1715 г. «по присланному указу перевели нас всех в школу в С.-Петербурге, которой школы был содержателем француз Боро». Однако над школой поставлены были русские «надзиратели» — сначала уже известный нам генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, потом граф Г. П. Чернышев, также адмиралтейский деятель, любимец Петра, человек умный и прямой. После него надзирателем был назначен уже упоминавшийся А. А. Матвеев. Таким образом, иностранцы, содержатели пансионов, находились под контролем русских людей, пользовавшихся особым доверием царя. Такие лица, как граф Чернышев, считавшийся отчасти врагом иностранцев, и Апраксин, во многом не сочувствовавший петровским реформам, должны были, вероятно, особенно строго выполнять контроль над иностранными пансионами, подходя к ним с точки зрения защиты русских интересов.
Новая по своему светскому духу и профессиональным целям петровская школа не могла все же вполне оторваться от некоторых московских традиций, от старых методов и форм преподавания. Если и была признана сладость плодов учения, то горечь его корней продолжала считаться обязательной. Даже в таком привилегированном заведении, как Морская академия, дисциплина была жестока. Воспитанники находились под надзором «дядек», вооруженных хлыстами. Побег из школы закон карал смертной казнью, невозвращение вовремя из отпуска — каторжными работами. Правда, постановления эти являлись скорее угрозами, чем предписанием к исполнению, но все же такая угроза висела над ослушниками. Школа была той же службой, и к воспитанникам ее государство относилось с такой же требовательностью, как и к лицам, находящимся на службе.
Противодействие, оказываемое наиболее отсталой частью петровского общества просветительным усилиям царя и его помощников, заставляло последних выступать устно и письменно в защиту просвещения. В писаниях, выпускавшихся раскольниками против царя, нападкам подвергалась и новая просветительная политика: «И учинил по еретическим книгам школы математические и академии богомерзких наук, в которых установил о звездочетия погодно печатать зловерующие календари». Сторонникам Петра приходилось поэтому проявлять большую энергию в защите новой школы и новой науки. Особенно примечательна в этом отношении деятельность Феофана Прокоповича. Переселение в Петербург этого выдающегося писателя и прекрасного церковного оратора сыграло весьма значительную роль в жизни столицы.
С Феофаном Прокоповичем Петр познакомился в 1706 г. в Киеве, куда приехал для основания Печерской крепости. Петр хорошо его запомнил и, видимо, уже тогда решил привлечь в число своих сотрудников. В 1715 г. Прокопович был вызван в Петербург, куда, задержанный в Киеве продолжительной болезнью, приехал только в 1716 г. Здесь он сразу же приступил к энергичной пропагандистской деятельности, сочиняя проповеди, в которых разъяснял реформы Петра и доказывал их необходимость. Одной из наиболее ярких была проповедь Прокоповича, произнесенная им 30 августа 1718 г. в Александро-Невском монастыре. В ней он ссылками на историю доказывал право России на Неву, Ингерманландию и Карелию. «Идеже Александр святый посея малое семя…где он трудился, дабы не безвестна была граница российская, ты престол российский тамо воздвигл еси», — говорил Прокопович, обращаясь к Петру, присутствовавшему на богослужении. Наряду с сочинением проповедей, Прокопович работал над различными богословскими трактатами и особенно над Духовным регламентом. В этой работе ему помогали вытребованные Петром в Петербург из Киева игумен Варлаам Леннецкой и иеромонахи Кохановский и Загурский. В Петербурге были напечатаны многие выдающиеся сочинения Прокоповича: «Розыск исторический» (1721), «Увещание от св. Синода невеждам» (1725) и др.