Возраст не помеха
Шрифт:
– Ну, что, Захарка, готов к рыбалке?
Шел декабрь, я сносно ходил с тростью, забросив костыли. Дед, в который раз «угрожал» вытащить меня на лед, а я отбрыкивался. Ну не любил я холод и зимнюю рыбалку, хоть режь меня.
– Может, я все же тут, у печки порыбачу? – с надеждой в голосе, спросил я, прекрасно понимая, что старый не уступит.
– Останешься голодным, – резюмировал дед. С него станется, садист он заслуженный, со стажем.
– Ладно, давайте валенки, – вздохнул я.
Сидеть на льду и дергать короткой удочкой мне не нравилось, то ли дело спиннинг или даже поплавок! Тут же, после установки флажков, мы заняли каждый свою лунку и начали удить. Речка на окраине леса была большой, Волгу напоминала, но все же поменьше
Жизнь шла. Еще в ноябре ко мне заявились мои давешние знакомцы за рукописью и, забрав ее, исчезли, не приказывая более ничего. Я немного расслабился, но дед намекнул, что это еще не все. Да, я ведь подловил старого, и тот проговорился насчет нашего места жительства. Мы ведь под Москвой сейчас, точнее, где-то в районе Загорска находимся. Мне все было интересно вокруг, но дед никуда не отпускал.
В декабре вновь посещал какой-то госпиталь, но уже не с ногой. Мне на полном серьезе предложили поправить лицо, и я согласился. Очень страшно было, это ж не двадцать первый век, но хотелось избавиться от шрама, сделать его хоть чуточку менее страшным. И ведь сделали. Как позже объяснял врач, возможно, и следы впоследствии рассосутся, так как я совсем молодой и у меня еще все несколько раз изменится. Я надеялся, тот огромный шрам действительно портил лицо, неприятно видеть, как на тебя смотрят, люди постоянно отводили взгляд, а это бесит.
В январе сняли гипс, и я окончательно выдохнул. Нога не болела, голова тоже зажила, хоть и ходил сейчас лысым, хотел, чтобы волосы росли равномерно, а то все прядками ползли, скальп-то мне попортили, вот и мучился. С лица повязки тоже удалили, да и носил я их мало, хирург оказался классным специалистом, и лицо мое теперь выглядело иначе, стало ровнее, только белел шрам, но уже не портил мой внешний вид.
Сорок третий год на дворе, наши на фронтах ломят фрицев, а я уже как-то и успокоился, хотя первое время очень мечтал вернуться на фронт. Разминая ноги, начал ходить на лыжах и делать гимнастику, дед здорово удивлялся моим кульбитам, а когда я начал над ним подшучивать, исчезать быстро и так же неожиданно появляться за спиной, старик вдруг сообщил, что я готов. Сначала я даже не придал значения этим словам, просто подумал, что старик оговорился, но, как оказалось, я заблуждался.
– Ну, что, поможешь Родине, или как, уже передумал?
Мои прежние кураторы появились в середине февраля и поставили меня перед фактом. Нет, к сожалению, меня не отправляли на фронт, туда бы я поехал спокойно. Мне предложили тренировать и учить молодежь, парней и девчонок шестнадцати-семнадцати лет. Это будущие диверсионно-разведывательные группы, обучаемые для работы во вражеских тылах. Охренел я от новости не из-за того, что на фронт не пускают, а именно от роли УЧИТЕЛЯ.
– Вы серьезно? Вы думаете, они будут слушать ребенка? – я настаивал на том, что тренер и учитель не может быть ребенком, его попросту не станут воспринимать всерьез.
– Простого ребенка не станут. А вот такого, орденоносного бойца Красной армии – еще как станут.
Да, орденоносец, мля… Представляете, сразу после Нового года, видимо изучив все мои сведения и поступки на фронте, ко мне приехали оба красавца, двое из ларца, мать их, да еще притащили с собой каких-то партийных упырей из «Большевистской группировки» и устроили мне «красный террор». «Обозвали» комсомольцем, вручив значок и удостоверение, но это полдела. Заставили прочитать по бумажке клятву комсомольца и вручили орден Красной Звезды и медаль «За отвагу», вместе с погонами! Сержанта
Красной армии. По совокупности заслуг, как объяснили, хоть я и был формально не в армии. А вот теперь, видимо решив, что достаточно задобрили, они и подкинули мне работенку с обучением молодых террористов. Ну, ведь если серьезно, то как еще диверсов назвать? Террористы мы и есть, для противника. Но вслух об этом я никогда не скажу. Ведь как, с точки зрения либероидов будущего, тот же Павел Анатольевич – несомненный террорист. Но если трактовать все так, как это делают сами «создатели правил», то вполне себе все нормально. У них же всегда все просто. Узнали о каком-то человеке или целой стране и, мгновенно решив, что страна или человек угрожают их безопасности, просто заваливают бомбами. И никто в мире их террористами не называет, ибо боятся. Вот и нас пускай боятся.– Опытные? – поинтересовался я.
– Откуда? Они ж еще не призывные – все добровольцы.
– Ясно. Ладно, посмотрим. Учтите сразу, любое неподчинение, более того, выступления против обучения, то есть меня, карать буду жестко, так что приготовьте доктора.
– Не шути так, они все же постарше будут, намнут тебе бока, так что не выпендривайся.
А я и не думал выпендриваться. Если ребята без опыта, даже не войны, а просто без опыта в спорте, в единоборствах, то им ничего не светит против меня. К тому же я не дерусь по правилам, они для соревнований, а мы к войне готовимся. Если честно, даже не задумался над тем, чтобы разубедить чекистов использовать детей. Знаете, почему? Нет, вовсе не потому, что я сам ребенок, а просто их много и так воюет. В партизанах, разные сыны полка, убежавшие из родительского дома и прибившиеся к частям, много детей на фронте, много.
Буквально через неделю, в двадцатых числах февраля сорок третьего в лагерь прибыл автобус. Встречал приехавших Матвей Ильич. Как же я сдружился со стариком, кто бы знал. Эх, не было бы войны, я б у него всю жизнь прожил. У нас настолько одинаковые интересы, что это даже поражало. Охота, рыбалка, готовка, по дому я ему помогал всерьез, дед даже удивлялся, откуда я знаю, как стену вывесить и бревно заменить или крышу перекрыть. Выведывать не стал, но интересовался живо. Я ссылался на отца, рассказал, что это он меня всему научил, пускай проверят. Жили-то мы в Кобрине в своем доме, так что я вполне мог все это освоить.
– Я пионеров во вторую дачу поселил, – вошел в дом дед.
– А почему не в первую? – удивился я. Первая-то ближе к нам.
– А, молодые, шумные, спать мешать будут, я-то человек пожилой, мне ночью спать треба.
– Ну, я тебе гарантирую, Матвей Ильич, что им скоро будет не до шума и смеха.
– Издеваться станешь, как над собой изгаляешься? – это он о моих тренировках.
Вроде ничего такого особенного я не выделывал, но сначала на лыжах, а теперь просто бегаю, много. Брусья, перекладина, канат, кольца, полоса препятствий, причем полоса простая, для новичков я новую обустрою.
– Родине нужны хорошие бойцы, а не очередные трупы, их и так много. Попробую подготовить как следует, не знаю, получится или нет, никогда никого не учил, только сам учился. Если хотят научиться выживать – научатся.
– Ничего, я вижу, СКОЛЬКО ты умеешь и знаешь, получится. А там ведь и девчонки есть, неужели их не жалко. И зачем привезли?
– Девушки слабее только на вид, они ловчее мужиков, выносливее, зря ты так, Матвей Ильич. Да и если их не загонять на такую вот подготовку, они сами на фронт сбегут и тогда точно сгинут.
– Ну ладно, тебе виднее. Немцы тоже наших девчат учили?
– Почти не было их, не доживали, среди обучаемых было много подонков, а поединки между нами устраивали часто, – я отвернулся. Не хотелось рассказывать, что делали немцы с нашими девчонками, особенно такого, подросткового возраста.
– Обедать вместе будете?
– Я чего, барин какой? – фыркнул я. – Сейчас пойду познакомлюсь и вместе будем готовить. Этому тоже надо учиться. Более того, для начала будут учиться и еду добывать. Крупы, картошка, ладно, но мясо, рыбу сами пусть добывают, мы же с тобой их не покупаем?