Возрождение
Шрифт:
– Я шел весь день. На площадке для отдыха я нашел еду, выброшенную кем-то в урну, и съел ее. Я нашел полбутылки колы рядом с тропинкой и выпил ее. И тогда Бог сказал мне, чтобы я сошел с пути, и хотя к тому времени начало темнеть, а в пустыне терялись и погибали куда более опытные путники, я сделал так, как Он сказал.
Должно быть, к тому времени ты уже давно добрался до пригорода, подумал я. Не исключено, что до Норт-Скоттсдейла, где живут богачи.
– Ночь была темной, небо покрыто облаками, прятавшими звезды. Но после полуночи облака вдруг разошлись, и на россыпь камней упал луч лунного света. Я разгреб их и нашел… вот это.
Он поднял правую руку. На безымянном пальце было еще одно толстое золотое
Не знаю, ненавидит ли он всех этих людей, подумал я, но презирает точно.
А может, и нет. Может, ему на них было просто наплевать. А интересовало его только одно: сколько они оставят после представления в корзине для пожертвований.
Между тем он продолжал свою исповедь. Группа начала играть, и музыка завела толпу еще сильнее. «Gospel Robins» раскачивались в такт и хлопали, а зрители к ним присоединились.
Джейкобс рассказал о своих первых неуверенных исцелениях с помощью двух обручальных колец – символов брака мирского и брака сакрального. О том, как понял, что Господь хотел через него передать послание любви и принести исцеление многим. О том, как часто опускался на колени и молил освободить себя от столь великой миссии, потому что он недостоин. И как Господь отвечал, что никогда бы не наделил его кольцами, если бы сомневался. Джейкобс преподнес это так, будто они с Господом вели долгие беседы где-то в небесной курилке, возможно, пуская клубы дыма и любуясь небесным ландшафтом.
Его нынешний вид вызывал во мне отвращение – узкое учительское лицо и горящий взгляд голубых глаз. И это черное пальто. Ярмарочные артисты называют такую одежду «рабочей». Я узнал это, когда был его ассистентом на аттракционе «Портреты-молнии».
– Я прошу вас помолиться со мной, – призвал Джейкобс собравшихся и опустился на колени, чуть поморщившись от боли. Ревматизм? Артрит? Пастор Дэнни, исцели себя самого, подумал я.
Паства опустилась на колени, и по залу прокатилась волна шелеста и экзальтированного бормотания. Зрители в задней части палатки тоже встали на колени. Я не хотел этого делать – даже мне, бывшему методисту, все это казалось циничным богохульством, – но я не желал привлекать к себе его внимание, как получилось в Талсе.
Он спас тебе жизнь, подумал я. Не забывай об этом.
Да. И годы, прошедшие с тех пор, были хорошими. Я закрыл глаза, не в молитве, а в замешательстве. Я пожалел, что приехал, хотя в действительности выбора у меня не было. И уже не в первый раз пожалел, что попросил Джорджию Донлин связать меня с ее дочерью, компьютерным профи.
Теперь слишком поздно.
Пастор Дэнни помолился за присутствующих. Помолился о лежачих больных, мечтавших оказаться здесь, но лишенных такой возможности. Помолился за мужчин и женщин доброй воли. Помолился за Соединенные Штаты Америки и просил Господа наделить руководителей страны Своей мудростью. Затем он перешел к делу и помолился о том, чтобы Бог наделил даром исцеления его руки и святые кольца, ибо такова Его воля.
А музыканты продолжали играть.
– Есть ли среди вас те, кто пришел за исцелением? – спросил он, поднимаясь с колен и снова морщась
от боли. Эл Стампер направился к нему, чтобы помочь, но он махнул рукой, отсылая певца. – Есть ли среди вас те, кто несет тяжелое бремя? Кто страдает от тяжкого недуга, от которого хотел бы избавиться?Паства вновь согласилась – и громко, – что такие имелись. Колясочники и хроники из первых двух рядов не сводили с Джейкобса восторженного взгляда. Как и те, кто размещался позади них. У многих был изнуренный вид, и они казались смертельно больными. Белели бинты, бросались в глаза физические уродства, кислородные маски, высохшие конечности и скобы. Кто-то дергался или беспомощно раскачивался, подчиняясь слышному только ему ритму.
Девина и «Gospel Robins» тихо запели «Выходи, сказал Иисус», и их пение напоминало дуновение ласкового весеннего ветерка в пустыне. Как по волшебству, появились служители в отглаженных джинсах, белых сорочках и зеленых жилетах. Часть из них начала выстраивать в очередь желавших исцелиться. Остальные – и их было много больше – рассеялись по толпе с плетеными корзинами для сбора пожертвований, больше похожими на большие короба. Слышался звон монет, но довольно редко; большинство пришедших бросали сложенные купюры – «навар», как говорили на ярмарках. Женщине, лепетавшей на непонятном языке, помог вернуться на складной стул ее муж или любовник. Растрепанные волосы свисали вокруг раскрасневшегося, возбужденного лица, пиджак был испачкан.
Я чувствовал себя так, будто меня самого вываляли в грязи, но наступал момент, ради которого я пришел сюда. Я достал из кармана блокнот и шариковую ручку. В нем уже имелось несколько записей – что-то я нашел сам, но в основном информацию собрала Брианна Донлин.
– Что ты делаешь? – поинтересовался Хью вполголоса.
Я покачал головой. Процесс исцеления должен был вот-вот начаться, а я просмотрел достаточно видеороликов на сайте пастора Дэнни, чтобы знать, как все произойдет. «Это старая школа», – сказала Бри, ознакомившись с несколькими роликами.
Женщина в инвалидной коляске выкатилась вперед. Джейкобс поинтересовался ее именем и поднес микрофон ей к лицу. Дрожащим голосом та назвалась Ровеной Минтур, школьной учительницей, проделавшей дальний путь из Де-Мойна. Она страдала от ужасного артрита и не могла ходить.
Я записал ее в блокноте как Мейбл Джергенс, исцелившуюся месяц назад в Альбукерке от травмы спинного мозга.
Джейкобс сунул микрофон в наружный карман своего «рабочего» пальто, обхватил голову женщины руками и, прижав ее лицо к своей груди, приставил кольца к ее вискам. Потом закрыл глаза. Его губы двигались в безмолвной молитве… Хотя могли и напевать «Here We Go Round the Mulberry Bush», кто знает. Внезапно женщина дернулась. Ее руки взлетели и забились, как крылья. Она не отрываясь смотрела в лицо Джейкобсу, широко раскрыв глаза от изумления или электрошока.
А потом она встала.
Толпа разразилась восторженными криками. Женщина обняла Джейкобса и покрыла его щеки поцелуями, а несколько мужчин от избытка чувств подбросили в воздух свои шляпы – я видел такое в кино, но не в жизни. Джейкобс взял женщину за плечи, повернул лицом к публике – всем, и мне в том числе, не терпелось на нее взглянуть – и вытащил из кармана микрофон с ловкостью бывалого ярмарочного шоумена.
– Подойдите к своему мужу, Ровена! – прогремел Джейкобс в микрофон. – Идите к нему и славьте Иисуса при каждом шаге! Славьте Господа при каждом шаге! Славьте святое имя Его!
Она медленно двинулась к мужу, неуверенно передвигая ноги и расставив руки, не переставая плакать. Служитель в зеленом жилете вез за женщиной инвалидное кресло, чтобы успеть его подставить, если ее ноги вдруг подкосятся… Но они не подкосились.
Это продолжалось в течение часа. Все время играла музыка, и служители с большими корзинами для пожертвований непрерывно сновали в толпе. Джейкобс вылечил не всех, но могу с уверенностью утверждать, что команда сборщиков выпотрошила присутствующих по максимуму. На многих колясочников прикосновение святых колец так и не оказало никакого действия, но с полдюжины смогли подняться. Я записал все имена, зачеркивая тех, кого терапия Джейкобса не смогла вытащить из задницы.