Возрожденный Обескрыленный Мир
Шрифт:
— Финник, мне так жаль…
— Брось… Все вышло так, как вышло.
— У тебя родился сын… Говорят, вылитый ты…
— Знаю. И я рад, что мой малыш будет расти в мире, где нет Голодных Игр. Оно того стоило, уж поверь.
— Это ты должен был спастись тогда, а не я… Тебе… жизнь нужней. У тебя семья… жена и ребенок.
— Ты тоже имеешь право на счастье, Пит. Стоит лишь постараться, и новый мир заиграет красками…
— Не думаю… Мне жить не для кого. А вот тебе…
— А как же Китнисс?
— Я ей не нужен. И знаешь что? Я решил уехать. Завтра куплю билет.
—
— К ней Гейл приехал.
— Ну, и что? Знаешь, я бы многое отдал, чтобы иметь возможность поговорить с Энни хоть раз. Я бы столько хотел ей сказать. У тебя такой шанс есть. Не разбрасывайся им.
— Я…
— Мне пора, друг, на том свете строгие порядки! — с этими словами Финник растворился в воздухе.
А Пит еще долго стоял, ошарашенно глядя в пустоту, гадая, в какие игры с ним играет его подсознание?
******
Он все-таки решил последовать совету Хеймитча и Финника и попрощаться с ней. Пусть все пройдет быстро и спокойно. Он уедет, а им останется самая малость — быть счастливыми. Билет на поезд лежал в нагрудном кармане рубашки, сжигая сердце и превращая его в пепел.
Пит медленно подходил к дому Китнисс, откуда доносились голоса, сквозь открытое окно. Подслушивать гадко, но он ничего не может с собой поделать.
— Гейл, скажи честно, зачем ты приехал?
— Я хочу увезти тебя отсюда, туда, где ты сможешь стать счастливой. Со мной… Я… добыл разрешение, — выпалил он на одном дыхании.
Вот оно…
— Гейл…
— Не надо, Китнисс, не говори, что счастье не для тебя… Не хорони себя заживо здесь.
— Гейл, здесь я живее всех живых… На сколько это вообще возможно. Я не уеду.
— Но Кискис… Здесь ты обречена!
— С чего ты взял?.. Мне здесь спокойно… временами.
— Тогда я останусь с тобой!
— Нет, Гейл, мне не нужна твоя помощь. Все хорошо. Тем более со мной рядом… со мной рядом…
— С тобой рядом он? — разочаровано заканчивает за неё Гейл.
Пит стоял у крыльца ни жив, ни мёртв. Ему хотелось развернуться и уйти — так было бы правильно. Но он так устал от этой неопределённости.
— Да, он рядом. О большем я не смею мечтать.
— Ты ему больше ничего не должна, он поймёт, поехали со мной!
Да, вот оно…
— О чем ты говоришь?.. Я не могу уехать. Моя жизнь теперь здесь… И Пит… Он для меня очень… важен.
— Думаешь, что все-таки его любишь?..
— Гейл, я…
— Нет, Китнисс, так не любят. Ты зациклилась на нем, ты помешана на нем, зависима от него. Думаешь, я не видел, как ты целыми днями смотришь на его окна, как теребишь этот одуванчик, что он тебе вручил? Думаешь, я не слышу во сне, как ты стонешь и зовешь его? А потом бродишь по дому, как привидение, с опухшими глазами? Это больная любовь, она обречена на смерть, она не питает тебя жизнью, она высасывает из тебя все соки… Ты чахнешь, а любовь должна спасать!
Может быть, он прав.
— Да что ты знаешь обо мне, Гейл? Если на то пошло, я признана душевно больной, и никого не должно волновать, какие у меня дефектные чувства! С ним я живая, без него внутри лишь пустота.
В душе у Пита предательски затеплилась Надежда.
— Я
все думал, почему так произошло? Ведь он совсем тебе не подходит. А мы с тобой… У нас столько общего — мы оба из Шлака, нам пришлось рано повзрослеть, лес и охота сблизили нас… Как же так?— Видимо, этого не достаточно.
— Что в нем такого, чего нет во мне?
— Он настоящий!.. Он умеет любить так, как не дано никому! И он самый сильный человек из всех, кого я знаю… Меня смерть Прим сломала, ты прогнулся под эту Войну… А Пит… несмотря на Голодные Игры, Квартальную бойню, пытки в Капитолии, Революцию, потерю близких, он сохранил своё я… Остался самим собой. Да, болезнь пока имеет над ним власть, но он сильнее, он справится… В глубине души он все тот же мальчик, подаривший мне хлеб, с тягой к прекрасному… Возможно, он и надломлен, но он не сломлен!
Пит стоял в оцепенении, не веря тому, что услышал.
— Неужели Война меня так сильно изменила, Китнисс? — тихо спросил Охотник.
— К сожалению, Гейл, она ожесточила тебя… Иначе бы не было Орешка и этих парашютов-бомб…
— Ты знаешь, как мне жаль…
— Знаю. Но наши отношения были обречены изначально, Гейл, не вини себя…
— Я часто думаю — надо было мне вызываться добровольцем тогда, на Жатве… Мы бы спаслись, и ты бы так отчаянно нуждалась во мне, а не в нем! — столько боли было в словах Гейла, что Питу стало почти жаль его.
Почти.
— Нет, Гейл, с тобой нам бы не удалось выбраться оттуда обоим. В худшем случае вернулся бы только один, в лучшем — погибли бы оба…
— Не говори так, я бы защитил тебя, я бы сделал все, чтобы спасти тебя…
— Гейл, я не сомневаюсь в твоих намерениях… Но… Ты бы действовал как профи — суровый и с железной волей к победе… А для того, чтобы приковать к себе взгляды всего Панема и вызвать сочувствие, для того, чтобы дело дошло до этих чертовых ягод, этого не достаточно!
— Я не понимаю…
— Я попробую тебе объяснить… Впервые, за 74 года Голодных Игр, оружием для выживания стала… Любовь. Этим уникален Пит. На самом деле, может быть я и являлась символом Революции, но двигателем был он! Ещё на интервью Пит своим признанием положил начало нашему спасению. Тебе бы и в голову это не пришло! Ты бы наоборот, скрывал свои чувства — зачем показывать свои слабости противникам. Скажешь не так?
— Возможно, но… Китнисс, он ведь не боролся никогда за тебя, и даже теперь отказывается от тебя, прячась в своем доме.
— Вот об этом я и говорю, Гейл… Так любить, как умеет Пит, не может никто… Для него главным было моё благополучие — он хотел, чтобы я сама сделала выбор, без давления со стороны, для него моё счастье было важнее своего собственного… Его любовь жертвенная. Он готов был отдать меня тебе, лишь бы в итоге я была счастлива… Ты не такой. Ты любишь меня, но свои чувства ко мне ставишь выше…
— Но Китнисс, он же болен… И болезнь его заключается в желании убить тебя… Как ты собираешься строить свою жизнь с ним? Вечно подглядывать за ним в окна, все время бояться? Ты даже… постель с ним разделить не сможешь! Как ты себе это представляешь? В порыве страсти его руки вдруг сомкнутся на твоей шее?..