Возвращение чёрного

Не было ничего.

Он исчез.

Он исчез, и он знал, кто я. Он проследил за мной досюда.

Я почувствовала, как от этого страх в моей груди усиливается.

Я не знала, чего он от меня хотел, но я боялась. По правде говоря, я была в ужасе. На меня и раньше охотились. Я знала, как чувствует себя жертва.

«БЛЭК! — я выкрикнула его имя, не думая. — БЛЭК! ВЕРНИСЬ ДОМОЙ! ТЫ МНЕ НУЖЕН! МНЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ! ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА… ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ!»

Я стояла там, прислушиваясь и слегка вздрогнув от осознания, насколько громко я это сделала.

Однако я не жалела об этом.

Честно говоря, я прежде всего испытывала облегчение. Я также слушала.

Я стояла там, должно быть, ещё несколько минут, и моё сердце грохотало в груди. Я стояла там, прислушиваясь к Блэку.

Но если он меня и услышал, он не ответил.

Мой разум оставался тихим.

Даже ещё более тихим, чем когда там был Тамплиер.

Глава 10 Наблюдение

Это причиняло ему боль. Он подвёл её в тот день. Он так сильно её подвёл.

Он нашёл её считанные дни назад, даже казалось, считанные часы — и уже он боялся, что потерял её. Он боялся, что уже показал себя недостойным перед ней.

Он не мог перестать думать об этом, прокручивать это в голове, пытаясь уловить смысл.

Пытаясь решить, как ему исправить все между ними, пока ещё не слишком поздно.

Теперь он знал, что она разрешила ему найти его.

Он наблюдал за ней, когда она была с коллегами, когда она была одна, когда она спала. Он наблюдал за ней столько дней, сколько знал её, замечая ритмы её жизни, людей, которым она доверяла, людей, которые доверяли ей, возжелали её и следили за ней глазами. Он узнал её любым доступным ему способом, замечая, как дышала её жизнь, как она вдыхала и выдыхала. Он прошёлся по новостным вырезкам, официальным данным, всему, что он сумел достать через свои связи в мире.

В процессе этого он почувствовал себя таким близким к ней.

Как будто они почти были одной личностью.

Затем сегодня, вот так внезапно, она позволила ему увидеть её.

Она дала ему знать, что она тоже знала его.

Он наблюдал за ней из переулка между двумя зданиями на Гранд Стрит. Она только что обняла симпатичную светловолосую женщину лет тридцати, проводив её до припаркованной машины, обмениваясь дружелюбными словами. Светловолосая женщина, казалось, была счастлива находиться рядом с ней.

Страж наблюдал, как двигаются их губы, читая лишь достаточное количество слов, чтобы знать — они не говорили ни о чем важном. Его любовь, его благословенная святая — она тоже носила маску. Он смотрел, как она надевает эту маску со светловолосой женщиной, и что-то в необходимости этой маски заставило её грустить.

Она чувствовала себя одинокой.

Она чувствовала себя одинокой, каким чувствовал себя и страж, и она носила свою маски с терпением, с каким он стремился носить свою. Сочувствие. Любовь к тем, от кого она вынуждена скрывать своё истинное сердце. Она любила тех, за кем присматривала, хотя она скрывала от них свою истинную форму. Они не могли постичь эту форму, он знал. Это бы их испугало.

Как и истинная форма стража пугала тех, кто на него не похож.

Он продолжал наблюдать за ней, мечтая иметь возможность каким-то образом сказать ей, что он понимал, что такое — быть одному. Он мечтал иметь возможность утешить её, обнять её своими руками. Больше всего ему хотелось коснуться её, раскрыть себя ей, дать ей знать, что это безопасно.

Он думал обо всех этих вещах — когда она внезапно застыла.

Он видел это в ней. Она ушла…

Внутрь.

Как втянутый вдох, она неподвижно стояла в плывущем вокруг неё потоке пешеходов. Как будто она обратилась в камень. Как олень, почуявший льва на дереве над ним.

Он знал, внезапно и без капли сомнений, что она его почувствовала.

В те несколько кратких секунд их сердца сомкнулись, бились в тандеме. Её дыхание легко вырывалось из её груди, вторя его собственному. Он слышал её молчание, пока она прислушивалась к нему, пока она узнавала его. Он чувствовал её там, дышащей с ним, и он был…

Возбуждён.

Он был очень, очень возбуждён. Он оказался твёрд ещё до того, как осознал, что чувствует.

Это его напугало.

Ещё сильнее, когда он осознал, что она, должно быть, тоже ощутила это возбуждение.

Он наблюдал, как она прислушивается к нему, склонив голову, её ореховые глаза раскрылись чуть шире, зрачки расширились, дыхание неглубокое. Она чувствовала его там. Он знал, что она его чувствовала. Он был охотником всю свою жизнь. Он знал, когда его добыча его почуяла.

Выражаясь человеческим языком — он знал, когда его сделали.

Затем какая-то часть его захотела подойти к ней, официально представиться.

Но время для этого ещё не пришло. Он отчётливо это ощущал.

Позднее он и в этом сомневался, но в тот момент уверенность была железобетонной. Позднее он забеспокоился, что просто испугался отторжения, особенно когда его благоговение превратилось в нечто более плотское, более животное… менее чистое.

Однако в тот момент он заставил себя растаять обратно, исчезнуть.

Сейчас, спустя часы, сидя в темных ветвях дерева над другой деревянной террасой, он обдумывал их столкновение, снова и снова, прокручивая это в голове, изучая под каждым углом. Он пылал от стыда — безоговорочный провал, и что ещё хуже, провал, который он не полностью понимал. Он гадал, не была ли их встреча в Чайна-тауне испытанием.

Возможно, ему стоило подойти к ней. Возможно, ему стоило извиниться перед ней за то, что позволил себе быть увиденным — за то, что позволил своей животной природе сбежать от себя.

Возможно, она разочаровалась в нем.

С тех пор прошли часы — часы, в которые он почти ничего не делал, лишь обдумывал это, пытаясь решить, что это значило, и что случилось. Он все ещё не мог увериться.

Даже сейчас он задавался вопросами.

После того, как он оставил её на улице Чайна-тауна, он заставил себя сделаться тихим — возможно, более тихим, чем он когда-либо был, даже в джунглях и пустынях и горах, где на него самого велась охота. Он нашёл еду и воду, затем вернулся туда, где она спала, ожидая её вердикта, полный решимости занимать свой пост вне зависимости от того, просит ли она его об этом.