Возвращение из Индии
Шрифт:
Не знаю, почему, но я внезапно испытал такой прилив радости, что потерял над собою контроль и уткнулся в нее лицом, затем легонько сдвинул с ее головы шлем и прильнул к ее губам долгим поцелуем на виду у немногочисленных посетителей, сидевших за столиками в этот ранний субботний час. Они смотрели на нас дружелюбно и ободряюще и, похоже, им нравилось, что с головы этой молодой и привлекательной девушки исчез наконец тяжелый и пыльный шлем.
Чуть позже Микаэла, в дополнение к первому, добавила еще и второе условие: она хотела современную, то есть немногочисленную свадьбу, на которую будут приглашены только члены семьи. И это понятное и простое в своей естественности желание, которое я принципиально разделял, оказалось просто камнем преткновения, пунктом, вызвавшим массу проблем и осложнений. Когда я уведомил об этом родителей, у них резко упало настроение, и поначалу мы долго сидели, погрузившись в глухое молчание. Несколькими днями позже оба они, каждый на свой лад, стали протестовать против условий, на которых настаивала Микаэла. Как родители своего единственного сына, они чувствовали себя просто обязанными закатить грандиозную
После того, как я понял, что не в силах повлиять на нее, я попробовал убедить моих родителей удовольствоваться приглашением семейного круга, который можно было бы собрать в доме одного из самых радушных наших родственников, жившего в пригороде Тель-Авива. Но подобное предложение просто оскорбило моих родителей и никакого желания пойти на компромисс не вызвало. Пришлось мне взвалить на себя роль посредника между ними и Микаэлой, и я взял за правило, перед тем как отправиться на ночное дежурство, ужинать в кафе, где она работала, с тем чтобы убедить ее в необходимости более гибкого подхода. Чуть позднее и мои родители попросили у меня разрешения переговорить с Микаэлой и попробовать переубедить ее. С этой единственной целью они отправились в Тель-Авив, чтобы встретится с ней. Но она не поддалась на уговоры, как если бы все ее сомнения, связанные с браком, упирались в вопрос о том, как нужно к этому относиться: как к большому мероприятию или семейному делу. В один из моментов этой дискуссии она сорвалась и нагрубила моим родителям, после чего залилась слезами; в свою очередь испуганные родители дали задний ход. Мое сердце обливалось кровью при виде их переживаний. Они были воспитанными людьми, абсолютно чуждыми всему показному, и если они так горячо сражались за право организовать большую свадьбу, причина была одна — оба они хотели отблагодарить людей, приглашавших их из года в год на свои семейные торжества. А если даже они были уверены в том, что большинство наших английских родственников не выберутся к нам, они все равно хотели дать им знать, что здесь, в Израиле, никто из них не забыт, а также объявить на весь мир, что холостой жизни их любимого сына пришел конец.
Но слезы Микаэлы огорчили меня тоже, поскольку она не относилась по типу к людям с повышенной эмоциональностью, и если уж она расплакалась на виду у моих родителей, это означало лишь одно — что-то гнетет ее в настоящее время. Может быть, ее до сих пор мучают сомнения, связанные с поспешностью этой женитьбы, в центре которой оказалась она сама, а может быть, в глубине сердца она чувствовала, что у этой свадьбы существуют потаенные, скрытые от ее понимания мотивы, которых она не могла распознать. Атмосфера таинственности, витавшая над моими поступками, делала меня в ее глазах еще более привлекательным, но вместе с тем начала ее смущать. Несмотря на ее внутреннюю свободу и фаталистский взгляд на жизнь, в ее спокойствии и уверенности появились трещины.
В книжном магазине я приобрел книгу, посвященную индийской религии и философским вопросам, и начал читать ее, надеясь понять таким образом ход ее мыслей и компенсировать ей недостающую любовь с моей стороны.
Тем временем просьбы моих родителей дали эффект, и двумя днями позже после их встречи она по собственной инициативе позвонила им и сказала, что согласна расширить круг приглашенных на свадьбу, которая с этого момента из разряда «маленьких» переместилась в разряд «средних» при условии, что выбором зала для церемонии будет заниматься она сама. А поскольку для «средней» свадьбы, зал должен был иметь соответствующие размеры, выбор у Микаэлы был достаточно ограничен и почти бесперспективен. Микаэла, которая последние дни все больше отдалялась от меня, в конце концов остановила свой выбор на крохотном зальчике в одной старой гостинице, расположившейся в центре нижнего Иерусалима. Вход в гостиницу был непригляден, но само по себе помещение выглядело достаточно привлекательным, со множеством зеленеющих растений и с владельцами, гарантировавшими исключительное обслуживание. После того как Микаэла произнесла свое решительное «да», мы на мотоцикле вернулись в Тель-Авив, остановившись, как обычно, возле нашего излюбленного трактирчика неподалеку от аэропорта. В Микаэле чувствовалось какое-то напряжение, и выглядела она грустной. На этот раз она немедленно сняла свой шлем, но даже не посмотрела в сторону зеркала. Но в эту минуту я не знал, что она получила результаты двух проверок на беременность — это случилось несколькими днями раньше. Я мог только уловить это новое напряжение, исходившее от нее, обусловленное, как я понял позднее, решением не посвящать меня в совершенно менявшую всё ситуацию, с тем чтобы мы свободно могли отказаться от бракосочетания даже в самую последнюю минуту, если
сочтем такое решение необходимым. Я не исключаю, что подсознательно она хотела именно этого, чувствуя, что я занят лишь миром в собственной душе и забочусь только о собственном интересе.Приглашения в конце концов были напечатаны на английском и иврите, и мои родители принялись пачками рассылать их в Англию, чтобы дать родным и близким время подготовиться к поездке. Затем мы уселись и стали дополнять список именами местных гостей.
Мои родители честно придерживались обещания, данного ими Микаэле, прилагая все усилия, чтобы не превысить лимит свадьбы «среднего» размера. Я заметил, что отношения моей матери к Микаэле изменилось после той внезапной вспышки, закончившейся потоком слез в тель-авивском кафе — она начала сочувствовать ей, проявляя понимание, смешанное с симпатией и жалостью. Проблема, однако, состояла в том, кого исключить из числа приглашенных на свадьбу, совместив это с приглашением тех, кто заведомо не придет. Отец приготовил три списка возможных гостей. Сначала они попросили меня назвать имена тех, кого я считал бы «бесспорными». Я назвал Эйаля и Хадас, мать Амнона, но без ее родителей, двух старых друзей, которых знал еще со времени армейской службы и еще двоих по медицинскому факультету. Затем добавил доктора Накаша и его жену, которую я никогда не видел, а потом, после секундного колебания относительно Хишина, решил обойтись без него, зато вписал имена Лазара и его жены, вместе, разумеется, с Эйнат, без болезни которой я не встретил бы Микаэлу.
Мать кисло улыбнулась:
— Интересно, что мы не позволяем себе пригласить наших добрых соседей, с которыми столько лет прожили дверь в дверь, в то время как совершенно чужих нам Лазаров ни с того ни с сего зовем в гости.
— Зовем не «мы», а я, — отпарировал я. — Это мои гости. В чем проблема? У меня есть свои основания пригласить их. Не говоря уже о том, что ты волнуешься напрасно — они не придут.
— Еще как придут, — сказала мать, сконфузив отца, который уже приготовился внести их в список гостей, которые не придут.
В глубине души я знал, что права моя мать. Жена Лазара не упустит случая увидеть, как я стою под хупой и не только из-за желаний, которые я у нее вызывал, но и потому еще, что она знала: все, что я сделал, я сделал, думая о ее пользе.
"Но даже если она этого и не знает, — размышлял я, — моя обязанность сказать ей об этом". Имея это в виду, я должен придумать, каким образом лучше доставить ей это приглашение персонально. О самой свадьбе она, должно быть, уже слышала от Эйнат, с которой Микаэла часто встречалась и которую она пригласила даже на вечеринку по случаю завершения ее положения свободной девушки. Я был несколько взволнован возможностью снова встретить Эйнат, которую я не видел с момента нашего возвращения из Индии.
— По крайней мере, у тебя не было проблем с тем, чтобы отыскать квартиру, — сказал я ей, приветствуя ее у дверей и дружески обнимая. Она смущенно улыбнулась и покраснела.
Относилась ли она ко мне не только как к доктору все то время, что мы были в Индии? Она чуть-чуть прибавила в весе, следы гепатита исчезли, но исчез также индийский загар, до сих пор остававшийся у Микаэлы. Выглядела она вполне здоровой и очень привлекательной. На ней были модные черные брюки и белая шелковая блузка, поверх которой она накинула искусно расшитое красное болеро, зеленые, под цвет ее глаз, серьги мягко покачивались в ушах. Вела она себя застенчиво, но ее, похоже, забавляла ситуация оказаться в квартире собственной бабушки, в то время, когда в ней живет кто-то чужой. Когда она была школьницей, сказала она, то часто прямо из школы приходила сюда поужинать с бабушкой, а когда оставалась на ночь, то спала на диванчике в гостиной.
— И тебе удобно было спать на этом узком диванчике? — спросил я.
— Узком? — удивленно повторила за мной Эйнат. — Минута — и он превращается в просторную кровать.
Сама мысль, что этот старый диван способен во что-нибудь превратиться просто не приходила мне в голову. Не обращая внимания на возражения Микаэлы, я мигом сдвинул стулья и кофейный столик в сторону, и Эйнат показала мне потайной рычаг, при помощи которого диванчик превращался в огромную и удобную кровать.
— Видишь, как хорошо, что ты пришла, — сказал я с нежностью. — Ты вспомнила детство, а мы получили дополнительную кровать. Когда твоя мать передавала эту квартиру в мои руки, она забыла познакомить меня с секретами этого волшебного ложа.
— Моя мать? — сказала Эйнат насмешливо враждебным тоном. — Моя мать вряд ли знает, что творится в ее собственной спальне.
И я неожиданно почувствовал, что заливаюсь краской и мне не хватает воздуха, как если бы простого упоминания о женщине, которую я люблю, было достаточно, чтобы вызвать в воображении воспоминание о ее тяжелом белом теле и изящных маленьких ступнях, возле которых я стоял на коленях в соседней спальне, из которой Микаэла в эту минуту выходила, держа в руках пластиковый мешок с какими-то вещами Эйнат, которая стояла и, улыбаясь, смотрела на все происходящее вокруг меня, не подозревая о том, что творится во мне самом.
Тем временем стали появляться гости, и я быстро вернул диван в исходное положение. Двое «индийских» приятелей Микаэлы и Эйнат уже стояли на пороге. Они совсем недавно вернулись из Индии, где провели больше года, и Микаэла набросилась на них, ожидая рассказа о новых местах и старых знакомых, израильских и всех прочих, которые либо сейчас, либо в прошлом бродяжничали в этой стране. Внезапно огромный субконтинент превратился в укромное место, нечто вроде большого киббуца, полного интимных уголков и дружелюбных обитателей, и это продолжалось до тех пор, пока я не почувствовал сомнения в том, а был ли я, хоть на короткое время, в стране, о которой шла речь, или это все произошло в моем воображении. А потому я тихо сидел и слушал, время от времени задавая короткие вопросы.