Возвращение клана. Том 2
Шрифт:
А учитывая студенческие вольности, дарованные высшим учебным заведениям ещё сто лет назад, статус «Изгоя», означал что ты почти бесправен и как бы ты хорошо не учился, ни один студенческий комитет не заступится за тебя, если вдруг возникнут какие-нибудь проблемы. Ну и конечно же, подобная участь не обошла стороной и Федота сына Григорьева приехавшего в Полис учиться из посада Нижний Подканальский.
Не сразу распробовав на вкус городскую жизнь, но уже осуществив свою мечту и поступив учиться в самый настоящий городской университет, он с головой погрузился в науки. И очнулся, только когда вначале третьего курса, столкнувшись с целым ворохом административных препонов возникших в результате того, что он как вольноучащийся, заранее не позаботился о том, кто
Конечно они были не единственные, подходили к нему и другие представители движений «Социализмус Примум», а так же Владимировцы, пытаясь объяснить свои идеи всеобщего равенства и другие группы противоположенного спектра… Особой тайны из их идеологической направленности практически никто не делал. Но вот как-то для такого простого посадского парня как он, сама только базовая идея Правошей, что он как «настоящий человек» от рождения не наделённый особыми «чародейскими» силами, лучше чем любой из одарённых, глубоко запала в душу. А затем уже когда он думал над этим, одна только мысль о том, что почти монстры, захватив власть над человечеством, пользуются всеми привилегиями жизни в Полисах, в то время как такие как он и его семья, его посад, вынуждены просто прозябать и кормить всех этих бездельников. Одно только упоминание об этой несправедливости нынче приводило парня в неописуемую ярость.
Политика — настоящий бич студенческих сообществ в крупных нечародейских учебных заведений Москвы, где большинство молодых абитуриентов просто не согласно мириться с какой либо «несправедливостью», а неокрепшие умы легко принимают любые новые идеи… И будучи юношами и девушками со взором горящим и пылающим сердцем в груди, а потому вполне естественно, что мысли о возможности вершить будущее уже сегодня, бороться с несправедливостью и быть причастным к чему-то великому, привлекала студентов куда как больше нежели скучные лекции и гранит науки об который вполне можно обломать себе все зубы.
В итоге этот метофизическо-социальный моснтр, переживал и Федота сына Григорьева, подарив ему новую мечту и мысл жизни. Его более не интересовала учебная программа, оценки скатились до общего удовлетворительного уровня, потому как вместо того, чтобы зубрить сухие учебники и конспекты, парень с основательностью крепкого посадского хозяйственника, посвятил всего себя борьбе, плечом к плечу с его новыми новые друзьями за идеалы чистоты людской расы и мечты Патрициев-основателей движения. Ни на секунду даже не задумавшись о том, что сам он вообще-то даже не является гражданином Москвы.
Стачки, студенческие забастовки и тайные собрания партийных ячеек. Пьянки, гулянки и идейная девочка Люся из Московского Архитектурного Колледжа для брагородных девиц которая отныне скрашивала его серые будни и планировала после неприметной Победы, когда Патриции, Консулы и Легатынаградят их всех по заслугам, создать вместе с ним крепкую ячейку «нового общества». Ну и конечно же пьяные разговоры о том, какое оно будет, то самое лучшее будущее… Всё это настолько увлекло посадского парня, что для него стало настоящим шоком когда неделю назад, его вызвали в ректорат и вручили на руки уведомления об отчислении в связи с неуспеваемостью, а так же о выселении из общежития.
Благо, что старшие товарищи из движения, не нарушили своего слова и действительно помогли Федоту в трудную минуту. И пусть, теперь он жил в небольшой однокомнатной квартире на самом дне, где помимо него ютилось ещё девять активистов младшего ранга, то были уже мелочи, потому как он мог продолжать свою борьбу, да и прекрасная Люся всё так же ему благоволила, не смотря на изменившийся статус.
Впрочем, всё это привело в результате сегодня на эту самую скамейку… В груди у него, боязливо трепетало не такое не такое уж и пылкое в этот момент сердце, а сам он в некой прострации смотрел на два перевязанных
бечёвкой вощёных бумажных свёртка, лежавших у него на коленях, которые судорожно сжимали его дрожащие вспотевшие руки.То были две алхимические бомбы с роторное-эллектрическим запалом, которые сегодня утром вручил ему Центурион их ячейки, со словами, что время для настоящей борьбы наконец-то наступило! И его заданием было подорвать их на одной из прогулочных «Сахарных» улочек четвёртого уровня, неподалёку от Десятого Армейского Кадетского Корпуса. В этом месте, будущие офицеры обычно устраивали свидания с девушками, да и вообще обычно днём и вечером крутилось множество зажиточного народа. Который из-за своего высокого социального статуса, даже будучи простецами, в Полисе обладал множеством «привилегий», а потому рассматривался движением Правошинельников не как возможные союзники, а как потенциальные враги и реакционеры.
Впрочем не кровь и жертвы не пугали молодого человека. Во всяком случае, он хотел бы так думать… Федот не был дураком и понимал, что не запачкав руки — революцию не совершить. Однако, пусть он даже, как и все, бил себя кулаком в грудь на собрании четыре дня назад, вызываясь добровольцем мстить за погибшего от рук «Кремлёвских собак» Московского Легата движения… Он всё же в тайне надеялся на то, что исполнителем в итоге станет кто-нибудь другой. И был шокирован, когда центурион выбрал именно его, да ещё и так скоро!
Вновь тяжело вздохнув, Федот, посмотрел на небо через световое окно пятого уровня, примерно прикинул сколько сейчас времени и собравшись с мужеством, твёрдо кивнул сам себе, мысленно сказав: «Пора!» После чего встал, чуть не упав на вдруг ставших ватными ногах, но всё-же выправился и медленно зашагал в сторону улицы Академика Зойге. Именно на ней располагалась «Сахарная» урочка полная кафэшек и магазинчиков со всякими сладостями, где он и должен был начать свою борьбу.
Даже несмотря на непогоду, народу здесь было очень много. Те же кадеты и молоденькие барышни с лёгкими зонтиками, мамаши с детишками в непромокаемых плащах, но бомбист старался не воспринимать окружающих как «людей». В в Полисе Варшава, где так же существовало и было очень сильно движение, Правошинельников, существовало такое слово «Бидло» обозначавшее как крупный рогатый скот разводимый в окрестных хуторах, так и двуногий… Ведь пусть рабства у варшавцев официально не существовало, но по закону касалось это только разумных людей. А за таковых в том Полисе считали только тех, за кого могли поручиться другие свободные люди. Во всех остальных случаях, невольников записывали как «лысых бибизян «такой-то» масти». И каждый уважающий себя пан как одарённый так и нет, в обязательном порядке содержал от двух до трёх таких вот «питомцев»!
Именно это самое «бидло», серую неразумную массу, удовлетворяющую свои инизменные потребности и не понимающую, что он и его товарищи борются за их счастье, Федот и видел сейчас перед собой. А потому, более не рефлексируя, парень дёрнул одно за другим кольца, вырывая из под обёрточной бумаги недлинные металлические тросики и заорав что было мочи: «Вива Социалисмум Примум!» Быстро швырнул оба свётка.
Один упал точно на летнюю веранду какого-то кафе, где за столиками под широкими зонтами сидело довольно много курсантов с девицами, суда судя по форме на некоторых, они были из того же самого института, что и его благословенная, прекрасная Люся. А другой, разбив большую витрину, влетел в магазинчик парижских сладостей, где так же было довольно много посетителей. Раздались испуганные крики…
Не обращая более ни на что внимания и мысленно молясь о том, чтобы поблизости не было поганых чародеев, бомбист развернулся на каблуках и что было мочи побежал прочь на бульвар, где отдыхал до того как совершить сво чёрное дело. За ним располагался небольшой городской платформенный парк. В и в нём как рассказал ему Центурион, имелся тайный лаз ведущий под платформу. Ну а о том, как укрыться от преследователей в межплатформенных камуникациях, так, чтобы нормальные люди его не нашли Федот знал и без подсказок сверху.