Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
– Чужая душа – потемки, – заскучал Шарль, выпроводив просителя. Может объяснишь, зачем этому чудиле золотой мотоцикл?
– Стрессы, политическая нестабильность, плохая экология… Да что там – пусть лечиться. Может, и оклемается, – миролюбиво замял философскую дискуссию Батон. Стоя у окна, он наблюдал за тем, как рассасывается инцидент во дворике. Секьюрити борца за права сирот вступили в конфликт с прибывшими санитарами Кащенко. И проиграли: их шефа, бегающего на четвереньках с характерными выхлопными звуками, изображавшими мотоцикл, увезли в самую популярную Московскую клинику.
Шарль задумчиво сидел за своим столом над книгой современного немецкого исследователя Франка Дитмана "Английские
– К вам дама.
Она вошла, щурясь под очками и переводя дух.
– Мне рекомендовали обратиться в вашу организацию… – дама присела на краешек предложенного кресла и поджала ноги. Черная юбка до щиколотки, черный джемпер с крошечной брошью в виде дракона навевали мысли о финансовой скромности. В руках прибывшая держала перевязанную бечевкой коробку, от одного вида которой у Шарля забарахлила чертоплюйская железа. Указанная железа находиться в подъязычной области, обладает функцией индикатора и дает о себе знать ощущениями, сходными с теми, которые возникают у человека при виде нарезанного лимона. Шарль не мог определить, относится ли сигнал к посетительнице или к ее коробке, очевидно, содержащей шоколадный набор. Он с хлюпаньем проглотил ядовитую слюну и постановил: "Очередная благотворительница. Изображает безденежную интеллигентку, скромные конфетки принесены в качестве презента. Слезами обольюсь и выпровожу".
– У меня к вам просьба, – без жалостливой преамбулы объявила дама и стала разворачивать бумагу. Под ней оказались не конфеты, а нечто более странное и противное – книга с обложкой, изображающей поле красных тюльпанов и с таким названием, от которого у подоспевшего Бе Гимота, в самом деле навернулись слезы.
Дама слегка наклонилась к Шарлю, пытаясь заглянуть за зеркальные стекла пенсне, но ничего не увидела кроме неприятного, довольно презрительного лица. Шарль же не уловил во взгляде дамы искательности и подобающего ситуации кокетства. Только растерянность и тоску. Просительница прижала книгу к груди.
– Я написала двенадцать романов, их издали. Правда, под чужими именами. Мне даже платили деньги, большие деньги. Но… – с отвращением к себе она опустила глаза и выпалила: – Обо мне не написали ни слова…
– Ни слова гадости? – удивился отошедший к стеллажу секретарь.
– Вообще, – упавшим голосом сообщила сочинительница.
– Не понимаю! – Шарль вскочил. – Отказываюсь понимать! Двенадцать книг принесли человеку огромные гонорары и ни слова критики?! В каком мире вы живете? Куда девалась творческая принципиальность, здоровая товарищеская поддержка? – Он обращался к расставленным Батоном на полках томам. – Где, в конце концов, критики, враги?
– У меня нет их, – призналась сочинительница с легким всхлипом. Простите я не собираюсь плакать, это я так дышу. У меня короткое дыхание.
– Катастрофа! – уставился на нее Шарль. – Нет врагов! Вот уж конфуз, милая вы моя… Как же вы могли допустить такое? Даже святые проповедники подвергались жестоким гонениям… А ведь работали без гонораров. Абсурд! Он подошел к посетительнице и окинул ее внимательным взглядом из–под пенсне. – Позвольте поинтересоваться, если не секрет, о чем же таком вы пишите?
– О том, как можно было бы жить, если бы все сложилось, как мечтается…
– Политическая утопия?
– О, нет! Косметический романтизм… Мне хочется рассказать всем о любви, красоте, настоящей преданности… Ведь есть же все это! Пусть даже только в наших мечтах, – она поникла
и умолкла, засомневавшись в собственном заявлении.– Понятно. Любовь, красота… И вы туда же. Ничего удивительного дает о себе знать глобальный дефицит вечных ценностей. Требуются витаминные добавки в виде транквилизирующих сказок, – Шарль широкими шагами мерил кабинет.
– Я лишь хотела подарить людям иллюзию праздника! – взмолилась просительница.
– Подарить?! – грозно рявкнул, нависая над ней Шарль.
– Вы не так поняли! За свой труд я получала пятьсот условных единиц в месяц. В среднем… Не всегда… – она покраснела и горячо заявила: – Это нормально!
– Послушайте, леди, – вмешался в беседу рыжий секретарь, расставивший на полке откуда–то вдруг появившиеся книги сочинительницы, – чем так мучаться, бросьте вы все это, идите работать к нам лифтером!
– Разве у вас есть лифт? Я поднималась по лестнице, – удивилась женщина, явно страдавшая одышкой.
– Нет, так будет, – заверил Батон. – Тысяча баксов в месяц. Вы ведь имеете кучу дипломов и приличное образование. Это не блажь, а насущная потребность – интеллигентный человек просто необходим… у лифта!
– Благодарю! Ваше сделали очень щедрое предложение. Но я невезучая все желаемое приходит ко мне слишком поздно.
– В чем дело? Боитесь суеты? Не умеете обращаться с подъемным устройством? – нахмурился, теряя терпение Шарль. В конце концов, сможете писать о своих праздниках любви у лифта. Обеспечим стол… Да к чертям этот лифт! Причем здесь, вообще, лифт? – Он вдохновлялся благодеянием, подвергаясь воздействию фермента чертоплюйской железы. Фермент диагностировал стопроцентную правдивость искательницы.
– Оставьте идею трудоустройства, шеф, у госпожи сочинительницы клаустрофобия и проблемы со здоровьем, – Батон кивнул в окно. – Там ее ждет инвалидное кресло.
Женщина поднялась:
– Зря побеспокоила вас. Извините, что отняла время.
Шарль взял из рук визитерши книгу.
– Вы кажется, собирались подарить нам это. Чудное название – "Сердце ангела"! О, тут и посвящение – "Красивейшей из женщин". Кажется, не мне.
– Это история любви Клавдии Шиффер и Девида Копперфилда. Но не реальная, а такая, которую только можно вообразить в самую снежную, самую романтическую рождественскую ночь… Я хотела передать через вас эту книгу в Лос–Анжелесское Агентство, опекающее мисс Шиффер…
– Хм-м… С Девидом мы поддерживаем какие–то отношения, а с красоткой… – Шарль вернул книгу с тюльпанами. – Вас ввели в заблуждение, мы не занимаемся пересылкой.
– Опять ошибка, – женщина отошла к двери. – Я же говорила, что невезучая.
– Вот затвердили! – вспылил секретарь. – Вы не любите себя и не умеете за себя бороться! Это неприятно. Это лишает вас радости иметь врагов, а людей, для которых вы пишете, иметь ваши книги! Все так просто! Вы мечтали, что бы вашу историю прочитала знаменитая красотка и воспылала желанием сняться в фильме на ее основе? Ведь у вас нет другого выход. Здесь все глухо. Здесь кризис, лекарства стоят дорого, а ваши пятьсот баксов раз в пол года – это позор!
– Я не нуждаюсь. Но мне необходимо доказать, что я не пустое место! Да, я хочу, что бы мой труд кого–то радовал. И хочу, чтобы за него платили деньги! – в глазах женщины вспыхнула решимость, привлекшая Шарля.
– Так уже вы мне нравитесь больше. Наличествуют тщеславие, гордыня, зависть! В таком вот случае уже можно чем–то помочь… Дорогой друг, обратился он к секретарю, – что мы можем предложить отчаявшейся даме?
– Сейчас, шеф, живенько состряпаем, – Бе Гимот оказался возле компьютера, защелкал клавишами, загудел, зазвенел и вскоре подал два листа – сканированные колонки газетного текста.