Возвращение невесты принца

— Крепко стоишь на ногах, молодец. Надеюсь, и в жизни ты так же устойчив, иначе сотру в порошок!

Матис ухмыльнулся и прошептал уже на ухо соперника.

— Сто лет назад я без раздумий убил бы тебя на дуэли из любого выбранного тобой оружия,— глаза полыхнули огнём. — Или сожрал! — а громко вслух проговорил: — Уберём мебель в угол, чтобы не мешала проходу хороших людей.

Павел не мог пошевелиться или произнести хоть слово, но всё слышал и видел, лишь про себя сумев выдать ответ: «Конечно, встретимся, и я сломаю тебе нос и руки, можно на ринге!»

Глава 7.2

Анна очнулась, когда у многих лекарей королевства уже пропала вера, что она сможет когда-либо выйти из комы, в которую погрузили её, готовя к длительной перевозке. Блондинка даже не подозревала, сколько всего произошло за три долгих месяца отсутствия её в реальном мире. Она оглядела погруженную в полумрак просторную комнату, обставленную странной старинной мебелью и пикающий в изголовье аппарат искусственного дыхания. В глубоком кресле, стоящем недалеко от остывшего камина, посапывала Марина.

Иванова— младшая стянула надетую на лицо кислородную маску и глубоко вздохнула.

— Мама, где это я?— пыталась сказать она, но из пересохшего горла вырвался лишь едва слышный хрип.

Аня поморщилась, ощутив вдобавок к безголосью, неудобство в руке, и обнаружила воткнутую в вену иглу с прикреплённой к ней гибкой трубкой капельницы. Но больше всего её беспокоил наполнявший совершенно незнакомое помещение запах; он как раз— таки был ей знаком.

Блондинка сделала над собой усилие, заставляя мозг заработать на всю катушку. В голове возникли видения: она и красивый мужчина занимаются сексом на безлюдном песчаном пляже; она в короткой пижаме и тот же мужчина, уходящий вдоль берега вглубь острова; она рассержена и что-то громко кричит ему в след… Крик! Она кричала, атакованная как две капли воды похожей на неё девушкой, за секунду до того, как погрузиться в чёрный омут невыносимой боли. А ещё была мама… Авария!

Как странно порой работает женская логика…

Аня в один миг забыла о мужчине и перестала разглядывать комнату, обратив всё внимание на собственное тело. Она осторожно вынула из вены иглу и принялась себя тщательно ощупывать. Голова вроде была в порядке, легкая боль в висках. «Но череп-то целый и не обритый, значит никакой трепанации, — сама себе усмехнулась Анна.— Это хорошая новость!»

Она со страхом провела кончиками пальцев по гладкой коже лица, но не почувствовала никакой боли. Нос, брови, глаза, рот и даже слегка оттопыренные уши были на месте. Аня глубоко вздохнула и широко улыбнулась: «Фейс вроде бы тоже не испорчен!»

Грудь болела, мешая нормальному дыханию, левая ключица ныла. Она задрала подол длинной ночной рубашки нежно-розового цвета и ощупала бёдра, а следом и одну за другой ноги. Левая, чуть ниже колена, была загипсована. Блондинка почувствовала острое желание почесать запакованную в жёсткую корку кожу, но рядом с постелью не лежало ни одного подходящего предмета.

Она снова принюхалась, не в состоянии объяснить себе, что слышала в атмосфере комнаты. Как будто, среди ароматов духов с цветочными нотками, запахов множества чужих тел и разных медикаментов, в пряном воздухе разливалось чувство вины. И Анна была права: за несколько месяцев возле её кровати, вздыхая и каясь, дежурили многие.

Ильта корила себя, что не усмотрела за помыслами врачей, ведь кто-то из них специально изменил дозировку лекарства. Матис считал себя виноватым в том, что отвлёк колдунью на свару, спровоцированную глупой ревностью, и был совершенно прав.

Андрей пенял, что не настоял на техосмотре машины сестры накануне аварии. Как будто он мог изменить результат лобового столкновения. Если тебя очень хотят убить, то всегда найдут способ сделать это. А Иванова— старшая вменяла себе все грехи разом, начиная с раннего детства любимой девочки, как и положено страдающей у постели умирающего ребёнка матери.

— Очнулась!— радостный крик Марины вернул Анну в действительность.

— Доченька, милая, как же ты напугала нас всех!— тараторила очумевшая от счастья родительница. — Уже и ребра срослись, и ключица, и гипс скоро с ноги снимать, а ты никак не вернёшься!

Она смеялась и плакала одновременно, расцеловывая бледное, исхудавшее лицо, ставшие совсем тонкими и без того хрупкие руки, отросшие и по-другому, чем раньше, пахнущие волосы обожаемого ребёнка.

— Я знала, что ты придёшь в себя, верила, что не погибнешь!— улыбалась глава семейства.

Она кинулась к двери в желании позвать тех, кто много дней провели у постели её девочки. Длинные странные одежды цветными полотнами заколыхались вокруг ног не страдающей худобой женщины.

— Не дам тебе погибнуть… — Аня смотрела широко открытыми глазами на замершую на месте Марину.— Ты говорила мне это, как только вытащила из машины. Последнее, что я помню перед провалом в бездну.

Она указала пальцем на прикрытый длинным жилетом подол платья домохозяйки:

— И даже одежда была на тебе эта же, — с изумлением говорила девушка.— А я-то подумала, что это та, дру…

Она замолчала на полуслове, не понимая толком, что происходит вокруг неё в последнее время, и, не желая обидеть единственную мать, что помнила в своей жизни.

— Это ведь ты спасла меня, мам?

Вопрос— утверждение повис в воздухе. Иванова вернулась в комнату, с беспокойством заглядывая в глаза дочери.

— Девочка моя, тебе привиделось. Меня там не было, — не без сожаления пробормотала она, присаживаясь на край постели.— Всё отдала бы, чтобы быть рядом с тобой тогда,— ломала она руки, оправдываясь в несуществующем грехе, — но, к стыду, в тот момент даже ничего не почувствовала.

— Нет! Ты была там, была! — вступила в спор с матерью Анна, уже догадавшись, кто в ту минуту всё же мог оказаться рядом.

Она уткнулась носом в мягкий живот обнявшей её за плечи домохозяйки.

— Мама, мамочка, помоги…— Блондинка рыдала, только сейчас приняв истину слов Ильты.— Я на самом деле не твоя, не родная, а подброшенное дитя другого мира?— Трудно было признать, что сказанное старшей фрейлиной правда.

Марина смотрела в заплаканное лицо ребёнка, с ужасом понимая, что именно эти слова она слышала в то роковое утро, когда начались все их неприятности.

— Нет, ты моя и только моя! Роднулечка, кровиночка любимая, — вместе с Аней взахлёб заревела она.— Я выкормила тебя своим молоком и вырастила. Как же ты не моя?— причитала Иванова.— И всегда моей будешь! До самой последней минуты жизни, сколько бы мне там ни дал Бог!

Они, обнявшись, просидели несколько минут, успокаивая друг друга и утирая слёзы. Две родные души, но с кровью разных планет, сросшиеся живыми нервами и любовью за долгих двадцать девять лет в один неразрывный клубок.

— Никому тебя не отдам, — шептала женщина сквозь слёзы.