Возвращение Орла

Лёха, как заколдованный, по-прежнему сидел в своей демонской позе на мысу напротив бакена. Семён с Катей, аккуратно обойдя спящих и разлитую уху, встали от него по обе стороны, чуть сзади.

Напротив них на реке расходились две баржи, пустая – вниз, гружёная щебнем – вверх. Потом вверх прошёл двухпалубный теплоход «Свирь», потом вниз, обещая покачать бакен на волне, трёхпалубный «Академик Петров». Вдоль другого берега, едва различимая – почти полкилометра ширины! – проскользила стайка байдарок, и после них, словно дождавшись, наконец, необходимого для чуда затишья, река, как истончающийся мыльный пузырь, начала менять цвет, медленно, по минуте на оттенок: невидимый фонарь, то ли с неба, то ли со дна подсветил сначала малиновым, потом добавил, не смешивая с малиновым, синего, оба заменил на густой изумруд, подзолотил его до фисташкового металлика, потом остался один металл, но и его серый блеск тут же, не дав своей минуты металлу, начал заполняться предгрозовым фиолетом, как будто малиновый с синим всё-таки смешались, пройдя через эту многоэтапную колорную алхимию. Фиолетовым и густым стал воздух, густым и при этом во много раз прозрачней прежнего белого, не просто прозрачней – стекло его как будто превратилось в увеличивающую линзу – всё, в какую сторону, в какую даль не посмотри, было различимо до мелочей: утка с недавно вылупившимся выводком в заводи на том, чуть не за километр, берегу, там же голубые стрекозы над стеблями осоки, даже поплавок рыбака, бывшего до этого вместе со своей лодкой досадной точкой на водном горизонте. Проплыл – далеко ли, близко? – чёлн, ещё один, выплывшая из иного времени вёсельная барка, дружно скрипя всеми двенадцатью уключинами, потащила рыбный или творожно-масляный груз вверх, должно на Москву… А воздух становился всё гуще и прозрачней, ровный бриз качнул листики прибрежного ивняка, над горизонтом полыхнула синяя зарница, на двадцатый удар сердца бриз принёс небесный вздох – всё, что осталось от далёкого грома.

– Смотрите, вот он! – Лёха поднялся с корточек и градусов на сорок, как лыжник-прыгун с трамплина, наклонился вперёд.

«Почему он не падает?» – предательски заработала голова у Семёна, и воздух сразу стал жижеть.

– Я не вижу, – не проговорил, почти проплакал он.

– Смотри за горизонт, – прошептала Катя, – нет, лучше выше кончика носа…

Семён растерялся – перед ним была только красавица Ока, судорожно начал менять фокус – и за горизонт, и выше кончика носа – ничего! Вспомнил, как учили его смотреть на картинки–обманки, где из ровного узорчатого фона проявлялись и оживали объёмные фигуры предметов, также размежил глаза и… увидел! Три паруса уходили по Оке в сторону Коломны, не уменьшаясь при этом, а, наоборот, увеличиваясь.

Лёха вошёл в свой чёлн и поплыл следом, с каждым гребком – так показалось Семёну – тоже становясь, вопреки оптике и геометрии, все больше и великанистей…

Сновидения

—Выпейте покуда, на дорогу!– сказал он

О.Генри, «Короли и капуста»

Кто смел, кто смел положить ко мне эту записку? – набросился на него Потёмкин, тряся в руке небольшой лист синей почтовой бумаги.

М. Волконский «Два мага»

– Что это вы все уснули? Вроде и не совсем, чтоб… – Семёну было немного неловко перед Катей за команду, за себя, что как-то незаметно выпал из коллектива, а сам коллектив выглядел сейчас таким наивно-детским, что ничего не оставалось, как принять на себя роль старшего воспитателя.

Виночерпий, к которому он обращался, пожал плечами.

– Выпили немного. А какое уже число?

Всем, хоть изредка пьющим от души, известны после пьяного пробуждения ощущения «завтрашнего дня». То есть ты через два часа после ударного возлияния вдруг просыпаешься, видишь за окном рассвет и начинаешь под издевательское удивление домочадцев судорожно собираться на работу. Потом начинаешь что-то соображать, смотришь на часы, в окно и убеждаешься, наконец, что это не утро, а всё ещё вечер. Того же дня. Откуда натекает время в пьяную голову?

– Так… – Семёну это состояние было знакомо. – Число то же, что и в обед.

– Да ну? – неподдельно удивился Виночерпий, – а гроза была сегодня или… вчера?

– Гроза ещё только собирается. Расскажи, расскажи, как это вы так быстро?

Катя тем временем наводила порядок на столе-катушке, но при этом слушала с нескрываемым интересом, на каждую реплику слегка нахмуриваясь, словно не сны пересказывали пьяные сновидцы, а загадывали головоломные загадки – и ей в том числе.

– Собирались поехать за девчонками в ГИГХС, – начал вспоминать Поручик, – в машину уже сели, но…

– Решили для разгону?

– Вот-вот-вот! Виночерпий разве так просто отпустит?

– Пути бы не было! – Все ритуалы, а уж особенно связанные с деловым отъездом, Виночерпий знал и строго соблюдал.

– А так был… – недовольно буркнул Африка

– Ну и выпили

«Понятное дело, – думал Семён, – настоящая пьянка начинается со стременной».

Дальше вспоминать начали все наперебой:

– Правильно, потом ещё выпили.

– Потом спели.

– Потом обнялись и ещё выпили.

– Потом как шандарахнет!

– С ясного неба!

– И тут Аркадий кричит: «Смотрите, корабль!»

– Я ещё отмахнулся, мол, их тут, на Оке, как «жигулей» на улице Горького.

– Поперёк реки и прямо на нас!

– Десять метров до бакена не дошёл, думаю, сейчас и бакен, и Лёху на берегу протаранит. Кэп уже кричать «Ур-ра!» начал, думал за нами…

– А корабль возьми и – фьють… Фугитивный оказался голландец.

– Улетел?

– Исчез.

– Исчез? Так может это был «Элдридж»? – подал голос Николаич, присоединившийся к тому застолью, видимо, уже после корабля.

– Хуэлдридж… с парусами?

– Ну, не сам «Элдридж», а как «Элдридж»… или как самолет Бартини.

– Какого ещё Бартини?

– Авиаконструктор Роберт Бартини, учитель Королёва. Он в 52-м году разработал проект тяжелого дальнего сверхзвукового самолета.

– Что-то мы такого не видели.

– Так он же невидимый.

– И неслышимый? Мы ведь про него и не слышали.

– Вот тут-то я вспомнил, – перебил всех Поручик, перебил и сделал паузу, пытаясь сейчас вспомнить, как это он, изрядно уже впавший в общефизиологическое забытьё, вспомнил то, чего никогда и не знал, – и тут я вспомнил: сегодня же день Черноморского флота! 205 лет.

– Ага, и произвёл себя из поручиков сразу в адмиралы… – Аркадий считал такой карьерный взлёт неоправданным, – не по-честности… как там тебя звали?

– Клокачёв, Федот, – не скрывал гордости Поручик.

– Хоть и не тот, а – Федот!

– И заорал: «Вперёд, походным порядком в Ахтиарскую бухту!»

– Ну и?

– Разделись и в бухту – бух ты!

– А турки? – не без ехидства спросил Семён.

– Никаких турок не было, спокойно вошли. Но трёпку мы им задали.

– Кому, если их не было?

– Как обычно, своим, чтоб туркам было неповадно…

– Стойте, а где байдарка?

– Я же говорю, своих побили, чтоб шведам и прочим…

– Туркам…

– И туркам неповадно было. Мы на «Орле»…

– На «Орле»?

– На «Северном Орле», на байдарке, а эти на фрегате «Африка». Ты бы видел, Сеня, как мы их таранили и кувыркали!

Семён представил пьяный бой байдарки и резинового «нырка».

– Они у нас половину боя вверх дном плавали.

– А вас один раз перевернули, и сразу на дно. Победили-то мы.

– Да, Сень, – тут все как-то притихли, виновата косясь на Капитана, – байдарка того, утопла. Камеры надувать не стали, тут же не пороги.

– Взяла-таки её Ока, – произнёс Капитан с только ему ведомой грустью.

Семён сейчас пытался понять, что ребятам коллективно привиделось во сне, и что они, хоть и по пьяни, натворили на самом деле? И как одно перешло в другое? Было странно, что самих сновидцев это не ничуть не удивляло. Приснилось? Но байдарки-то на берегу на было!