Возвращение русской гейши

Стас даже остановился и повернулся ко мне.

— Странные рассуждения для такой юной и прекрасной, — заметил он. — Ах, да…

Он замолчал, глядя мне в глаза довольно серьезно.

— Что, «ах, да»? — спросила я.

— Припоминаю, что у такой милой сексуальной барышни имелась кое-какая проблемка!

Я тут же вспомнила о нашем последнем неудачном опыте, когда мы решили заняться любовью на сене, но мои «яшмовые ворота» сжались.

— Я ее уже решила, — спокойно сказала я и ясно ему улыбнулась.

— Вот как? — недоверчиво спросил он и, обняв меня за талию, медленно пошел рядом. — Но это не так просто.

— Говорю тебе — решила! — упрямо повторила я.

— А я могу как-нибудь проверить? — после паузы сказал Стас.

— Посмотрим, — уклончиво ответила я и мягко высвободилась из его объятий.

Некоторое время мы шли молча, но мне было с ним спокойно. Потом мы вернулись обратно на холм, обошли высокую церковь Вознесения и направились по дорожке к выходу. Увидев столики на улице возле стилизованных деревянных домиков-кафе, Стас предложил выпить чаю. Я согласилась. Мы уселись друг напротив друга. Он развернул шоколадную плитку и пододвинул ее ко мне.

«Да, — подумала я, — что-то в этом есть. У меня последнее время только обеспеченные, солидные мужчины и в основном японцы. И я уже забыла, что это такое — встречаться с простым русским парнем».

И вдруг я поняла, что мне с ним легко от того, что не нужно постоянно помнить, что я гейша. Я могла говорить все, что вздумается, и делать, что захочу.

Где же правда?

Друг или враг, все должны

Прийти и уйти,

Встретиться и расстаться

У заставы Холмы встреч.

Семимару

В начале октября погода продолжала оставаться сухой и солнечной. Акира собирался уехать на неделю, но по-прежнему не вернулся. Господин Ито сказал, что он задерживается по семейным делам. Но про себя я решила, что Акира все еще не чувствует в себе силы приехать в Москву и жить в одиночестве.

Я периодически встречалась со Стасом. Но мы вели себя, как давние друзья. Интимных отношений он больше не предлагал, а я не настаивала. Меня вполне устраивало подобное времяпрепровождение. Мне явно не хватало именно такого друга — спокойного, милого, ненавязчивого и умного. Я, конечно, очень любила Тима, но он был такой же породы, как и я, — творческая личность до мозга костей. И эта импульсивность, страстность, непредсказуемость иногда очень напрягали. Тим вновь переехал к Инге, но прежней легкости в его отношении к ней не осталось и следа.

— Понимаете, девоньки, — как-то заявил он нам с Лизой, когда заехал в агентство, — я с ней серьезно поговорил и задал вполне конкретный вопрос о смерти Иры.

— Так она тебе и сказала, — усмехнулась Лиза.

— Она все отрицала и заявила, что у меня паранойя, — ответил Тим. — Но по ее глазам я видел, что она — убийца!

— Что же ты все еще с ней? — поинтересовалась я.

— А ты думаешь, так просто уйти от такой бабы? — тут же взвился он. — Да вы не представляете, что такое умная опытная женщина! Она пользуется всеми возможными средствами, она тонко и незаметно манипулирует, она соблазняет, она удовлетворяет, и ей нет равных в искусстве любви! Разве молодые девчонки могут понять, что такое взрослая сформировавшаяся сексуальность!

— И все равно это ненормально, — сказала я. — Молодой парень живет с бабой далеко за пятьдесят, пусть даже и очень замечательной! Ты сам скоро станешь старым! Она из тебя все соки высосет! Разве не лучше общаться со своей ровесницей, веселой, энергичной, пусть не очень опытной, но с юным задором?

— И, кстати, самому зарабатывать, а не ждать, когда тебе выдадут из тугого кошелька, — добавила Лиза.

— Господи, девчонки! Все это я понимаю! Но пока не знаю, как из всего этого выйти! Она любит меня какой-то жадной звериной любовью. Я иногда ее боюсь.

— Не боись, малыш, мы на страже! — рассмеялась Лиза.

Но глаза у нее были грустными и серьезными.

Где-то в середине октября мы с Лизой допоздна задержались в агентстве. Уж и не помню, почему в этот день не было охранника, кажется, он почувствовал себя нехорошо, и я раньше его отпустила. Мы остались одни. Я сидела в кабинете и разбиралась с планами выступлений, прикидывая, что называется, концертную программу. Лиза в приемной изучала какие-то файлы. И тут я обратила внимание, что веер тессэн исчез с моего стола. Я пошла к Лизе. Она, не мигая, смотрела в экран монитора, мягко двигая «мышкой».

— А куда мой веер подевался? — поинтересовалась я.

— Секунду, — сказала она, по-прежнему глядя в монитор.

Я остановилась возле стола, нервно постукивая кончиком туфельки. Лиза, наконец, оторвалась от компьютера и ясно на меня глянула.

— Я его повесила в чайной комнате, — улыбаясь, проговорила она. — В нишу пристроила. А то завтра у нас тяною, решила сменить антураж.

— Нет, Лизавета, — сказала я. — Это совершенно не годится! Боевой веер в качестве украшения! Это нарушает гармонию!

— Бог ты мой! Какие мы правильные! — капризно ответила она. — Веер как веер! Никто и не заметит, что он с металлическими перекладинами!

— Ты бы еще по бокам катану и вакидзаси пристроила, — хмыкнула я.

— А что это? — спросила она и хлопнула ресницами.

— Самурайские мечи. Нет, девочка моя, пойду сниму веер и поставлю на место, на мой стол.

— Ну, как хочешь! — сказала она и вновь вперила взгляд в монитор.

Я вышла из приемной и направилась в чайную комнату. Раскрытый веер ярко краснел в нише, словно крыло огромной бабочки. Я сняла его и в этот момент услышала какой-то шум снаружи.

«Опять мальчишки, что ли, в садик забрались?» — недовольно подумала я и быстро пошла к двери.

Резко распахнув ее и шагнув на улицу, я замерла, вцепившись в ручку веера. Возле прудика с фонтанчиком стоял Степан и пристально на меня смотрел.

— Ага! — только и сказал он с явной угрозой в голосе.

Странно все-таки устроена наша психика. Помню, как в моей голове мгновенно пронесся анекдот: «Идет Герасим и видит, — на дороге собака сидит. Он бросился к ней и радостно замычал: «Му-му!». А собака Баскервилей подумала: «Ага!».

Я невольно усмехнулась и, вместо того чтобы забежать обратно и захлопнуть дверь, сделала шаг ему навстречу. Мне безумно надоело это постоянное ожидание его появления и неизбежных разборок. И я решила поставить все точки над «и».

«Ведь можно же как-то договориться, — думала я, глядя в его расширившиеся зрачки. — И оставить друг друга в покое».

Но Степан, видимо, думал совершенно по-другому.

— Попалась, тварь! — тихо воскликнул он и ринулся ко мне, вытянув руки.

Я крепко сжала веер и сделала выпад, ткнув сложенными кончиками в него. Он расхохотался и схватился за него рукой. Но острия попали ему в ладонь. Я видела, как он дернулся от неожиданности, и надавила сильнее, тут же увидев, как из-под его сжатых пальцев потекла кровь. Степан попятился, запнулся об изогнутую лапку кованой скамьи и с размаху грохнулся затылком о каменный фонарь, стоящий у него за спиной. Он сдавленно вскрикнул и сполз вниз. Потом завалился назад. Его шея оказалась на каменном бортике пруда. Я увидела, как красное пятно начинает расплываться по воде. Замерев, я молча стояла возле него и смотрела на полузакрытые глаза и побелевшее лицо. Потом вытащила веер из его окровавленных пальцев и быстро пошла в дом.