Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
Юпп прижал руку к сердцу:
– Даю честное слово!
– Ладно, ладно. Но скажи, что это ты так судорожно сжимаешь в руке?
– Секундомер. Буду в дороге засекать время. Хочу посмотреть, на что способен ваш драндулет.
Ленц улыбнулся:
– Да-да, ребятки. Юпп оснащен первоклассно. Думаю, наш старый бравый «ситроен» дрожит перед ним от страха, все поршни в нем трясутся.
Юпп пропустил иронию мимо ушей. Он взволнованно теребил кепку.
– Что же, двинемся, господин Ленц? Пари есть пари!
– Ну конечно, мой маленький компрессор! До свиданья,
Юпп надвинул очки на глаза, подмигнул нам и, как заправский гонщик, включив первую скорость, лихо взял с места и поехал по булыжнику.
Мы посидели еще немного на скамье перед вокзалом. Жаркое белое солнце пригревало деревянную ограду платформы. Пахло смолой и солью. Пат запрокинула голову и закрыла глаза. Она сидела не шевелясь, подставив лицо солнцу.
– Ты устала? – спросил я.
Она покачала головой:
– Нет, Робби.
– Вот идет поезд, – сказал я.
Маленький черный паровоз, затерявшийся в бескрайнем дрожащем мареве, пыхтя, подошел к вокзалу. Мы сели в вагон. Было почти пусто. Вскоре поезд тронулся. Густой дым от паровоза неподвижно повис в воздухе. Медленно проплывал знакомый ландшафт: деревня с коричневыми соломенными крышами, луга с коровами и лошадьми, лес и потом домик фрейлейн Мюллер в лощине за дюнами, уютный, мирный и словно заспанный.
Пат стояла рядом со мной у окна и смотрела в сторону домика. На повороте мы приблизились к нему. Мы отчетливо увидели окна нашей комнаты. Они были открыты, и с подоконников свисало постельное белье, ярко освещенное солнцем.
– Вот и фрейлейн Мюллер, – сказала Пат.
– Правда!
Она стояла у входа и махала рукой. Пат достала носовой платок, и он затрепетал на ветру.
– Она не видит, – сказал я, – платочек слишком мал и тонок. Вот, возьми мой.
Она взяла мой платок и замахала им. Фрейлейн Мюллер энергично ответила.
Постепенно поезд втянулся в открытое поле. Домик скрылся, и дюны остались позади. Некоторое время за черной полосой леса мелькало сверкающее море. Оно мигало, как усталый, бодрствующий глаз. Потом пошли нежные золотисто-зеленые поля, мягкое колыхание колосьев, тянувшихся до горизонта.
Пат отдала мне платок и села в угол купе. Я поднял окно. «Кончилось! – подумал я. – Слава Богу, кончилось! Все это было только сном! Проклятым злым сном!»
К шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него чемоданы. Мы поехали к Пат.
– Ты поднимешься со мной? – спросила она.
– Конечно.
Я проводил ее в квартиру, потом спустился вниз, чтобы вместе с шофером принести чемоданы. Когда я вернулся, Пат все еще стояла в передней. Она разговаривала с подполковником фон Гаке и его женой.
Мы вошли в ее комнату. Был светлый ранний вечер. На столе стояла ваза с красными розами. Пат подошла к окну и выглянула на улицу. Потом она обернулась ко мне:
– Сколько мы были в отъезде, Робби?
– Ровно восемнадцать дней.
– Восемнадцать
дней? А мне кажется, гораздо дольше.– И мне. Но так бывает всегда, когда выберешься куда-нибудь из города.
Она покачала головой:
– Нет, я не об этом…
Она отворила дверь на балкон и вышла. Там стоял белый шезлонг. Притянув его к себе, она молча посмотрела на него.
В комнату она вернулась с изменившимся лицом и потемневшими глазами.
– Посмотри, какие розы, – сказал я. – Их прислал Кестер. Вот его визитная карточка.
Пат взяла карточку и положила на стол. Она смотрела на розы, и я понял, что она их почти не замечает и все еще думает о шезлонге. Ей казалось, что она уже избавилась от него, а теперь он, возможно, должен был снова стать частью ее жизни.
Я не стал ей мешать и больше ничего не сказал. Не стоило отвлекать ее. Она сама должна была справиться со своим настроением, и мне казалось, что ей это легче именно теперь, когда я рядом. Слова были бесполезны. В лучшем случае она бы успокоилась ненадолго, но потом все эти мысли прорвались бы снова, и, быть может, гораздо мучительнее.
Она постояла около стола, опираясь на него и опустив голову. Потом посмотрела на меня. Я молчал. Она медленно обошла вокруг стола и положила мне руки на плечи.
– Дружище мой, – сказал я.
Она прислонилась ко мне. Я обнял ее:
– А теперь возьмемся за дело.
Она кивнула и откинула волосы назад.
– Просто что-то нашло на меня… на минутку…
– Конечно.
Постучали в дверь. Горничная вкатила чайный столик.
– Вот это хорошо, – сказала Пат.
– Хочешь чаю? – спросил я.
– Нет, кофе, хорошего, крепкого кофе.
Я побыл с ней еще полчаса. Потом ее охватила усталость. Это было видно по глазам.
– Тебе надо немного поспать, – предложил я.
– А ты?
– Я пойду домой и тоже вздремну. Через два часа зайду за тобой, пойдем ужинать.
– Ты устал? – спросила она с сомнением.
– Немного. В поезде было жарко. Мне еще надо будет заглянуть в мастерскую.
Больше она ни о чем не спрашивала. Она изнемогала от усталости. Я уложил ее в постель и укрыл. Она мгновенно уснула. Я поставил около нее розы и визитную карточку Кестера, чтобы ей было о чем думать, когда проснется. Потом я ушел.
По пути я остановился у телефона-автомата. Я решил сразу же переговорить с Жаффе. Звонить из дому было трудно: в пансионе любили подслушивать.
Я снял трубку и назвал номер клиники. К аппарату подошел Жаффе.
– Говорит Локамп, – сказал я, откашливаясь. – Мы сегодня вернулись. Вот уже час, как мы в городе.
– Вы приехали на машине? – спросил Жаффе.
– Нет, поездом.
– Так… Ну, как дела?
– Хороши, – сказал я.
Он помолчал немного.
– Завтра я зайду к фрейлейн Хольман. В одиннадцать часов утра. Вы сможете ей передать?
– Нет, – сказал я. – Я не хотел бы, чтобы она знала о моем разговоре с вами. Она, вероятно, сама позвонит завтра. Может быть, вы ей тогда и скажете.