Возвращение с Западного фронта (сборник)

– После обеда вас переведут в гестапо, – сказал он, закончив допрос, и пожал плечами.

– Хочу вас попросить кое о чем, – обратился к нему Штайнер. – Речь идет о пустяке, но для меня это все. Моя жена жива. Врач говорит, что ей не протянуть больше одного-двух дней. Она знает, что завтра я приду к ней снова. Если я не приду, она поймет, что я здесь. Я не прошу ни сострадания, ни каких-либо льгот. Но я хочу, чтобы моя жена умерла спокойно. Оставьте меня здесь на один или два дня и разрешите мне видеться с женой.

– Никак нельзя. Не могу же я помочь вам бежать.

– Я не убегу. Палата находится на пятом этаже и имеет лишь один выход. Если кто-нибудь будет приводить меня туда и охранять дверь – я ничего не смогу сделать. Прошу вас об этом не ради себя, а ради умирающей женщины.

– Невозможно, – сказал чиновник. – Это вне моей компетенции.

– Это в вашей компетенции. Вы можете еще раз вызвать меня на допрос. Вы можете сделать так, чтобы я снова увиделся с женой под тем, например, предлогом, что я предположительно буду говорить с ней о вещах, которые вам важно узнать. По той же причине конвойные должны оставаться в коридоре за дверью. Вы могли бы также распорядиться, чтобы сестра-сиделка, чья благонадежность не вызывает сомнений, находилась во время свидания в палате и слышала наш разговор.

– Все это ерунда. Ни вы, ни ваша жена ничего не скажете друг другу.

– Конечно, не скажем. Она ведь ничего и не знает. Но она умрет спокойно.

Чиновник задумался и принялся перелистывать бумаги.

– Тогда мы вас допрашивали относительно группы VII. Вы не назвали имен. В промежутке мы нашли Мюллера, Бэзе и Вельдорфа. Вы назовете нам имена остальных?

Штайнер молчал.

– Вы готовы назвать нам эти имена, если я дам вам возможность видеться с женой в ближайшие два дня?

– Хорошо, – сказал Штайнер после паузы.

– Тогда назовите их.

Штайнер молчал.

– Хотите назвать две фамилии завтра, а остальные послезавтра?

– Я назову их вам послезавтра.

– Вы это обещаете?

– Да.

Чиновник долго смотрел на него.

– Я посмотрю, что смогу сделать. А теперь вас отведут в камеру.

– Не вернете ли вы мне письмо? – спросил Штайнер.

– Письмо? Вообще говоря, оно должно остаться в деле. – Чиновник нерешительно повертел письмо в руках. – Впрочем, ничего отягощающего в нем нет. Ладно, возьмите.

– Благодарю, – сказал Штайнер. Чиновник нажал на кнопку звонка и приказал конвойному увести Штайнера. «Жаль его, – подумал он, – но что поделаешь».

Проявишь капельку человечности – и сам попадешь в эту адову кухню. И вдруг он грохнул кулаком по столу.

Мориц Розенталь лежал в своей постели. Впервые после долгих дней он не чувствовал боли. Был ранний вечер, и в серебристо-синем воздухе февральских парижских сумерек зажглись первые огни. Не шевеля головой, Мориц Розенталь наблюдал, как одно за другим освещались окна в доме напротив; дом плыл в сумерках, точно гигантский корабль, точно океанский лайнер, выходящий в море. От простенка между двумя окнами на отель «Верден» падала длинная, темная тень; она выглядела как переходные мостки, по которым вот-вот на судно пойдут пассажиры.

Мориц Розенталь не шевелился; он лежал на своей кровати и внезапно увидел, что окно комнаты распахнулось настежь; кто-то похожий на него встал с постели, вышел через окно и направился по мосткам к кораблю, который еще только что покачивался на сумерках жизни, а теперь поднял якорь и медленно заскользил вдаль. Стены комнаты распались, словно ветхая картонная коробка, подхваченная бурным потоком, и унеслись. Мимо с шумом проносились улицы, зеленые леса уходили под форштевень, все обволокло туманом, и корабль стал медленно подниматься ввысь, втягиваясь в тихий гул бесконечности. Подплывали облака, появились звезды, и кругом разлилась глубокая синева; вдруг среди всего этого колыхания, словно колыбельная песня, плавной дугой надвинулся розово-золотой берег, и снова бесшумно опустились мостки; Мориц Розенталь спустился по ним, и, когда он оглянулся, корабля уже не стало, и он очутился один на чужом берегу.

Перед ним вытянулась длинная, ровная дорога. Престарелый путник не стал долго раздумывать: дороги существуют для того, чтобы по ним идти, – а уж его-то ноги исходили дай Бог сколько дорог…

Он шел недолго. Вскоре из-за серебряных деревьев показались огромные, сверкающие ворота, а за ними – поблескивающие купола и башни. Прямо посередине ворот, осиянная маревом, стояла высокая фигура с посохом в руках.

«Таможня! – испуганно подумал Мориц Розенталь и мгновенно спрятался за куст. Он оглянулся. Обратного пути не было – позади зияло Ничто. – Ничего не поделаешь, – покорно подумал старый эмигрант, – притаюсь здесь до темноты. Тогда мне, может быть, удастся прошмыгнуть боковой тропкой и как-нибудь обойти это место». Прищурив глаза, он посмотрел сквозь развилку двух ветвей из карбункулов и ониксов и увидел, что могучий страж делает ему знаки посохом. Он снова оглянулся. Кроме него, здесь никого не было. Страж снова поманил его.

– Папаша Мориц! – позвал чей-то мягкий, гулкий голос.

«Зови меня, сколько угодно, – подумал Мориц Розенталь, – все равно не откликнусь».

– Папаша Мориц, – вновь послышался голос, – выйди из-за этого куста печали и забот.

Мориц встал. Попался, решил он. Этот великан наверняка догонит его. Бежать бесполезно. Придется подойти.

– Папаша Мориц! – раздалось снова.

– Да еще имя мое знает! Вот так невезение! – пробормотал Мориц. – Видимо, меня и отсюда когда-то высылали. Значит, по последним законам дадут по крайней мере три месяца. Хоть бы кормили прилично. И только бы не давали читать «Семейную газету» за 1902 год, а что-нибудь посовременнее. Например, Хемингуэя – этого я бы почитал с удовольствием.

Чем ближе он подходил, тем светлее и лучистее становились врата. «И откуда такие световые эффекты на самой границе, – размышлял Мориц. – Просто не пойму, куда я попал. Впрочем, может, они нарочно освещают все, чтобы было легче вылавливать нас. Какое расточительство!»

– Папаша Мориц, – сказал привратник, – почему ты прячешься?

«Тоже мне еще вопрос, – подумал Мориц. – Ведь он вроде бы узнал меня и ему известно, какие мои дела».

– Входи, – сказал привратник.

– Послушайте-ка, – ответил Мориц, – пока, насколько я понимаю, меня еще не за что привлекать к ответственности. Ведь я еще не пересек вашей границы. Или то, что за моей спиной, – это уже ваша территория?

– Да, она наша, – сказал привратник.

Тогда я пропал, подумал Розенталь. Похоже, что это остров, может быть, Куба – в последнее время очень многие стремятся попасть туда.

– Не бойся, – сказал привратник, – тебе ничто не грозит. Проходи спокойно.

– Послушайте-ка, – ответил Мориц Розенталь, – я вам сразу скажу правду: у меня нет паспорта.

– У тебя нет паспорта?

Полгода тюрьмы, подумал Розенталь, услышав рокочущий голос, и покорно кивнул.

Привратник поднял свой посох.

– Тогда тебе не придется простоять целых двадцать миллионов световых лет на небесной галерке. Мы сразу же предоставим тебе мягкое кресло с подлокотниками и пуфиком для ног.

– Это, конечно, очень хорошо, – ответил папаша Мориц, – но все равно ничего не выйдет. Дело в том, что у меня нет ни въездной визы, ни вида на жительство. Не говорю уже о праве работать.

– Нет вида на жительство? Нет визы? Нет разрешения работать? – Привратник торжественно поднял руку. – Тогда ты получишь даже место в центральной ложе первого яруса с полным обзором сонмов небесных ангелов.