Возвращение в Эдем. Книга 1
Шрифт:
Тара наблюдала, как он открывает шампанское: с нескрываемым восхищением первый раз в жизни она позволила себе удовольствие рассматривать мужское тело. Он был великолепен: от его хорошо посаженной головы до длинных красивых пальцев ног. Плечи его были широки, с хорошо развитыми сильными мышцами, грудь покрыта золотистыми волосами, как золотая крошка на столе у ювелира. У него был ровный втянутый живот, полотенце держалось низко на его узких бедрах, его белизна только подчеркивала загар. Он улыбнулся ее взгляду — ему было приятно, что она смотрит на него, — и, налив шампанского, он поднес ей пенящийся бокал.
— За тебя, — прошептал он, поднимая бокал, — и за твою красоту.
Они молча выпили, снова налили и снова выпили. Грегу было почти достаточно сидеть и
Его поцелуй был теплым и мягким, как зрелый плод. Он засунул язык ей в рот, глубже и глубже, она начала отвечать ему. Тара с жадностью приняла его язык, пробуя на вкус, посасывая, она чувствовала, что пьет его. Она легонько покусывала его язык, слегка придержала, потом отпустила; вырвавшись, начала покрывать его губы, подбородок, шею быстрыми горячими поцелуями, пока он снова не приблизился ко рту.
Стоя так, он опустил руки и принялся ласкать ее ягодицы и прижимать ее живот к своему. Она ощутила длину и силу его стоящего члена и почувствовала возбуждение от своей власти над ним. Она легко провела руками по его спине вдоль лопаток, наслаждаясь его гладкой кожей. Отпустив ее, он отошел на шаг назад и посмотрел на ее груди, как бы желая сорвать легкую ткань, скрывавшую их. Подведя к постели, он нежно усадил ее и мягко коснулся грудей, сначала одной, потом другой. Ее соски, розовые и полные, стояли прямо под тонким шелком белья. Он развязал пояс и отодвинул материю, чтобы освободить ее. Никогда прежде Тара не сталкивалась с молитвенным почтением, с каким мужчина относится к телу любимой женщины. Умело и нежно он ласкал ее груди так, что она впервые почувствовала, что они — часть ее. Встав перед ней на колени, он повторял губами очертание ее грудей, попеременно брал каждый сосок в рот и сосал его ритмично. Радость Тары была безмерна. Она испытывала волнение, горевшее в глубине ее существа. Потом, взяв ее груди в обе руки, он прижался лицом к ложбине между ними, электрический ток пробежал сквозь нее при прикосновении его жесткого подбородка к ее шелковистой чувствительной коже.
Затем он толкнул ее в постель и распахнул шелково-кружевное неглиже. Он гладил, ласкал ее живот и бедра, его губы и руки будили в ней ощущения, о которых она никогда раньше даже не подозревала. Ее желание росло, и, взяв его руку, она положила ее на треугольник внизу живота, покрытый шелковистыми коричневыми волосами, влажными от любовной росы. Его длинные пальцы исследовали ее лоно, нащупали заветный нежный бугорок и почувствовали, как он задрожал в ответ на его прикосновения. Он осторожно раздвинул губы и опустился на нее, и вдруг сама не понимая, что с ней и что она делает, она схватила его голову, прижалась к твердому подбородку и достигла оргазма. После она закрыла рукой лицо, как бы желая спрятаться, и прошептала: «Прости».
Гper лениво рассмеялся:
— За что простить? Если это у тебя так быстро получается, это может получиться еще и еще. Давай, я покажу тебе.
Его пальцы скользнули у нее между ног, и она мгновенно почувствовала нарастающее желание. Он и сам почувствовал то же.
— Ну вот, видишь?
Он снова рассмеялся и посмотрел на нее насмешливо.
Разгораясь, Тара попыталась освободиться от него. Она схватила его за плечи и толкнула назад в постель, потом сдернула полотенце, все еще обернутое у него вокруг пояса. Он лежал перед ней на спине с вызывающим видом, наслаждаясь силой своего члена и ее интересом к нему. Очарованная, она взяла его в руки и ощутила, какой он нежный и твердый. Она мягко притянула его к груди и стала нежно целовать, потом уткнулась лицом в темно-золотистые волосы. Грег почувствовал, как растет его волнение, и понял, что он, мужчина, не может позволить себе быть таким расточительным, как женщина. И он показал ей, как доставить ему наслаждение, не давая ему кончить, он был тронут и ее чистотой, и готовностью учиться.
Тара почувствовала, будто она проживает всю свою жизнь в
одно короткое мгновение и на этот раз у нее все в порядке. Ее сила, ее уверенность в себе росли с каждой минутой. И ее возбуждение тоже. Тот первый раз только еще больше подогрел ее. Она ждала Грега, его прикосновений к ее груди, спине, между ног все сильнее. Но еще больше она жаждала его члена. Устав от его шепота «нет, не пора», она в конце концов вскочила на него и взяла его силой, да так, что он не мог освободиться. Он был застигнут врасплох и, лишенный контроля над своим оргазмом, который он так долго сдерживал, он закричал: «Ах ты, сучка!» с бешенным наслаждением и вонзился в нее, как скорый поезд.Затем началась роскошь медленной любви, когда сиюминутные желания удовлетворяются, а глубокие, скрытые еще ждут удовлетворения. Теперь вернуть его к жизни, как он это называл, стало ее задачей, и ей полагалось исследовать каждый дюйм его тела руками и губами, гладить, целовать. Его соски, как она обнаружила, были столь же чувствительны, как и ее собственные, а спина так же поддавалась мягкому массажу. Его бедра изнутри были нежны, как папиросная бумага, и на них совсем не было волос в отличие от его ног. С каждым открытием ее возбуждение росло, она чувствовала, что млеет, тает от желания, и, когда она кончила свое путешествие по его телу, его член снова стремительно ожил.
Повалив ее на спину, он вошел в нее длинными, мягкими, ритмичными ударами, заставил ее стонать в экстазе. Только когда он убедился, что она кончила, он освободился, чувствуя, как постепенно утихает ее возбуждение.
Они лежали, двое утонувших любовников, выброшенные морем на берег вечности, освещенные ясным чистым светом, струящимся с безоблачного неба. Буря иссякла. Небесные духи, духи предков и сам великий Змей Радуги сделали свое дело. Она стала наконец женщиной.
Глава двадцать вторая
Дэн приблизился к особняку Харперов с осторожностью. Так как у него не было в Сиднее машины, он был вынужден нанять такси до Дарлинг-Пойнт, но он расплатился в начале авеню и оставшуюся четверть мили прошел пешком. Беглый взгляд дал понять, что его предосторожность была напрасной. В особняке, казалось, никого не было. Огромный белый дом спал в лучах утреннего солнца, на дорожке не было никаких машин и никаких следов деятельности. Дэн почувствовал внезапное спокойствие. Это была единственная ниточка в его поисках Тары. Что если она никуда не ведет?
С терпением, свойственным его профессии, Дэн устроился ждать и наблюдать. Его бдение не было вознаграждено. Ничего не произошло. Никакого движения. Никто не вышел и не вошел. Дэн нашел убежище под деревьями, возвышающимися над стеной, и воротами, ведущими к дому, и предался своим мыслям. Когда он впервые почувствовал тревогу за Тару? Он не знал. Но ему теперь казалось, что в ней всегда было что-то, что с самого начала не давало ему покоя. Он все еще помнил, какой она была на предварительной консультации с изуродованным лицом и телом, но с уникальной силой духа, светящейся в этих необыкновенных глазах. Он уже тогда знал, что она солгала о несчастном случае — никакая машина не могла нанести такие раны. Она всегда была загадкой, скрывала свои мучительные секреты в глубине своего гордого сердца, и душа ее была ранена не меньше, чем ее тело.
Время, как он знал по опыту, залечивает большинство ран. Но время — неторопливый доктор, и работает оно без анестезии. Дэн пришел к мысли после своего последнего визита к Таре, что она все еще страдает. То, что случилось, для нее не кончилось. Он чувствовал, что у нее есть какой-то план, что она нашла способ разрешить то, что ее мучило, и он восхищался ею. Он верил также, что ей хватит мужества довести дело до конца. Но по мере того как картина стала проясняться — после визита на могилу и когда он увидел, насколько обеспокоен сержант Сэм Джонсон на Орфеевом острове, — у Дэна появился страх, что ей не хватит силы для борьбы против врага, более сильного, смелого и жестокого. «О Тара, родная моя, почему ты не доверилась мне? И как я могу помочь тебе, если я не знаю, где ты?»