Возвращение в Оксфорд

Днем Гарриет вывела машину из гаража и свозила мисс Лидгейт и декана на пикник в окрестности Хинкси. Когда к позднему воскресному ужину она вернулась в колледж, в привратницкой ее ждала записка с просьбой срочно позвонить лорду Сент-Джорджу в Крайст-Черч. Голос в трубке звучал взволнованно:

— Послушайте, я не нашел дядю Питера — опять испарился, черт его дери. Но я сегодня видел ваше привидение. Вам надо быть осторожнее.

— Где вы ее видели? Когда?

— Около половины третьего, в разгар дня — она шла по Модлин-бридж. Мы с компанией пообедали на Иффли-уэй, как раз поехали провожать одного приятеля в Модлин, и тут смотрю — она. Бредет и бормочет что-то себе под нос — и вид у нее престранный. Будто хватает что-то руками — и глазами вращает. Она меня тоже заметила. А ее ни с кем не спутаешь. Мой приятель был за рулем, я пытался ему сказать, но он объезжал автобус и не очень-то меня слушал. Как только мы остановились у ворот Модлина, я тут же выскочил и помчался назад, но ее и след простыл. Как сквозь землю провалилась. Наверняка заметила, что я за ней слежу. Мне стало не по себе. Было похоже, что она уже на все готова. Так что я позвонил сюда, но вас не было, позвонил в «Митру» — без толку. Весь вечер просидел как на иголках. Сначала думал оставить вам записку, потом решил, нет, лучше сам скажу. Какая преданность с моей стороны — правда? Даже кутеж пропустил, лишь бы вас дождаться.

— Ужасно любезно с вашей стороны, — сказала Гарриет. — Во что было одето привидение?

— Да знаете, в темно-синее платье с узором, как такие веточки, и широкополую шляпу. Большинство ваших донов днем так ходят. Одета аккуратно, не броско. И не то чтоб красиво. Ни рыба ни мясо. Но я глаза узнал. У меня от них мурашки по коже. Вот честно. Эта женщина опасна, готов поклясться.

— Спасибо, что предупредили, — снова поблагодарила его Гарриет. — Я постараюсь выяснить, кто это. И буду осторожнее.

— Уж пожалуйста, — сказал лорд Сент-Джордж. — А то дядя Питер совсем зачах. Не пьет, понимаете, не ест. Нет, я, конечно, знаю, что он просто нервный старый осел, и как могу его, беднягу, успокаиваю и так далее, но сдается мне, у него все же есть поводы волноваться. Бога ради, тетя Гарриет, сделайте вы с этим что-нибудь. Не могу же я допустить, чтобы столь ценный дядюшка увял у меня на глазах. Он уже похож на лорда Берли [294] — выходит и уходит, бродит и кивает. Меня гнетет груз ответственности.

294

В сатирической пьесе Р. Б. Шеридана «Критик, или Репетиция одной трагедии» ставят постановку, в которой главное действующее лицо, лорд Берли, не произносит ни реплики и только глубокомысленно молчит.

— Вот что, — сказала Гарриет. — Хорошо бы вы завтра пришли к нам на ужин и попробовали ее опознать. Сегодня не стоит — воскресенье, и многих нет на месте.

— Ух ты! — обрадовался виконт. — Чертовски привлекательная мысль. А если я решу задачку для дяди Питера, то на день рождения меня ждет сногсшибательный подарок. Тогда до встречи, и берегите себя.

— Мне надо было раньше это предложить, — заметила Гарриет, поделившись новостями с деканом, — но я и представить себе не могла, что он сумеет опознать женщину, которую видел только один раз.

Декан, прежде не слышавшая о встрече лорда Сент-Джорджа с привидением, отнеслась к предприятию скептически.

— Лично я не рискнула бы опознавать человека, которого мельком видела в темноте. И уж точно не стала бы доверять юным ветрогонам. Синее платье с таким узором, насколько я знаю, есть только у мисс Лидгейт, но ее подозревать я решительно отказываюсь. Однако непременно пригласите его на ужин. Я всегда рада развлечься, а он еще более колоритный гость, чем его дядюшка.

Гарриет сознавала, что близок кризис. «Буду осторожнее». Ну и вид у нее будет в собачьем ошейнике! Тем более что от кочерги и подобных ужасов он все равно не спасет… Ветер, кажется, был юго-западный — проходя по Старому двору, Гарриет услышала гулкий голос Большого Тома, который бил сто один удар. [295]

295

Большой Том, колокол на башне Том-Тауэр, бьет сто один удар в честь ста членов колледжа Крайст-Черч (дополнительный удар был добавлен в XVII веке). Это происходит каждый вечер в 21.00 по «оксфордскому времени», которое на пять минут отстает от времени по Гринвичу.

«Не позднее половины десятого», сказала мисс Уорд. Если ночные выходки и прекратились, то вечером по-прежнему было чего опасаться.

Гарриет поднялась к себе и заперла за собой дверь, затем достала из ящика тяжелый кожаный с медью ремень. Женщина, которая идет по Модлин-бридж и «будто хватает что-то руками», — это описание ей совсем не понравилось. Она живо вспомнила железную хватку Питера на своем горле, как наяву услышала его голос — спокойный, точно он читал по учебнику: «Вот здесь самая опасная точка. Если пережать сосуды вот тут, то человек практически моментально потеряет сознание. И тогда пиши пропало…» Он резко нажал пальцами, и в глазах у нее все поплыло.

Вдруг загремела дверная ручка — Гарриет испуганно обернулась. Похоже, в коридоре открыли окно и устроили сквозняк. Она стала до смешного нервной. Застежка долго не поддавалась. (Что такое раба твоя, пес, чтобы могла делать такое дело? [296] ) Потом она посмотрела в зеркало — и рассмеялась. «Как лилия — просто искушение для преступника». Ее собственное лицо в тусклом вечернем свете выглядело непривычно — внезапно смягчившееся, бледное, испуганное, глаза под густыми черными бровями на удивление огромные, губы приоткрыты. Как будто голову отрезали гильотиной — темный ошейник отделил ее от тела не хуже, чем нож палача.

296

4 Цар. 8:13.

«¹¹ И устремил на него Елисей взор свой, и так оставался до того, что привел его в смущение; и заплакал человек Божий.

¹² И сказал Азаил: отчего господин мой плачет? И сказал он: оттого, что я знаю, какое наделаешь ты сынам Израилевым зло; крепости их предашь огню, и юношей их мечом умертвишь, и грудных

¹³ детей их побьешь, и беременных женщин у них разрубишь. И сказал Азаил: что такое раб твой, пес [мертвый], чтобы мог сделать такое большое дело? И сказал Елисей: указал мне Господь в тебе царя Сирии».

Не такой ли, подумала Гарриет, виделась она своему любовнику в тот бурный и тяжелый год, когда пыталась уверить себя, что может быть счастлива, уступив. Бедняга Филипп — так мучился от собственного тщеславия, и ведь не любил ее — до тех самых пор, пока не убил в ней последние остатки чувства, — и все же продолжал судорожно за нее цепляться, даже проваливаясь в трясину смерти. Согласившись жить с Филиппом, она подчинилась не ему даже, а его жизненным теориям. Молодые не могут без теорий, только к зрелости понимаешь, сколь гибельны принципы. Связывать себя собственными представлениями — и то небезопасно, но, подчинив себя чужим представлениям, получишь в награду лишь прах и пепел. И все равно ведь находятся несчастные, которые отчаянно завидуют этим гнилым яблокам с Мертвого моря. [297]

297

По преданию, на Мертвом море, близ затопленных Содома и Гоморры, растут яблоки, красивые на вид, но рассыпающиеся в пепел, если взять их в руки. Вот как пишет об этом Байрон в «Чайльд-Гарольде»:

Казалось бы, и смерти будешь рад, Коль жизнь тяжка. Но, полный смрадной гнили, Плод Горя всеми предпочтен могиле. Так яблоки на Мертвом море есть, В них пепла вкус, но там их полюбили. Перевод с англ. В. Левика.

Так возможен ли союз между умом и плотью? Привычка все ставить под вопрос, все подвергать анализу выхолащивает и притупляет любые страсти. Наверное, опыт помогает справиться с этим противоречием: просто держать резкий, безжалостный ум отдельно от томного, живого тела — и никогда не сводить их воедино. Если вы устроены именно так, то в оксфордской профессорской вы будете рассуждать о преданности, а где-нибудь еще — развлекаться, скажем, с венскими певичками, и оба ваших «я» будут чувствовать себя легко и непринужденно. Для мужчины тут нет ничего трудного, да и женщине этот путь не заказан — если только в жизни ее не было досадных эпизодов вроде обвинения в убийстве. Но пытаться привести эти противоположности к компромиссу — чистое безумие, она отказывается в этом участвовать. Если Питеру неймется провести эксперимент, то пусть проводит его без Гарриет. Шестивековая привычка к господству все равно не покорится сорокапятилетнему уму, пусть и самому отточенному. Пускай самец получит свою самку и успокоится, а утомленный ум продолжит говорить — как герой «Человека и сверхчеловека». [298] Разумеется, это будет долгий монолог, поскольку самка способна только слушать и не вставит ни слова. В противном случае получится как в «Частных жизнях», [299] где супруги в промежутках между любовными сценами могут только кататься по ковру и колотить друг друга. Скучнейшая перспектива.

298

В финале пьесы Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек» (1903) только что обручившийся герой произносит длинный монолог о пагубности брака. Ему пытаются возразить, но вмешивается невеста: «Ничего, ничего, дорогой. Продолжайте говорить». «Говорить!» — восклицает герой, и пьеса заканчивается. Перевод с англ. Е. Калашниковой.

299

«Частные жизни» — пьеса английского актера и драматурга Ноэла Кауарда, премьера которой состоялась в 1930 году.

Тут дверь опять скрипнула, напомнив, что и скуке мы бываем рады, если она спасает от тревоги. Но на каминной полке стояла одинокая красная пешка — как насмешка над всякой безопасностью. Как спокойно Энни отреагировала на слова Питера. Приняла ли она их всерьез? Ходит ли теперь осторожнее? Сегодня, когда она принесла кофе в профессорскую, она была, как всегда, аккуратна и сдержанна — ну, может, казалась чуть оживленнее. Разумеется, она же провела день с Бити и Каролой. Странная штука, подумала Гарриет, это стремление владеть детьми и навязывать им свои вкусы — будто это не отдельные люди, а отколовшиеся части родителей. Даже если девочке хочется мотоцикл… Ладно, с Энни все в порядке. Но что с мисс де Вайн, она ведь едет из Лондона в блаженном неведении? Тут Гарриет с тревогой заметила, что уже почти без четверти десять. Поезд должен был прийти. Помнит ли ректор, что надо предупредить мисс де Вайн? Нельзя допустить, чтобы она легла спать совсем безоружной, тем более комната у нее на первом этаже. Но ректор никогда ничего не забывает.

И все-таки Гарриет было неспокойно. Из окна ей не было видно, горит ли свет в Новой библиотеке. Она отперла дверь и вышла из комнаты (все верно, окно в коридоре открыто, с ручкой играл всего лишь ветер). Когда она шла мимо теннисного корта, во дворе еще маячили несколько смутных фигур. Первый этаж Новой библиотеки был совершенно темным — только тусклый свет в коридорах. Значит, мисс Бартон в комнате нет, а мисс де Вайн еще не вернулась. Или нет, похоже, вернулась, потому что шторы у нее на окне задернуты, хотя свет и не горит.