Возвращение великого воеводы

– Хочу попробовать поговорить с двоюродным братцем своим Остеем, – буркнул Сашка, чтобы заполнить неловкую паузу. – Может, удастся образумить его.

– Попробуй. Но… – Боброк с досадой махнул рукой. – Говорил я с ним. Он из ворот выехал, и под самой башней мы встретились. Глаза горят, как у блаженного, и ересь несет какую-то. То ли пьяный, то ли совсем Всевышний разума его лишил. Но… Попробуй. Эй! – крикнул он, обращаясь к своим воинам. – Найдите-ка флаг, с которым я на переговоры ездил.

Через пару минут, вооруженные куском серо-белого холста, вздетого на копье, Сашка с Адашем, обогнув укрепление осаждающих, подскакали к ближней башне.

– Эй, кметы, – задрав вверх голову, заорал Адаш выглядывавшим из-за зубцов стены воинам, – здесь великий воевода Тимофей Воронцов-Вельяминов желает поговорить со своим братом Иваном Воронцом!

За зубцами началась какая-то суета, хотя ответа никакого не последовало. Прошло минут десять-пятнадцать, прежде чем на башне показался человек. Он выглянул меж зубцов и, улыбаясь, приветственно помахал переговорщикам рукой.

– Здравствуй, брат! Наконец-то ты вернулся! Сейчас распоряжусь открыть ворота.

– Постой, Иван! – остановил его Сашка. – Так поговорим. Зачем ты заперся в Кремле?

– Как же иначе?! К городу подходил враг наш – князь Дмитрий, незаконно присвоивший себе царский титул.

– Иван! – вновь обратился к нему Сашка. – Мы, Воронцовы, признаем его старшинство и его право на царский титул.

Эти слова брата явно разозлили Остея.

– Ты можешь говорить только за себя! – в негодовании вскричал он. – Если ты как представитель старшей ветви Воронцовых отказываешься от права на царский титул, то оно переходит ко мне!

– Послушай, Иван, – попробовал его уговорить Сашка, – я знаю, кто тебя подбивает на это. Не верь этим людям! Они лишь используют и выбросят тебя. Я знаю их людоедские планы!

– Ничего ты не знаешь! Они сделают меня великим! Москва станет столицей мира! Недолго уж ждать осталось!

– Через две недели сюда подойдет ордынское войско и возьмет Кремль! Опомнись, Иван!

– Через две недели я раздавлю его войско, а самого Дмитрия повешу вот на этой башне!

Сашка обернулся к Адашу. Тот лишь покачал головой и развел руки в стороны:

– Бесполезно.

Сашка вновь задрал голову вверх:

– Иван, последний раз тебя прошу, открой ворота и вели москвичам разойтись по своим домам. Обещаю тебе, что Дмитрий никакой вины на тебя не возведет.

В ответ на эту просьбу Остей взмахнул рукой, оборотившись назад:

– Эй, воины! Взять на прицел этих двоих! Пали!

Переговоры закончились. Сашка с Адашем, не дожидаясь, пока по ним откроют огонь, взяли с места в карьер. Вслед им прозвучало несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда.

Боброк встретил их улыбкой.

– Ну что? Поговорили?

– Да у него крышу напрочь снесло!

– Что снесло?

– Голова, говорю, у него больная, – пояснил Сашка. – А жаль. Нормальный человек вроде был. А попал под влияние этих некоматовских ублюдков, и все. Пропал человек.

– Другое жалко. – Боброк вздохнул. – Из-за этого сумасброда такой город погибнет. Жалко. Дмитрий так озлился, что поклялся город сжечь дотла, а Кремль срыть до основания. Скажу тебе по секрету: «Пока земля эта вельяминовская, ничего доброго для меня на ней вырасти не может». Это слова великого князя. А жаль… Городишко неплохой вроде бы начал складываться.

То, что между ним и Боброком сложились доброжелательные и в какой-то степени доверительные отношения, Сашка почувствовал еще во время еросалимского похода, но чтобы ближний Дмитриев человек передал его слова тому, против кого они и были направлены… да еще при свидетеле! Это уже высшая степень доверия.

– Послушай, Дмитрий Михайлович. – Великий воевода постарался сделать вид, что последних слов Боброка он не только не услышал, но и сказаны они не были. – Я же вот по какому поводу приехал… Матушка моя печалится, что племянник ее, великий князь и царь Тохтамыш, в чистом поле живет, в то время как теткин дом под боком. Просила спросить, уж не опалу ли на нее положил великий князь? А также нижайше просила пожаловать к ней сегодня на ужин. Я в лагерь заехал, а там – сонное царство. Как думаешь, стоит мне заезжать…

– Езжай спокойно домой, Тимофей Васильевич. Мог бы мне здесь и не разводить турусы на колесах. Передай матушке, пусть ждет. Будет у нее сегодня на ужине князь Дмитрий.

XVI

Рахман закончил обход постов и направился к дому, где для его воинов под гридню [22] хозяйка отвела на первом этаже большую комнату. Уже совсем стемнело. Ночь была безоблачная, лунная. И это было хорошо, ибо, в отличие от великого воеводы, считавшего, что полсотни его воинов горазды отбиться чуть ли не от целого войска, Рахман успел перемолвиться парой фраз с Ведой, местной тушинской колдуньей, пришедшей к вечеру в хозяйский дом – проведать боярыню Ольгу.

22

Гридня – покой для телохранителей.

– Ты, что ль, за старшего будешь? – спросила она у Рахмана.

– Ну я… – небрежно бросил он, еще не зная, с кем говорит.

– А великий воевода уехал?

– Уехал.

– И Адаш с ним?

– Ну… А ты кто такая? Что ходишь тут, вынюхиваешь? – спохватился Рахман.

– Веда я. Знахарка тутошняя. Боярыня Ольга за мной посылала.

Это была чистая правда. Боярыня Ольга действительно четверть часа назад посылала дворовую девку за знахаркой Ведой. По мнению Рахмана, не очень-то она и походила на знахарку. Была слишком молода (одних лет с боярыней Ольгой), толста, как бочка, наряжена, как богатая купчиха, и нарумянена да раскрашена, как срамная девка в Кафе. Разговор этот состоялся у крыльца, где рядом с часовым, охранявшим вход в дом, остановился Рахман.

– Ладно, – сказал он. – Сейчас проверим, та ли ты, за кого себя выдаешь.

Он поднялся в дом, нашел хозяйку и вместе с ней вышел на крыльцо.

– Да, это она, – заверила боярыня Ольга. – Заходи, Веда.

Проходя мимо Рахмана, знахарка остановилась и тихо ему сказала:

– Смотри в оба сегодняшней ночью, казак. Ох, нехорошая сегодня ночь. Самое раздолье для нечистой силы. – И пошла с хозяйкой наверх.

А у Рахмана от этих слов колдуньи аж пот меж лопаток проступил. То, что Некомат и его братия как бы не совсем люди, хлопцы и раньше болтали. Но одно дело байки бывалых вояк, рассказываемые у камелька под чарку доброго вина, и совсем другое, когда тебя колдунья предупреждает. Не стращает, нет. А именно предупреждает.

Ведь одно дело охранять жену хозяина от разбойников, татей и прочих лихих людей и совсем другое – от нечистой силы. А ведь боярыню Ольгу уже раз похищали. И именно отсюда, из тушинской усадьбы.

Рахман вытянул из-под рубахи висевший там на шнуре оберег, поцеловал его и, помолившись, спрятал обратно. После этого он трижды перекрестился, сплюнул на все четыре стороны и, трижды произнеся «Чур меня, чур», отправился делать дело. Храбрец ведь не тот, кто не боится, а тот, кто умеет перешагивать через свой страх.