Возвращение желаний (рассказы)

Понятно, разговоры о том, что "она лежачая", а теперь и "он будет лежачим без сознания", не стимулировали и мешали любви. Приезд "скорой помощи" тоже ей не помогал. Но Печенкин с Алиной не очень на это сетовали и с помехами мирились. Они прилагали все свои силы, в том числе и силу своего чувства, чтобы смести со своего пути помехи и преграды. И сметали их как могли и как умели.

Сейчас, гуляя, про лежачую, кричащую "помогите" старуху они не вспоминали. Ни Печенкин не вспоминал, ни Алина. Один раз только вспомнили. Вместе, но каждый сам по себе, независимо. И вспомнили они, как кто-то, пытаясь ее унять, четко сказал: "Спасти можно тонущего! А умирающего на девяностом году жизни - спасти нельзя. Потому что от смерти спасти нельзя!".

– Как хорошо, что у нас есть отдельная квартира для любви, - сказала Алина Печенкину.

– Несмотря ни на что!
– сказал Печенкин, и они ощутили счастье, переходящее в истерику.

– Зайдем куда-нибудь, - сказал от счастья Печенкин.

– Зайдем, - сказала Алина.

Они зашли в кафе "У Кафки". Сели за столик в углу. Подошла официантка. Лицо - как у "Девушки с веслом". На огромной круглой груди огромный круглый значок с надписью "Хочешь? Спроси у меня - как!". "Да, - подумал Печенкин, у нее есть чем стать на защиту нашей родины". Подумал и сказал:

– Кофе. Два!
– официантка взглянула на сидящего Печенкина сверху, через грудь.
– Двойных, - сказал Печенкин.

Официантка ушла, а Алина сказала:

– Аппетит у меня что-то ухудшился. Борщ ем, только когда голодная. А так - нет.

Потом они долго и не торопясь пили кофе. Наблюдали, как он остывал, и ни о чем не говорили. Хотя и думали. "Бессмысленное времяпрепровождение, думали они, - бывает иногда настолько приятным, что обретает глубокий смысл и, значит, становится полезным".

После кофе в кафе они снова гуляли. По стылой холодной слякоти. Чавкающими осторожными шагами. Ведь под слякотью - лед и скользко. Можно упасть на спину, удариться головой и умереть.

– Как ты думаешь, - спросила Алина, - что будут делать лежачие старик со старухой?

– Лечиться, лечиться и лечиться, - ответил Алине Печенкин.
– Как завещал великий Гиппократ. Или, возможно, это завещал Эскулап. Что в принципе одно и то же.

– Не завещали они ничего такого, - сказала Алина.
– Это я заявляю как фельдшер.

– А кто завещал?
– сказал Печенкин.

– Не знаю, - сказала Алина.

– Но кто-то же завещал, - сказал Печенкин.
– Не мог не завещать.

Они обняли друг друга и поцеловали. И постояли, слившись в едином порыве и в общем французском поцелуе. После поцелуя он пошел к себе, а она к себе. Разошлись они то есть по жилищам в соответствии с пропиской и постоянным местом жительства их семей и их самих. И даже успели к ужину. Алина успела ужин приготовить и подать мужу своему Петру Исидоровичу, совместно с ним нажитым детям Саше и Наташе, а также матери мужа Анне Васильевне Костюченко.

Когда они уже сидели за столом, в дверь дико позвонили. Пришел сосед. Он все время забывает или теряет ключ от собственной квартиры, приходит и говорит: "Можно пройти?" Обычно он бывает глубоко нетрезв. Лет ему около шестидесяти. Алина волнуется:

– Вы упадете.

– Та не, - говорит сосед.
– Я, как мартышка, перескочу.

И перескакивает с балкона на балкон.

После соседа ужин продолжался без приключений и перерывов. Пока сам собой не закончился.

А Печенкин успел прямо к накрытому клеенкой столу. Сел, начал есть венскую сосиску с хреном и вдруг неожиданно для себя и для окружающей его семьи громко, как бы это поточнее выразиться, ну, в общем - испустил дух. Семья положила вилки и посмотрела на Печенкина.

– Может, это давление?
– сказал Печенкин и смутился.

В подъезде кто-то чихнул три раза кряду. Кто-то вскрикнул и громко-громко зевнул. Кто-то открыл почтовый ящик. И закрыл его, скрежетнув металлом о металл. Газанула машина и уехала. Собрался дождь. Но не пошел. Что ему помешало, неясно. Видно, тайна сия великая есть.

x x x

III.

ВЕЧЕР

Шли по улице. Просто - шли и все. Шагали ногами по асфальту. Из-под ног вылетали брызги. И обрызгивали всех без разбора.

На земле лежал снег. В снег шел дождь. Вернее, шел дождь со снегом наперегонки. Снег был легче и белее дождя. Зато он тонул в дожде, и в лужах тоже тонул. Несмотря на лужи, холодало, от чего мерзли зубы и уши.

Следом не отставали от нас ни на шаг мужчина и женщина. Они говорили между собой. Женщина говорила: "Да нет, звонок был какой-то. Но сорвалось". А мужчина говорил: "Ну как всегда".

Встретился мальчик с дворовой собакой на руках. Собака выглядывала из отворота пальто и не лаяла. Сидела послушно. Боясь людей, которых шло много по случаю часа пик или, другими словами, ввиду окончания трудового рабочего дня. Они, эти люди, шли целевым назначением. С работы к себе домой. А мы тоже шли, но цели никакой не имея и тем более не преследуя, шли ниоткуда и никуда. Пока не дошли до старухи. Старуха побиралась и просила милостыню. Мешая народу идти:

– Завтра праздник, граждане, - повторяла она, стоя на тротуаре по ходу людского потока, и голос ее был не только хриплый, но и скрипучий. Поздрав-ля-ю.

Качур толкнул старуху, и старуха упала в мокрое. Качур порылся в ней и вынул какие-то деньги.

– Крутая старуха, - сказал он и стал пересчитывать мелочь. Мелочи оказалось много и она не пересчитывалась. Люди обтекали нас, Качура и старуху, стремясь сесть в общественный транспорт как можно раньше и как можно удобней. Троллейбус размахивал сорвавшимися с проводов рогами. Мы и другие следили за движениями рогов. Следили и думали: "Порвет провода или не порвет? Или порвет?" Здесь же, в тесноте и обиде стояли в очереди за пассажирами маршрутки. Волнуясь - хватит ли на всех. Но пассажиров все прибывало. И маршрутки радостно загружались, уезжая одна за другой.

Девки-зазывалы сорванными голосами орали:

– "Правда", Калиновая, Образцова. Проезд пятьдесят копеек.

– Левобережный-три, два места. Проезд пятьдесят копеек.

– В человеке все должно быть, - сказал Басок.
– И глотка, и печень, и глаза, и зубы.

Он заразительно захохотал. Но никто не заразился. Коля вошел в телефонную будку и куда-то коротко позвонил.

– Поехали, - сказал он, и мы сели в маршрутку.

Качур ссыпал старухину мелочь в ладонь водителю. Несмотря на приклеенную к стеклу категорическую бумагу: "Обилечивание пассажиров производится в режиме самообслуживания".

– Сдачи не надо, - сказал Качур.

– Куда едем?
– спросил Басок.

– Неважно, - сказал Шапелич.

Куда-то приехали. Вышли. Шли вдоль домов и им поперек.

– Это моя родина, - сказал Шапелич.
– Малая. Я тут жил. После того, как родился.

– Тогда веди, - сказал Коля.

– Куда?
– сказал Шапелич и повел.

На пятиэтажном доме болталась вывеска "Молоко". И стрелка: "В подвал". Спустились. В подвале вместо молока обнаружился ночной бар. В баре гулял народ. Пьяный и веселый. Нагулявшись, он вылезал из подвала на свет Божий и снова падал обратно. По неосторожности и по пьянке. Вернулись наверх. Постояли.