Возвращение
Шрифт:
Руди промолчал.
Сказать ему хотелось многое, и сделать тоже. Но...
Есть в смерти Элизы его вина. Есть. И перед собой не скроешься. Так что - делаем. И не вспоминаем.
***
В светлой уютной горнице Агафья Пантелеевна уселась на лавку, и Устю за собой потянула.
– Дай-ка я еще раз на тебя погляжу. Да, кровь в тебе проснулась, наша, старая кровь. Ты уже в храме была?
– В храме? Или в роще?
– парировала Устя.
– И там, и сям, - не осталась в долгу прабабка.
– Рассказывай,
Устя только краешком рта ухмыльнулась.
Не маленькая...
Бабушка, я одну жизнь уже прожила. Вторая сейчас идет...
– Была. В рощу я ходила, Матушка Жива меня благословила.
– Знак свой дала?
Устя молча повернула ладонь к бабушке, та посмотрела, кивнула.
– Веточка березовая. Любит тебя Матушка. Хорошо. А в храме была?
– Была.
– Как тебе там? Не тошно, не давит?
– Нет, - Устя даже растерялась.
– А должно?
– Должно. Сила там чужая, нам там неуютно.
Устя промолчала.
Может, сказалось еще и то, что впервые ее сила в монастыре вспыхнула? Может, что она там прожила долгое время? Но в храме ей было... да никак и не было! Еще б Фёдор...
Из-за Фёдора ей было противнее. Но с ним и на облаке вдвоем тошно было бы.
– Тоже хорошо. В рощу ты уходить не хочешь? Волхвой стать?
Устя качнула головой.
– Не хочу. Не чувствую я в себе этого. Не моя дорога.
– Пусть так. А чего ты хочешь?
Устя пожала плечами.
– Не знаю пока. Бабушка, ты расскажи мне лучше, что в мире творится. Почему с нами так поступают? Рощи вырубают, волхвов и волхвиц изводят. Я же вижу, это валом накатывается, не просто так это идет...
Агафья аж поперхнулась от неожиданности.
– Устя... ты что?!
– Бабушка, я давить не буду. А только сколько священных рощ исчезло? Не просто же так! Сколько волхвов, волхвиц, сколько погибло? Можешь ты узнать? Почему кровь так редко просыпается? Раньше ведь чаще было! Почему так?!
Агафья задумалась.
– Не знаю, Устенька. Не знаю.
– Вот и плохо, - припечатала внучка.
– Бабушка, а есть ли возможность узнать? Страшно мне, жжет меня, как огнем. Не дОлжно такому быть, но кажется мне, что изводят нас под корень. Изводят не огнем и мечом, а хитростью и зломыслием.
Агафья замолчала.
Внучку она разглядела еще с первых минут. И не столько Дарью лечила, сколько на Устю смотрела. Дар Живы-матушки, он разный бывает.
Есть тот, который к жизни, есть тот, который к смерти. А такого, как у Усти, она и не видывала раньше. Огонь, живой, но черный. Смертный то огонь.
Но ведь огнем и болезнь выжечь можно!
А можно и дом сжечь.
Странная сила, ранее невиданная. Не меч и не щит, не лечение и не учение, что-то новое.
Не видывала такого Агафья. Потом уж ей объяснит Устинья то, что узнала от Добряны. Потом.
Исконно-то ее сила к лечению тянулась, но пройдя через ярость, через боль, через смерть, потемнел целительный огонь. Просто такое редко бывает, чтобы человек уходил - и с того света силой ненависти вернулся. Устинья одна, может, и не одолела бы. А с Вереей на двоих у них и сил, и гнева
лютого, подсердечного с лихвой достало.– Можно узнать попробовать. Но это мне уехать придется.
– Надолго?
– Надолго, внученька, - ехидно ответила Агафья.
– Но не сразу. Вот как санный путь ляжет, так и соберусь в дорогу. А до той поры тобой займусь. А то что ж такое - сила есть, а применить ты ее и не сумеешь. Почему Дарье не помогла?
– Не умею, - вздохнула Устя.
– только и могла, что свою силу ей переливать, да следить, чтобы усвоилось.
– То-то ей, небось, и плохо было. Голова кружилась, все тело ныло.
– Было. Последнее время лучше стало.
– Потому как ты неправильно поступала. Ты ей свою силу отдавала.
– А надо было не так?
– Конечно, нет. Сила Живы-матушки весь наш мир пронизывает, она вокруг нас, она в каждом глоточке воздуха, в каждом солнечном лучике. Когда ты своей силой начнешь лечить или разить, истаешь в считанные часы. А когда ЕЁ силу берешь и человеку отдаешь... понимаешь, дитятко неразумное?
Устя понимала. Но...
– Научишь меня? Бабушка?
– Научу, конечно. И как с миром сливаться, и силу эту видеть, и очищать ее, и через себя прогонять - всему научу. С завтрева и начнем.
– А батюшка с матушкой против не будут?
Агафья только фыркнула.
– Не будут. Знают они, кто я такая... только для всех приболела я, вот и к вам приехала. Чтобы ты за мной доглядела какое-то время.
Устя только плечами пожала.
– Поверят ли?
– Кому хочется - те поверят. Да и ни к чему болтать. Род у нас старый, сила в девочках вспыхивает иногда, поймут твои родители. Никуда не денутся.
Устя медленно кивнула.
– Сила... откуда она в нашем роду?
– А вот так. Когда государь Сокол на Ладогу пришел, с ним и твой предок был. Велимиром его здесь прозвали, а старое имя он отринул. Так получилось, полюбил он. Встретил в лесу, да и полюбил волхву.
– Ой...
– То-то и оно. Богиня бы этот союз не благословила никогда, случайность помогла. Налетели на святилище степняки. Они и сейчас иногда нас беспокоят, а уж тогда и вовсе зверели от крови. Налетели, священные деревья порубили, воинов стоптали, жриц хотели в полон увести. Предок наш на то время рядом был с дружиной. Кинулся в бой, своих людей положил, сам едва с жизнью не расстался, но отстоял правду. И святилище спас, и волхвиц. Уж потом его в святилище выхаживали. И дала Жива свое благословение. Он кровь за нее пролил, он за любовь едва с жизнью не расстался, грех такому мешать. Ушла наша прапрабабка из святилища... а вот сила в ней осталась. Кровь осталась.
– И проявляется.
– В нас всех она есть. Всех, кто от нашего корня идет. В отце твоем, брате, сестрах. Просто в ком-то она вспыхивает, а в ком-то так и спит. Годами спит, десятилетиями. А в момент опасности просыпается, поет, зовет за собой.
Устя подумала, что у нее так и вышло. Куда уж опасней.
– А бывало так, что нашу кровь другие люди пробуждали?
– Всякое бывает. Только опасно это, умереть можешь. И ты, и тот человек, которого пробудить захочешь.
Уже умерла.