Возвращение
Шрифт:
И я стараюсь.
Я уже умею правильно дышать и двигаться, вижу токи силы, умею собирать ее и перераспределять, умею делиться ей с другими... это самое сложное. Но у меня хорошо получается.
Бабушка ругается, но я вижу, что она довольна. А ругает она меня, чтобы я не зазналась, чтобы не бросила так же заниматься.
Матушка нам не мешает.
Нянюшку я на ноги поставила, бабушка помогла, и няня уже через пару дней по дому летать начала, как молоденькая. А матушка ее любит. Потому и на меня не ругается.
На хозяйство у меня времени нет, но тут Аксинья помогла. Стала
Вроде бы все хорошо.
Но время тает, утекает, его уже почти нет... время!
Как же его всегда не хватает!
***
– Откушай, царевич. Специально для тебя делали, старались.
Девка, которая протянула блюдо, была как раз во вкусе Истермана. Фёдор последнее время все рыженьких предпочитал, а эта была тоже хороша. Высокая, статная, с золотыми волосами... в Россе таких много. Красивая.
Блюдо опустилось на стол, царевич кивнул, и принялся наполнять тарелку.
Тушеные свиные ножки с кислой капустой, джерманское блюдо. Там такие готовят, чтобы аж лоснились от жира. Руди предпочитал более изысканную пищу, но раз уж пришли на Джерманскую улицу и в их кабак - будем кушать, что дают. Да и вкусно же.
– Какая красавица, - мечтательно произнес Михайла.
Руди покосился на него не без приязни.
Смышленый юноша как-то прижился в свите царевича. Выглядел он всегда чисто и опрятно, на язык был остер, неглуп, советы давал дельные, развлекаться умел и любил, пил, не пьянея - что еще надобно? Фёдор к нему относился с симпатией.
Михайла еще и сведения о его боярышне приносил.
Хотя что там тех сведений? Щепотка грустная.
Вроде как из поместья приехала прабабка боярышни, и теперь боярышня за ней ухаживает.
Няньку вЫходила, теперь, вот наново началось. А и понятно, прабабку там уже давно на кладбище заждались, а помирать-то, небось, не хочется. И что в том поместье?
Воды подать некому.
А тут и обиходят, и помогут...
Не то, чтобы Фёдору такое нравилось. Но - пусть.
Как боярышня за больной бабкой ухаживает, она и за мужем, небось, ухаживать будет. Привыкнет заботиться, вот и дальше так пойдет. А еще - домашняя она. Нет у нее ни милого друга, ни времени на переглядывания. Намедни скоморохи на двор приходили, так Устинья Фёдоровна к ним и не вышла даже. Занята была.
Аксинья, та вышла, посмеялась, и боярыня кривляк отблагодарила. А Устинья и не выглянула даже.
Михайле это было неприятно.
Он и затеял-то все со скоморохами, чтобы свою красавицу повидать, а ее нет, как и нет...
Ну и пусть. Пока у него другая задумка.
Фёдор осмотрел еще раз блюдо, поморщился.
Жирное мясо он уважал, но потом животом мучился по нескольку дней. А - неприятно. Сиди потом в нужнике, не вылезая. Был бы он пьян, такой пустяк его б и не остановил. Но царевич еще не напился, так что блюдо осталось без внимания.
Пока...
– Позволишь, царевич? Попробую угощение, да и к красавице подойду, поблагодарю?
– Михайла выглядел невинным, как одуванчик.
Фёдор кивнул, и парень щедро сгрузил себе в миску свиных ножек.
И принялся уплетать их.
Минут
десять.Потом побледнел, позеленел... и как принялся блевать прямо под стол.
– Ты с ума сошел, что ли?!
– рыкнул на Михайлу Фёдор.
Руди, будучи поумнее друга, сообразило быстрее.
– Михайла, ты...
– Не ешьте, - умирающим лебедем проклекотал Михайла, едва не сползая под стол.
– Кажись, отравлено...
Онемели все.
Руди опомнился первым.
– А ну-ка...
Миска со свиными ножками была подхвачена, как есть, и вынесена во двор. Где и поставлена перед здоровущим псом. Тот, было, забрехал на людей, но оценив предложенное блюдо, решил, что надо угоститься. Мало ли, кто тут ходит, а вот такой вкуснотищи может и не перепасть больше.
И - не перепало.
Яд Михайла от души высыпал в общее блюдо. Сам-то съел немного, а собака угостилась оставшимся.
Только лапы и дернулись.
– Покушение на царевича!
– раненым зверем взвыл Руди, понимая, что чудом избежал смерти. А когда б Фёдор кушать начал? Не этот парень...
Что тогда?!
Михайла довольно блевал под столом. Умирать он не собирался, он точно знал, сколько нужно съесть для нужного эффекта. Вот и скушал.
Ну, потошнит его дня три.
Пошатает чуток.
Ничего, потерпит ради такого случая.
– Хозяина сюда!
– продолжал неистовствовать Руди.
– Слово и Дело государево!!!
Клич сработал. Еще бы...
Тут и народ понабежал, и стража...
Джерманцы и опомниться не успели, как хозяина таверны схватили - и потащили в пыточный приказ. А куда его еще?
Там пусть и отвечает, какие-растакие капусты царевичу предлагал. Что сыпал, кто подучил...
Не знает ничего?
Да кто ж тебе, дурашка, поверит? На дыбе повисишь - признаешься и в том, чего не было...
Михайлу, кстати, судьба трактирщика и его подавальщиц вообще не волновала. По склону карабкаться - камни сыплются. Вот он и лезет вверх. А что камни - это чужие жизни... ну так что же? Не его ведь! Остальное неважно!
***
– Что?!
– Борис им ушам своим не поверил.
– Джерманцы царевича отравить хотели.
– И как - успешно?
Царица Марина сейчас как раз находилась рядом с мужем. И интересовалась совершенно искренне. Боярин, который влетел в тронный зал, растерялся, а потом потряс головой, да и начал отвечать спокойнее.
– Нет, государыня. Не успел царевич яда отведать, один из его спутников раньше него угостился. Ему и поплохело.
– Понятно. Но хоть спутник умер?
– Нет, государыня. Но очень плох, боятся, не выживет.
Марина пожала плечами с самым философским видом. Борис тряхнул головой, и кивнул супруге.
– Оставь нас, радость моя.
Марина молча поднялась, поклонилась - и вышла. Поняла, что перегнула палку. Не любишь ты царевича? Да и не люби, но так-то уж показывать зачем?
Опять же, ежели она поторопится, то все прекрасно услышит из другой комнаты. И мужу о том известно.
Борис поглядел на боярина.
– Ты, Иванко Коротич, мне подробно рассказывай, не торопись. Где покушались-то?