Возвращение

Как так получилось, что она с дочками мало занималась? Да вот... матушка у Евдокии была крепкого здоровья, а сама Евдокия не удалась. Восьмерых родила, так четверых Господь забрал. И трое из них сыночки, один остался. И того Евдокия уж так выхаживала, ночей с ним не спала, не знала, как рядом дышать.

И деточек скидывала.

И роды ей тяжело давались, считай, потом по месяцу прабабка ее травами отпаивала. Куда уж тут дочек наставлять?

Заботилась, как могла, и ладно!

Няньки-мамки есть, пригляд есть - и то слава Богу. А уж какими там дочки растут - авось, замуж выйдут, так всему научатся. Она же научилась?

Чего она не ожидала, так это стука в светелку, в которой прилегла отдохнуть, убегавшись. Ждала очередных проблем и указаний, а вместо этого Аксинья заглянула, даже смущенная.

– Маменька, отведайте?

Отведать?

Но второй в светелку вошла Устинья с подносом. Держала с усилием, но улыбалась. А на подносе - тут и взвар ягодный, и варенье в красивой плошке, и ложечка рядом, и хлебушек нарезан, выложен... так и захотелось подхватить ложечкой варенье - и отправить в рот. Боярыня и противиться себе не стала.

И замурлыкала восхищенно.

Сладость сиропа и горечь рябины, запах трав и меда...

– Чудесно.

Казалось, силы сами на глазах прибывают.

– Мы варенья на зиму сварили, маменька. Когда прикажете, еще сварим, - Устя смотрела ясными серыми глазами.
– Только понравится ли?

Боярыня тряхнула головой. и отправила в рот еще ложечку варенья, запила обжигающим травяным взваром.

Хорошо...

– Варите, девочки. Хорошо у вас получилось.

– Маменька, нельзя ли приказать еще рябины купить? У нас уж и нету, считай?

Боярыня только кивнула.

– Прикажу. Купят.

– Маменька, - Устя была сама невинность.
– Прошу вас, позвольте и нам с Аксиньей на рынке бывать? Взрослые уж стали, а что и сколько стоит - по сей день не знаем. Замуж выйдем, так нас обманывать станут. Что ключница, что холопки... ох, мужья гневаться будут!

Боярыня брови сдвинула, а потом призадумалась.

Да, конечно. Невместно боярышням, словно чернавкам, по рынку шастать. А с другой-то стороны... какие еще семьи их возьмут? Считай, ведь бесприданницы!

Что там Алексей Иванович за дочками дать сможет? Считай, копеечки медные, слезами политые.

Не возьмут девочек в богатую семью. А в бедной каждый грош считать придется, слезами умоешься за лишние траты...

А и то...

Что за честь, когда нечего есть? Сиди в тереме, да вышивку слезами поливай? А так девочки хоть что узнают, хоть не обманут их злые люди.

– Маменька, я понимаю, что нехорошо это, но может, нам одеться, как служанкам? Платки пониже повязать, надвинуть, косы спрятать, сарафаны попроще? И говорить, что мы не боярышни, а твои сенные девушки? Кто там потом прознает?

Боярыня задумалась.

Не по обычаю так-то. Но и запрета ведь нет?

И муж ничего не скажет, потому как не заметит, не будет его дома. А и заметит, она отговорится. Ему до дочек и дела нету...

– Я с вами еще служанок пошлю, - буркнула она.

– Маменька, не надо бы служанок. Наушницы они, сплетницы. Особенно Верка да Настька... Лучше б кого из конюхов. И нянюшку Дарёну?

Упомяни Устинья кого другого, боярыня бы разозлилась. На дочерей. А вот сейчас...

Что Верка, мужнина полюбовница, что Настька - хватает же кобеля на все подворье! Понятно, боярину они на попользоваться, а потом в деревню поедут, может так, а может и в жены кому, ежели в тягости будут. Но пока...

Обе они тут.

И обе к боярину на ложе бегают, и обе языками машут. Понятно, Алексей Иванович ту из них хватает, коя под руку подсунется, особо ни одну не выделяет, вот они и стараются.

Дуры, конечно, а все ж обидно.

Может, и не разрешила бы боярыня в другой раз, но сказанное вовремя слово чудеса творит. Евдокия только белой ручкой махнула.

– Разрешаю, девочки.

– А...
– пискнула Аксинья, но тут же замолкла. Боярыня и не заметила, как Устя пнула сестрицу по ноге сафьяновым башмачком. Хоть и мягкий сафьян, а все ж доходчиво получилось. Та и рот захлопнула.

– Маменька, дня б через три от сего? Не ранее, а то некогда всем, папенька в имение собирается?

Боярыня еще раз кивнула. И подумала, что все правильно.

В ближайшие пару дней и ей не до того, и боярину, а потом, когда поедет он с сыном в имение, девочек и правда можно на ярмарку отпустить. К тому времени, как вернется супруг, уж и следы пылью припадут. А там и дочкам надоест.

Что на базаре хорошего может быть?

Шумно, грязно, людно, всякая наволочь шляется... точно - надоест.

И боярыня, проследив, как за дочками закрывается расписанная цветами дверь светлицы, сунула в рот еще ложечку варенья.

***

Стоило двери закрыться, как Ксения попыталась завизжать и на шею Устинье кинуться. Та ее вовремя перехватила, рот зажала.

– Молчи!!!

Кое-как сестра опамятовала.

– Ума решилась?! Сейчас начнешь бегать-кричать, точно батюшке донесут! А он еще в имение не уехал! Хочешь там коров по осени пересчитывать?

– Не хочу!

А и то верно, крестьяне сейчас оброк платят, тащат хозяину и скотину, и зерно, и рыбу, и мед... да много чего! Не проследишь хозяйским глазом - мигом недоимки начнутся, а то и управляющий чего в свой карман смахнет... вот и ехал Алексей Иванович в свое поместье, и сына с собой вез. А что?

Пусть хозяйствовать учится, ему поместье перейдет.

Дочери?

А, пусть их, при матери! Одну дурищу замуж выдал, еще двоих пристроить осталось.

Устя это понимала - сейчас. Раньше-то сообразить не могла, чем она отцу не угодила, плакала по ночам, старалась хоть что получше делать, воле его покорствовала. А потом уж сообразила, что могла бы звездочку с неба в кулаке зажать - не поможет. Не мальчик она, вот в чем вина ее.

Потому и отцу не интересна. Ни она, ни Аксинья.

– Вот и молчи! И радости не показывай! Мигом отцу нашепчут! Уедет он - затихнет подворье, а тут и мы к матушке!

– Верно говоришь!
– обрадовалась Аксинья. И впервые с приязнью на Устю поглядела.

Старшая сестра только улыбнулась.

То ли будет еще... подожди.

– Пойдем, пока наряды свои посмотрим. Надобно что попроще подобрать, перешить, подогнать на нас, не в ночь же это делать?

– Да...

– Сейчас у меня сядем, дверь в светлицу запрем, чтобы не помешали слишком любопытные, да и посмотрим. А то и в сундуках на чердаке пороемся, в коих старое платье лежит. Нам дорогое не надобно, нам бы простое, подешевле...