Возвращение
Шрифт:
Он приложил ладонь к уху, словно прислушиваясь.
Карл попытался справиться со своим нетерпением, начав считать про себя. «Я досчитаю до пятидесяти», — подумал он, а потом досчитал до ста, потом — до ста пятидесяти. Продолжая считать, он услышал, как Герд тихонько напевал: «Был у меня товарищ, уж прямо брат родной…» [9]
8
Как раньше я не мог вспомнить, что уже когда-то читал о смердящей руке и приветливых лоченах, так и теперь, сколько ни напрягал память, не мог припомнить, встречался ли мне раньше отрывок о свободной Аолии и о ярости великанов. Не помнил я ничего и о встрече со стариком, верно охранявшим хозяйский мебельный склад, хотя конец истории занимал меня особенно сильно. И все же несмотря на то,
9
Строки из песни на слова немецкого поэта Л. Уланда (1787–1862). Перевод В. А. Жуковского.
Этот обман памяти действовал на меня раздражающе. В бытность мою ассистентом я некоторое время вместе с коллегами работал над компьютерной программой по разрешению юридических казусов, и программа эта должна была выдавать ответ на вопрос, был ли тот или иной иск решен положительно, были ли выдвигаемые претензии обоснованными, а возмещение ущерба обязательным. Вскоре мы поняли, что проблема заключается не в хитростях программирования, не в объеме памяти и скорости вычислений. Она заключалась в том, что мы не знали точно, как поступают юристы, когда они разбирают дела. И пока мы в этом досконально не разобрались, невозможно было создать симуляцию этого процесса в компьютере. И хотя мы нашли много материалов о том, что обязаны делать юристы, разбирая судебные дела, мы не обнаружили почти никаких данных о том, что они в действительности делают. Одной из немногочисленных зацепок было предположение, что при разрешении юридических казусов, как и при постановке врачом диагноза или во время опытов, проводимых химиком, решающую роль играет распознавание типовых моделей, и мне поставили задачу провести интервью с юристами по поводу роли распознавания моделей в их работе.
— Ощущение дежавю, — ответил мне один судья на пенсии, — ощущение узнавания чего-то уже знакомого, хотя на самом деле с этим прежде не сталкивался. С возрастом это случалось со мной все чаще: мне казалось, что в новом судебном деле я узнаю старое, прежде знакомое, я выносил решение, не задумываясь, но когда я собирался поставить папку с завершенным делом на полку рядом со старым, выяснялось, что этого старого дела не существовало в природе.
— А как вы объясните?..
— Мы с вами сейчас толкуем о моделях. С годами в мозгу не только накапливается память о прежде рассмотренных делах и принятых решениях, но элементы, из которых эти прежние образцы состоят, складываются в новые образцы и модели. Их-то и узнаешь в случае дежавю.
— Они сами складываются в новые модели?
— Ну, знаете, возможно, что эти варианты ты уже однажды обдумывал, когда искал решение для одного из дел. Говорят, что у Наполеона утром перед битвой под Аустерлицем было такое дежавю. Мне это понятно. В его памяти хранились не только битвы, которые ему были известны и в которых он участвовал, но и все битвы, о которых он по той или иной причине мог подумать, то есть сплошные образцы и модели, состоявшие из таких элементов, как солдаты, пехота и кавалерия, пушки, местность, позиция. Одной из таких моделей и оказалась модель битвы под Аустерлицем.
Использование существующих моделей при разработке нашей программы уже само по себе представляло весьма сложную задачу. Что уж тут говорить о моделях вымышленных? Каковы элементы, из которых составляются модели юридических решений? Если бы и удалось их определить, то как программе удалось бы соединить их с вымышленными моделями, причем не произвольными, а связанными с вынесением справедливого решения? А уж тем более с образцами справедливого решения, которые не несли бы на себе ни малейших следов, связанных с размышлениями о пользе дела?
Мне не удалось найти ответ ни на один из этих вопросов. Я просто представил отчет о моих интервью, вот и все. Я с удовольствием работал в издательстве как раз потому, что там не надо было заниматься такими загадками. Как надо обходиться с авторами, может ли быть принята та или иная рукопись, хорошо или плохо продается та или иная книга? Загадками тут и не пахнет.
А вот теперь я снова
столкнулся с загадкой. У меня было ощущение дежавю и был шанс вспомнить, как было дело. Чем занимались герои этого романа за моей спиной, в какие модели укладывались их судьбы?9
Я дочитал до конца:
…был оживлен и весел, но глаза были усталые, а у рта грустная складка.
— Все погибло: магазин, дом — все.
— Мы все отстроим заново.
— Как рождественские ясли, — улыбнулась мать, и Карл вспомнил, как на Рождество двоюродный брат новым мячом разнес на куски старые рождественские ясли и разметал все фигурки и как они с матерью снова все восстановили.
Он хотел было улыбнуться в ответ, но ее улыбка уже погасла, и она снова сказала:
— Все разрушено: магазин, дом — все.
Он не хотел повторять сказанного, но другие слова не приходили ему в голову. Сказать, что дом — это всего лишь дом, а магазин — всего лишь магазин? И что важно только одно: жив ты или нет?
— Все…
— Перестань!
Он так громко закричал на мать, что проснулся и вскочил на ноги.
Герд спросил:
— С тобой все в порядке?
Он кивнул:
— Мне жаль, что я тебя разбудил.
— Тебе снился рудник? Мне каждую ночь снится, как я толкаю вверх вагонетку. Помнишь ту тяжелую вагонетку, которой убило Вестфалена, когда он не в силах был больше толкать ее и она его задавила?
Карл кивнул:
— Спи, Герд. Не думай о вагонетке. Не думай о мертвых. Думай о родине.
Спустя некоторое время Герд спросил:
— Как-то они нас примут?
Карл презрительно усмехнулся:
— Я их об этом спрашивать не стану.
…и если они не заплатят, его проклятие будет лежать на них. С тем он их и отпустил.
Они двинулись в путь. Карл и Герд шли, поочередно меняя друг друга, то Карл впереди, то Герд. Почва была каменистой, но песок, до которого вроде бы оставалось еще четыре дня пути, уже скрипел на зубах. Ветер дул непрестанно, он забивал рты песком, засыпал волосы и одежду, забивал уши, нос и глаза, которые превратились в узкие щелочки. Горы вечером первого дня казались столь же далекими, что и утром в начале пути, то же самое было на второй и на третий день. На четвертый день пути они больше не обращали внимания на горы. Они добрались до колодца. Хотя они были к этому подготовлены и не слишком многого ожидали, разочарование было сильным: вода была зловонной.
— Он сказал, что воду можно пить.
Карл оборвал его:
— Хватит тебе. Если у нас нет выбора, нечего ныть и причитать. Мы станем пить эту воду, мы возьмем ее с собой про запас, и мы за нее заплатим.
В углублении за камнем с начертанными на нем буквами уже лежало несколько монет; Карл, как было обещано, положил туда деньги.
Вода отдавала затхлостью, и все же это была вода. Она напитала губы, рот и гортань. Она булькала в животе. Она смочила их лица и руки.
— Очень хорошо, — торжественно произнес Герд, — очень хорошо.
Они наполнили водой бутылки и продолжили путь. Герд ничего не замечал вокруг, а Карл не сказал ему о темных тучах над кромкой гор. Что бы там ни затевалось, ничего не остается, как идти дальше. Облака скоро закрыли не только горизонт, но и край неба над горами, а потом и половину небосклона.
Теперь и Герд их заметил:
— Скоро будет дождь!
Карл кивнул. Он следил, как туча увеличивается в размерах. Это была не простая туча. Она была как живая, как рой москитов, как пчелиный рой, как птичья стая. Внутри тучи происходило круговое движение, что-то там переворачивалось, что-то извергалось наружу, а потом снова втягивалось внутрь, и туча продолжала расти. Кроме того, раздавался странный шум, словно пронзительный свист, — Карл ничего подобного не слышал и не хотел бы никогда услышать. Шум этот напоминал ему шипение, исходящее от линии электропередач, и в этот момент он заметил всполохи молний. Не обычные молнии, какие он видел раньше, не короткие всполохи и вспышки света, а ослепительное переплетение молний, словно переплетение артерий на руке жуткого, грозного, бичующего древнего бога. Разразилась настоящая электрическая буря. Карл услышал, как в воздухе раздается треск, и почувствовал, как волосы на голове у него стали дыбом, а потом до него донесся ужасный вопль, режущий слух, словно лезвие ножа, разверзающийся, словно открытая рана, и увидел Герда, которого на секунду охватило пламя, а потом он упал, покатился по земле и затих у него в ногах, весь почерневший. Его черное, искаженное гримасой лицо мелькнуло лишь на секунду, а потом все почернело вокруг, обрушился ветер, песчаная буря хлестнула по лицу, и Карл упал на колени.