Возвращение

– У нас сейчас готовится новый закон о браке, – сказал Брежнев. – Там органам местной власти будут даны права снижать брачный возраст на два года. Как раз, как ты говоришь, в исключительных случаях. Но его должны принять только в следующем году. Единственное законное основание для вашего вступления в брак – это решение Президиума Верховного Совета. Часто его указы и постановления носят закрытый характер, поэтому слухов о вас пойти не должно. Я поговорил с товарищем Подгорным, так что с этой стороны сложностей не будет. И регистрацию брака мы проведем. А вот сообщать всем на свете о вашем браке я бы не стал. Вы как собираетесь жить, отдельно?

– До восемнадцати лет я думаю жить вместе с родителями.

– Тогда вообще не вижу проблем. Когда в силу вступит новый закон, ни у кого не возникнет никаких вопросов, да и вы к тому времени будете старше. Надеюсь, ты детей не планируешь? Это правильно. Значит, через месяц мы вас поженим, а квартиру получите позже. Супругами вы будете только для родных, всем прочим об этом знать не обязательно.

– Свидетельство этого подпольного брака хоть дадите? – спросил я. – Или все только на словах? А то у матери Люси случится инфаркт.

– Все будет совершенно законно, в том числе и документы. Просто не хочется привлекать к вам ненужного внимания. Одно дело – ваши выступления или твои книги, и совсем другое – постановление президиума высшего органа власти. Я бы это вообще не затевал, если бы не видел, что вы скоро поженитесь без всякого ЗАГСа.

– К захвату посольства в Пекине приготовились? – спросил я, чтобы перевести разговор.

– Вывезли всех лишних, в первую очередь женщин, – ответил он. – Остальным придется перетерпеть.

– А с Солженицыным что-нибудь планируют делать?

– А что бы ты с ним сам сделал? – с любопытством спросил он.

– Мне трудно сказать, – задумался я. – Я об этом человеке слышал и читал самое разное, а вот его произведения так ни одного и не прочитал. Я понимаю, что для многих этот тип, все равно что геморрой в заднице. Только вот за границу я бы его не то что не изгонял, вообще не пускал бы. Сколько потом на нас выльет помоев этот святоша. В январе он должен дописать свой «Архипелаг ГУЛАГ», в который потом нас всех будут тыкать мордой.

– Ты его не любишь, но решение перекладываешь на других, – заключил Брежнев. – Почему? Не хочешь пачкаться?

– А за что его любить? – сказал я. – Человек старательно выискивает самое плохое в нашей жизни, не желая замечать ничего хорошего. Мы и сами знаем, что репрессии – это раны на нашей истории. А этот умник запускает в эти раны свои руки и все растравливает. И кому это нужно? Его, понимаешь ли, два раза обидели. Один раз, когда раскулачили родню, а второй, когда арестовали за несдержанный язык, после чего он разочаровался в коммунизме. Достаточно посмотреть на то, кто его потом финансировал и делал совестью русского народа, чтобы раз и навсегда определить свое отношение. Может быть, я к нему пристрастен, но я его не люблю.

– Ты помнишь наш разговор насчет выступлений? – спросил Леонид Ильич. – Что-нибудь надумал?

– Готовим большой концерт на весну, – сказал я. – Или к первому мая, или к девятому. Все примерно на полтора часа. Пристегиваться к чужим выступлениям не хотелось бы, поэтому готовы выступить где угодно, лишь бы сделали запись. А уж ее потом можно прокрутить на телевидении. Все должны закончить к середине марта, так что, в принципе, праздников можно не ждать.

– Я поговорю с Сусловым, – пообещал Брежнев. – Он что-нибудь придумает. Ладно, пойдем есть торт и пить чай. Сегодня у внучки двойной праздник: вы и «Наполеон».

День рождения Люси, как по заказу, пришелся на воскресение двадцать шестого февраля. Естественно, что на нем присутствовала и Вика. Что она подарила подруге я узнал только вечером после окончания праздника.

– Смотри, – Люся разжала ладонь, на которой лежали два золотых кольца. – Примерь свое, а то я со своей меркой могла ошибиться. Мое надевается идеально.

– Мне мое тоже нормально, – сказал я. – Как же ты умудрилась измерить мой палец?

– Не скажу, – помотала она головой. – Вика сказала, что нам и в ЗАГС не придется ездить. Все документы подпишем задним числом. Я, конечно, рада, но так хотелось побыть невестой, надеть белое платье... Почему-то хочется плакать.

– А кто нам мешает сыграть свадьбу через год с небольшим? – сказал я. – И платье у тебя будет, и все остальное. И друзья к тому времени наверняка появятся. А сейчас и приглашать некого. Разве что Брежнева с Сусловым.

Я добился своего: она рассмеялась.

– Есть еще вариант, – предложил я. – Можно пригласить почти все милицейское начальство Москвы. Мы их всех по «Сосновому» знаем. Люди ответственные, и никому ничего не раззвонят. А вот насчет Вики не уверен.

– Зря ты к ней так относишься, – защитила подругу Люся. – Она никогда не сделает ничего, что пойдет тебе во вред. Знаешь, что она мне сказала? Я, говорит, вас обоих люблю, но Гену – больше. Жаль, что я так поздно родилась. Вот так! И дед с ней говорил, так что можешь быть спокоен: не будет она ничего болтать.

– И когда же вас будем женить? – подошел к нам Иван Алексеевич.

– Скоро, папа, скоро! – сказала Люся. – Вот, посмотри на подарок Брежнева. Только наш брак зарегистрируют, а свадьбы пока не будет, просто посидим все вместе.

– А что так? – удивился он.

– Не хотят, чтобы мы в этом выделялись, – пояснил я. – Скоро должны принять новый закон о браке, тогда и сыграем свадьбу задним числом. А пока никому из посторонних об этом знать не стоит.

– А если будет ребенок? – спросила Надежда, которая слышала наш разговор.

– Мы пока не хотим детей, – сказал я. – Но если вдруг так получится, просто прекратим скрывать наш брак. Он совершенно законный, так что чего-то бояться или стыдиться здесь нечего. Или вам не нужны внуки?

– Я сначала окончу институт, – покраснела Люся, – а потом будем думать о детях.

Все произошло на редкость буднично. В очередной приезд Елена предложила нам написать заявления на вступление в брак, а через день привезла книгу регистрации и оформленное свидетельство. Мы расписались и забрали книжечку, которая одним фактом своего существования полностью меняла наши отношения.

– Пойдем, огорошим твою маму, – предложил я. – Или начнем с моей?

– Я что, жена? – до конца не веря написанному, уставилась она в свидетельство.

– Пока только формально, – сказал я. – Если родители со мной кое-чем поделятся, сегодня станешь настоящей. Что, не рада?

– Ты даже не представляешь, как я рада! – ответила она. – Просто сердце просит праздника, а мне тебя отдали, как билет в кино.

– Давай сначала скажем матерям, а потом я с кем-нибудь из парней куратора пробегу по магазинам, и вечером устроим пир! Вот тебе и будет праздник. Пусть пока не будет пышной свадьбы, зато с нами разделят радость самые родные и близкие люди.