Возвращение
Шрифт:
Она стала разглядывать себя и через зеркало Надежду Петровну. Что-то нового, необычного для себя она не увидела, но это не расстроило. Было приятно отдохнуть в кресле, отдав себя кому-то на попечение.
Надежда Петровна тоже разглядывала то себя, то Машу и улыбалась. Было видно, что ей все очень всё понравилось. «Ну, и хорошо», – с облегчением подумала Мария.
– Верочка ахнет, – тихо сказала Надежда Петровна, наклонившись к Марии. – И не только она.
Добавила она громче и посмотрела с прищуром на мастеров.
...–
– Ах, Владимир! – дамы рассаживались в салоне. – Я уже неоднократно Вам говорила, что Ваши женщины Вас испортили. Естественно, что против открытой и наглой лести никто из нас не устоит, но... Вы же знаете, кому все это стоит сказать, чтоб мне потом все это передали, а я бы Вас пожурила, а Вы бы сказали – «Ах! Что я мог поделать? Я не мог сдержаться тогда и всем рассказал, как вы были очаровательны».
– Надежда Петровна, я в любом случае не смогу удержать в себе эти удивление и восторг, и обязательно расскажу всем, что у вас какие-то планы на сегодня, – водитель улыбался.
– И можете добавить – «Не иначе, что кем-то она увлеклась». И можете это добавить с грустью и отчаяньем, чтоб Вам поверили.
Как ваша внучка?
– О–о–о! Она уже ходит и первое слово она сказала – «деда».
– Настоящая леди! Сразу поняла, кто главный в доме. Будьте осторожны! Некоторые женщинами становятся, а некоторые ими рождаются, Володя!
Кокетство – это не черта характера. Кокетство – это украшение, как грива на шее льва. С той лишь разницей, что тот не может снять его, а женщина его одевает перед битвой. Это я Вам сказала.
Машенька, я права?
– Мне трудно судить, – сказала та.
– А вот это и зря! Надо периодически спускаться в арсенал. «Сабли и гарды без боя ржавеют...» Да и порох... Держать порох на всякий случай?.. Непозволительная роскошь! «Лишь в атаке цену себе видим...» Как?
...– Машенька, а давайте чай потом. У меня в кабинете замечательное зеркало. Мы будем обновки смотреть. Оно так давно не видело меня другой.
Зеркало было слева от двери.
Огромное зеркало в широкой резной раме, выше двери, казалось окном в какой-то неведомый мир. В нем отражалось окно, рабочий стол, стеллажи книг. Напротив стояло, спинкой к столу, низкое, тяжелое, глубокое, высокое кожаное кресло.
Маша села в него и стала наблюдать, как Надежда Петровна, вытряхнув содержимое свертков на диван, такой же низкий и тяжелый, разбирала купленное, откладывала, опять смотрела, подбегая к зеркалу.
– Машенька! Ну, что же Вы!.. Оденьте то белое платье. Его так не хватает здесь.
Маша вышла в зал, достала длинное белое платье с глубоким вырезом, которое ей очень понравилось и она, поддавшись настроению, купила.
Было так непривычно вот так... Просто так одеть платье, которое вряд ли могло когда ей понадобиться...
– Машенька, вы так долго... – раздалось из кабинета.
...Надежда Петровна стояла напротив зеркала около кресла в длинном голубом платье.
– Идите сюда, – она сделала приглашающий жест.
Мария встала рядом.
Они смотрели на себя в зеркало и молчали.
– Машенька, я не знаю – куда деть руки. Они мне мешают, – шепотом сказала Надежда Петровна.
Маша посмотрела вокруг. На столе лежала какая-то книга с длинной и широкой закладкой. Она подошла к столу, взяла книгу, открыла на заложенной странице. Это были стихи. На английском языке на светло коричневой тонкой бумаге. На закладке было написано – «Идя упруго по стреле дороги жизни, поверни...»
«Джон Донн» – прочитала Мария на обложке.
Вспомнилось – «Трудно звездочку поймать, если скатится за гору...»
Она закрыла книгу и подала её Надежде Петровне.
Та взяла её. Сначала положила на сгиб руки. Потом прижала к груди и застыла.
Мария подошла к окну и смотрела на неё. Она видела, что та смотрит на неё через зеркало.
– Машенька! Как грустно. Почему художники не пишут картин, на которых две женщины? Почему им надо либо одна, либо семь. Что с ними?
Мария подошла и встала рядом.
– Возможно, они не видели двух женщин, которым нечего делить?.. – сказала Мария. – Хотя есть и у Малевича, помните где-то в березовой роще, и у импрессионистов – где-то там – на склоне луга в цветах.
– Машенька! Я сяду. Что-то мне как-то не по себе. Много впечатлений. Что-то я сегодня... Так все неожиданно... и прекрасно.
Мария встала к окну и смотрела на зеркало.
– Ой! – встрепенулась она. – Надежда Петровна, а можно я вас сфотографирую. У меня с собой оказался фотоаппарат.
Не дождавшись ответа, она выбежала в гостиную и вернулась с фотоаппаратом.
Бегая вокруг стола, она старалась снять и зеркало, и кресло с хозяйкой, и чтоб отражалось окно, перерезанное шторой, приоткрытую форточку, в которой отражалась соседняя крыша с какой-то башенкой.
– Машенька! Сядьте рядом!
Надежда Петровна положила руку на высокий подлокотник.
Мария присела на него.
– Машенька. Я вспомнила, где я все это видела, – она кивнула на зеркало. – Это же у Диего Ривера.
Помните – он тогда увлекся кубизмом. Не смог сдержаться и бросил гибкую линию. Не удержался. Не смог. И такая чистая нота... Такой чистый звук издалека. Через хаос, крыши. Там ещё были кресты, или мне уж теперь кажется... Чисто. Нота. Как скрипка застыла...