«Возврат
Шрифт:
Ей не отвечал Хандриков. Отмахивался, как от мухи. Шел спать.
Натягивая одеяло, думал: «Ну, теперь все кончится. Все улетит. Сейчас провалишься».
На плач ребенка сонный Хандриков поднимался с постели. Сажал крикуна на плечи и, точно призрак, ходил по комнатам в нижнем белье.Луна окачивала призрачного Хандрикова своим грустным светом. Кто-то сонный, ластясь, приговаривал: «Теперь ночь… Что ж ты не спишь?»
VII
На другой день был праздник. Размякло. Совершилась оттепель. Хандриков зашел побриться.
Его увили
Хандриков глядел в зеркало, и оттуда глядел на него Хандриков, а против него другое зеркало отражало первое.
Там сидела пара Хандриковых. И еще дальше опять пара Хандриковых с позеленевшими лицами, а в бесконечной дали можно было усмотреть еще пару Хандриковых, уже совершенно зеленых.
Хандриков думал: «Уже не раз я сидел вот так, созерцая многочисленные отражения свои. И в скором времени опять их увижу.
«Может быть, где-то в иных вселенных отражаюсь я, и там живет Хандриков, подобный мне.
«Каждая вселенная заключает в себе Хандрикова… А во времени уже не раз повторялся этот Хандриков».
Но облеченный в белую одежду оборвал вещую сказку. Он освободил химика от пелены и галантерейно заметил: «За бритье и стрижку 40 копеек»…
С крыш капало. Весело чирикали воробьи. В книжном магазине продавали рассказы Чирикова [2] .
И весенний ветерок дул в Хандрикова, прохлаждая обритое место.
Низкие, пепельные облака налетали с запада.
Одинокое сердце его почуяло неведомую близость кого-то, уходившего надолго и снова пришедшего для свиданий.Он пошел в баню»
VIII
Общие бани были роскошны. На мраморных досках сидели голые, озабоченные люди, покрытые мылом ж в небывалых положениях.
Здесь седовласый старик со вздутым животом окатил себя из серебряной шайки и сказал: «Уф…» Там яростный банщик скреб голову молодому скелету.
В соседнем отделении был мраморный бассейн, украшенный чугунными изображениями морских обитателей.
Изумрудно-зеленое волнение не прекращалось в прохладном бассейне, зажигая волны рубинами.
Сюда пришел седовласый старик, окативший себя кипятком из серебряной шайки, и привел сына. Стоя над бассейном, учил сына низвергаться в бассейн.
То, испуская ревы, он похлопывал себя по вздутому животу, озаренный кровавыми огоньками. То с вытянутыми руками низвергался в волны, образуя своим падением рубиновый водоворот; от него разбегались на волнах красные световые кольца и разбивались о мраморные берега.
Хандриков вымылся в бане. Теперь он стоял под душем, и на него изливались теплые струи, стекая по телу жемчужными каплями.
Они текли. Все текли. И течению их не предвиделось конца:
Хандриков думал: «Другие Хандриковы вот так же моются в бане. Все Хандриковы, посеянные в пространстве и периодически возникающие во времени, одинаково моются».Однако пора было прекратить течение струи, и голый Хандриков повернул кран.Хандриков одевался. Тут стояли диваны. Перед Хандриковым сидел распаренный толстяк, еще молодой, и посматривал на Хандрикова хитрыми, рачьими глазками.
Он сидел, раскорячившись.
Походил на огромного краба.Вдруг закричал: «Хандриков! Здравствуй, брат!». И химик узнал своего товарища физика.Скоро они весело беседовали, и физик сказал ему: «Приходи сегодня в пивную. Проведем вечерок. Жена не узнает».Хандриков вышел из бани. Проходил по коридору, украшенному ноздреватыми камнями. Столкнулся с высоким стариком в бобровой шапке и с крючковатой палкой.
Высокие плечи старика были подняты, а из-под нависших седых бровей сквозили глаза – две серые бездны, сидевшие в огромных глазницах.
Ему показалось, что старик совсем особенный.
В руке у старика был сверток – синяя коробка, изображавшая Геркулеса. Геркулес упражнялся гирями.
И ему показалось, что он уже не раз видел старика, но забыл, где это было.
Обернулся. Провожал глазами. Смущался вещим предчувствием.
А вьюга засвистала, как будто ревущий поток времен совершал свои вечные циклы, вечные обороты.
И неслось, и неслось; это вихревой столб – смерч мира, повитый планетными путями – кольцами, – летел в страшную неизвестность.Впереди была пропасть. И сзади тоже.Хандриков вышел на улицу. В окне колониальной лавки выставили синие коробки с изображением Геркулеса. Хандриков вспомнил старика и сказал: «Солнце летит к созвездию Геркулеса…»
Пролетевшие вороны каркнули ему в лицо о вечном возвращении. В ювелирном магазине продавали золотые кольца.
Серо-пепельные тучи плыли с далекого запада, а над ними торчало перисто-огненное крыло невидимого фламинго.
И такая была близость в этой недосягаемой выси, что Хандриков сказал неожиданно: «Развязка близится». Удивился, подумав: «Что это я сказал?»
Серая пелена туч закрыла огненный косяк, и кругом закружились холодные, белые мухи.
Таинственный старик, вымытый банщиком, расхаживал вдоль раздевальни, закутавшись в белоснежную простыню.
Он кружил вокруг диванов, чертя невидимые круги. Кружился, кружился и возвращался на круги свои.
Кружился – оборачивался.
Величественный силуэт его показывался то здесь, то там, а в серебряной бороде блистали жемчужные капли.
Кружился, кружился и возвращался на круги свои. Кружился – оборачивался.
Двое раздевались. Один спросил другого: «Кто этот величественный старик, похожий на Эскулапа?» А другой ему заметил: «Это Орлов, известный психиатр – тот самый, который затеял процесс с доцентом химии Ценхом…»
Старик оделся. Выходил из бань. Нацепил на пуговицу шубы сверток с изображением Геркулеса.И теперь этот сверток раскачивался на груди старика, точно знак неизменной Вечности.
IX
В некоем погребке учинили они пирушку с безобразием – Хандриков и трое.
Это был товарищ физик, товарищ зоолог и товарищ жулик.
Первый занимался радиоактивными веществами и криогенетическими исследованиями, был толст и самодоволен, походя на краба, а второй, копаясь днем в кишечнике зайца, по вечерам учинял буйства и пьянства; это была веселая голова на длинных ногах; туловище же было коротко.