Вперед в прошлое 6

Закончили мы после девяти. Оставили художества на базе и разошлись по домам уже затемно, Каюк потопал с нами, надеясь уехать вместе с бабушкой.

— Гля — бабушкина тачка! — заметил «Победу» Борис, первым свернувший в наш двор.

На заднем сиденье стояли ящики с мускатом. Значит, чаевничают, и Каналья с ними, распушает перед матерью хвост.

— Мне одному кажется, что дядь Леше нравится мама? — поинтересовался Борис.

— А он ей — нет, — отрезала Наташка.

— Сама что думаешь по поводу мамы и него? — спросил я сестру, которая в отношениях должна бы разбираться получше меня, ведь у нее есть женская интуиция.

— Он очень интересный мужчина, — протянула Натка мечтательно. — Если бухать не начнет — цены ему не будет. С руками, с головой, бизнесмен! — последнее она сказала с придыханием. — Но маме он до рыгачки не нравится, она мне говорила. Я ей — что она дура, она мне — фу и все тут, у него обрубок вместо ноги.

В прихожей красовался букет из белых хризантем. На кухне — Каналья в шелковой рубахе, в черных брюках, причесанный и вкусно пахнущий.

— Дети, — улыбнулась мама, — идите ужинать! Вас ждет сюрприз!

Сюрпризом оказался огромный торт с розовыми кремовыми розами. Боря шумно сглотнул, его живот заурчал. Мама поднялась и строгим тоном произнесла, глядя на Каналью:

— Извините, дети пришли голодные, их надо кормить. Вы можете переместиться в зал.

Бабушка тоже поднялась. Каналья же опечалился. Но подниматься не спешил, глядел на маму с тоской, но она этого старалась не замечать.

— Да нет уж, мы поедем, — припечатала бабушка. — Только Юрчику кусочек торта отрежь.

Мама исполнила ее распоряжение. Боря и Наташка спикировали к столу, а я отправился провожать бабушку.

— Ты маме не говорила про наш пикет? — поинтересовался я уже на улице.

— Что я, дура? — возмутилась она, достала из коробки трубку и принялась набивать ее табаком.

Каналья вынул из кармана пачку «Кэмэла», сунул ее обратно, нащупал «приму», закурил. Видимо, импортные сигареты у него для понта.

— Завтра идем митинговать, — отчитался я. — Наш класс и некоторые другие старшеклассники. Должно быть тридцать человек или даже больше. Папа Ильи пригласил журналистов. Одноклассница достала диктофон. Если запишем училку, то будут доказательства, а не просто ее слово против нашего.

— Молодцы! Так их! — Она сжала кулак.

Пожалуй, из взрослых только бабушка нас горячо поддерживала.

— Юрчик, ты ведь с ними?

— Да! И одноклассников приведу после школы.

Бабушка выпустила кольцо дыма и кивнула своим мыслям.

— Что там дед? — спросил я. — Воюет?

— Сегодня торговал, завтра тоже будет торговать. Винограда вон сколько, может пропасть.

Когда она смолкла, заговорил Каналья, вмиг сменив грусть на азарт:

— У меня дела пошли! Один мужик завтра «Мерс» из областного центра привезет, никто не знает, что с ним делать. Если выгорит, даст триста баксов сверх того, что я заработаю.

Он достал из кармана пачку денег, протянул мне.

— Вот. Пятьдесят на пятьдесят, я честен, можешь по журналу проверить.

Затем он отдал мне пачку, что лежала в другом кармане.

— Это вычет стоимости запчастей.

— Меняй на доллары, — посоветовал я, пересчитывая хрустящие бумажки нового образца, получилось двенадцать тысяч в первой пачке, под полтинник — во второй. — Спасибо за честность.

Мы пожали друг другу руки и распрощались. Я отправился к себе в квартиру, открыл дверь и услышал перебранку мамы и Натки, сестра пыталась убедить ее, что Каналья — перспективный жених с деньгами.

— Насильно мил не будешь, — положил я конец ссоре.

Поел гречку с котлетами, потом прикончил свой кусок торта и поймал себя на мысли, что в детстве за маргариновый торт «привет из эпохи застоя» я душу продал бы, теперь он мне не нравился, казался приторным.

А может, от нервов аппетит пропал и вкусовые рецепторы отшибло.

Зная, что завтра мне понадобится светлая голова, спать я лег в десять, но уснуть не получилось. Как тут уснешь, когда набравший обороты мозг раскручивал ситуацию на разные лады: и подготовились мы плохо, и дождь завтра может хлынуть, и никто не придет на пикет, даже свои кинут. И менты прискачут и начнут нас паковать.

В итоге уснуть получилось только за полночь, и установка на завтрашний день не получилась позитивной.

Ладно, делай, что должно, и будь что будет!

Глава 29 Я не мафия!

В первую очередь я должен был выспаться, но получилось, как когда нельзя думать о белой лошади, и именно поэтому мысли только о ней. Уже и мама с Наташкой улеглись, и Борис засопел, а я все ворочался, гонял параноидные мысли, считал до ста, потом до тысячи — не помогало. Потом считал овец, перепрыгивающих барьер — и снова не помогало.

Когда наконец удалось сомкнуть глаза, мне приснилось, что на пикет пошли только мы с Ильей, а потом началась гроза. Намочила транспаранты, и краска потекла.

Проснувшись среди ночи, я услышал грозовые раскаты и выругался. Вскоре дождь затарабанил в окно. Черт, придется все переносить! А это грозит тем, что Джусихе сольют нашу задумку, и она успеет подготовиться.

Когда я уснул второй раз, кошмар повторился в другой вариации: мы с Ильей ждали на площади наших, а они все не приходили. Инна, шагающая мимо, сделала вид, что нас не знает, Илья окликнул ее…

И прозвенел будильник. Первым делом я выглянул в окно. Дождь прекратился, но на небо словно набросили серое покрывало. Хлынет? Не хлынет?

Я залез под ледяной душ, посмотрел на себя в зеркало: глаза красные, как после пьянки, обрамленные «очками панды». Ничего, выдержу. Холодная вода придала бодрости. Растираясь полотенцем, я вышел из ванной и увидел, что Боря, опершись о подоконник, смотрел в окно.

— Что делать будем? — прошептала Наташка, закрывая дверь комнаты, где спала мама. На работу она не пошла ­– какой сбор урожая в такую погоду?

— Действовать по обстоятельствам, — ответил я, понимая, что нет ничего хуже неопределенности. — Дождь не даст провести пикет.

Порыв ветра обрушился на деревья, и они замахали ветвями, будто бы отбиваясь от него.

— И зонт не спасет, — вздохнул Борис.

— Может, распогодится? — Наташка так на меня посмотрела, словно я мог дать взятку Громовержцу, чтобы он организовал нам хорошую погоду.

Чтобы глаза окончательно открылись, я заварил себе кофе в ковшике, отрезал колбасу, но кусок в горло не лез. Брат и сестра сидели мрачными, как заоконное небо сейчас.