Вперед в прошлое 7

— С одной стороны, чем нас больше, тем лучше, а с другой… Тебе сколько лет?

— В феврале пятнадцать, и у меня своя команда, правда, дома. Но интересы у нас с вами схожие.

— Иди домой, —вынес вердикт узкоглазый. — И не шляйся ночами, тут орудуют грабители, уже троих ограбили, мою двоюродную сестру изнасиловали, сережки вырвали с мясом, голову пробили, она в больнице.

— А рожи их кто-то видел? — спросил я.

— Если бы! Прячут, — ответил крепыш. — Вот, пасем их, на живца ловим, и так, и эдак пробовали — не попадаются.

— Объявления г’асклеили, — сказал «футболист», — ну, чтобы с нами связались, если увидят кого подо г’ительного. А то менты ваще офигели, не чешутся.

— Батя говорил, они работают, — осадил его четвертый член команды, длинный, тонкий, с лицом, покрытым угрями. — Наверно, залетные, и не молодежь, а реальные зэки. Он всех местных сидельцев опросил и осведомителей своих — глухо.

Пискнул пейджер на ремне узкоглазого. Он прочитал сообщение и отчитался перед командой:

— У них чисто.

— Куда вам писать или звонить? — спросил я. — Дед мой торговал, вот его и выследили. Я на его место встану, может, клюнут, тоже пасти начнут. А если нет, вдруг появится кто подозрительный, я его замечу и сообщу вам. Кстати, я Павел.

Узкоглазого звали Алексом, крепыша — Лексом, «футболиста» — Лехой, и лишь у прыщавого было другое имя. Троелёшие и Олег.

Алексу было восемнадцать, остальным по шестнадцать, кроме старшего, они учились в одиннадцатом классе.

— Вы не смотрите на мой возраст. Пять лет — и эта разница не будет чувствоваться, — уверил их я. — а мы друг другу можем пригодиться.

Они не придали моим словам значения: чтобы осознать их, нужно иметь опыт взрослого. Чтобы я отстал, «футболист» Леха написал на обрывке газеты телефон для связи, мы пожали друг другу руки и разошлись.

Меня все еще потряхивало, но было так легко, что я ощущал себя перышком в воздушных потоках. Уже простился с целостностью ног, рук и ребер, и вдруг оказалось — на меня напали нормальные парни!

А еще легко было оттого, что не один я такой, «Воля и разум» — не единственное молодежное объединение, созданное для саморазвития. Парни, вот, тоже собрались не чтобы вымогать, воровать и грабить, они делают мир лучше, вычищают свой район от гнили, делают его безопасным. Нужно будет как-нибудь с ними пересечься, пусть они пока и не воспринимают меня всерьез.

В подъезде я вынул ворох газет из почтового ящика, поднялся по ступеням и, едва открыл квартиру, сразу же включил телевизор — послушать, как там революция, глянул на часы и выругался: пятнадцать минут десятого! Каналья, наверное, уже не ждет моего звонка.

Я набрал бабушку, она сняла трубку и как заорет:

— Ты совсем озверел? Не звонишь и не звонишь, ночь уже! Где ты шляешься? Там, в Москве, людей убивают! Машинами давят! Дубинками бьют!

Не говорить же ей, что меня только что чуть не прибили местные дружинники!

— Извини, — сказал я чужим голосом, понимая, что нет мне оправдания. — Я не знал.

Неужели уже началось? Вроде в октябре кошмар со стрельбой, уж словосочетание «черный октябрь» я запомнил.

— Вся страна знает, а ты — нет! Там техника, танки! — негодовала бабушка.

Вспомнилось, как меня вез Влад, и мимо проехала колонна военной техники.

— Верховный Совет оцепили менты, — она выругалась. — Баррикадная — где это? В общем, там много погибших и покалеченных, больницы переполнены! ОМОН не просто бил, калечил демонстрантов, которые не успели убежать!

Баррикадная? ОМОН? Бойня? Не помню такого, хоть убей. Стрельбу — помню.

Вспомнился мужик с пробитой головой, что лежал в одной палате с дедом. Память взрослого подсказала, что должен быть, вроде, штурм Останкино, а не бойня на Баррикадной. Или я ошибаюсь? Тридцать лет прошло, и все выветрилось из головы! Или все-таки в этой реальности события разворачиваются иначе?

На душе похолодело, и все мои планы показались маленькими и жалкими, я уселся на обувницу, вмиг ослабев.

Что теперь будет? Родитель пойдет на сына, брат — на брата, область — на область? Наиболее вероятный сценарий именно такой: гражданская война, образование отдельных княжеств. Десятилетия разрухи, «красные» области в роли Северной Кореи, ельцинские — в роли Южной, где разные части одной страны готовы рвать друг другу глотку.

Наш край, как и в прошлый раз, станет последним оплотом, вот только сейчас непонятно, оплотом чего. Что-нибудь придумают, лишь бы отрезать Москву от моря. Или он станет буферной зоной со всеми вытекающими последствиями и беспределами?

Красные придут — грабят, белые придут — грабят…

Девяностые всегда казались мне дном, но теперь я отчетливо представлял, что в дно могли постучать, и то, что случилось в той реальности — не самый худший сценарий.

Глава 14 Вихри враждебные

Поговорив с Канальей и откорректировав список автозапчастей, я созвонился с Ильей, рассказал про Чуму, и мы условились, что я буду звонить в девять вечера, а он — когда ему нужно. С Наташкой бы поговорить или с Борей, с мамой тоже нужно, но не очень хотелось, она сто процентов начнет орать и требовать ясности.

А какая тут ясность, когда в Москве контрреволюция, и непонятно, останется ли старый сценарий или развернется новый, апокалиптический, с гражданской войной. Так сторонники Союза сыграют на руку тем, кто заинтересован в развале нашей страны.

Но я понимал протестующих: Ельцин пошел по беспределу. Голодные, обманутые, отчаявшиеся люди готовы на что угодно, как в 1917, осталось их умело направить. Тот самый случай, когда благими намерениями выстлана дорога в ад. Ситуация такая, что, если ничего не делать, будешь чувствовать себя подлецом, а если делать, станешь палачом собственной страны.

Я подошел к телевизору и принялся переключать каналы в поисках новостей. По телеку говорили, что в центре города проходили массовые протесты, бесчинствующая толпа, вооруженная подручными средствами, вступила в противостояние с правоохранительными органами и была разогнана. За участие в противоправных действиях задержали более ста человек, четверо обратились за помощью в больницы. Также была ужесточена охрана Моссовета и усилена охрана периметра. Постоянно напоминали, что среди охраны депутатов были психически неуравновешенные люди, вооруженные огнестрельным оружием.

Было только одно «но» — противоправные действия совершал Ельцин и его сторонники, протестующие как раз-таки конституцию защищали, а значит, генералы, поддержавшие Белый дом, не были мятежными.

У каждого СМИ есть хозяин. Телевизионщики отставали интересы хозяев и освещали события однобоко, потому я потянулся к газетам, и в этот момент зазвонил телефон.

Кто хочет услышать деда в столь поздний час? Может, дети балуются?

Вспомнилось, как мы с Ильей еще в младшей школе безобразничали: набирали номер наобум и говорили: