Вперед в прошлое 7

Люди проходили мимо, Алекс громогласно советовал не ходить наверх, женщин с детьми пытался уговорить. Кто-то его слушал, глядя на заляпанный кровью пятачок вокруг нас, кто-то — нет. Я всматривался в лица и пытался предположить, уберегли ли наши действия от пули хоть кого-то, сдвинулось ли время на таймере, куда нужно, ведь ситуация как нельзя более удачная.

Потом долгое время травмированных не было. Вернулись беспризорники, хвастаясь друг другу пульками, только я собрался наорать на них, чтобы больше под пулями не бегали, как, прихрамывая, в вестибюль ворвалась потрепанная троица: усатый мужчина лет сорока пяти, похожий на изможденного Боярского в роли Д’Артаньяна, с окровавленным лицом и в светлом плаще, безнадежно заляпанном кровью; дядька в спортивном костюме и в спецназовском шлеме, напоминающий Пуговкина в расцвете карьеры, и маленький круглый совершенно лысый мужчина на коротких ножках — ну точно Р2Д2 из «Звездных войн».

Пуговкин был относительно целым, если не считать висящую плетью руку, а мелкого так залила собственная кровь, что невозможно было даже возраст определить, всю его лысую голову покрывали ссадины и гематомы.

— Медики? — имея в виду нас, шевельнул синими губами Пуговкин, и я заметил, что его лицо парализовало на одну сторону, да и двигается он странно.

Привалившись к стене, он сполз на землю, сел прямо в лужу крови, вытянув ноги и размазав ее.

— Скорую, срочно! — приказал я мелкому, который на первый взгляд пострадал больше всех.

— А че сказать-то? Это Баррикадная? — Он поскреб лысину по привычке, попал в ссадину и скривился. — Вызывать их куда?

«Не местные, — подумал я. — Явно защитники Белого дома».

— Краснопресненская, — ответил Алекс.

В этот момент Пуговкина швырнуло вперед и вывернуло желчью в подсохшую лужу крови. Что с ним? Черепно-мозговая?

Голоса и возгласы прохожих слились в фоновый шум, лица смазались и отдалились.

— Тебя грохнут только за то, что ты эту штуку… — сказал я, снимая шлем с Пуговкина, и мое горло свело спазмом, стало нехорошо.

Черепная коробка пострадавшего была сплюснута с боков, с левой стороны под седыми волосами пухла гигантская гематома.

— Скорую! — заорал я дурным голосом, придержал Пуговкина, зашвырнул шлем подальше.

Мелкий рванул к телефонам на улицу, у Д’Артаньяна затряслись губы и усы.

— Все так серьезно?

Я выругался, как сапожник, вкалывая «промедол» Пуговкину, который норовил закатить глаза и завалиться.

— Не дай ему упасть, — велел я Алексу.

Что тут сделаешь? Чем поможешь? Тут только трепанация черепа его спасет. Без экстренного вмешательства он умрет от отека дыхательного центра или от еще чего-нибудь подобного.

Алекс послушался, прижал травмированного к стене, стараясь на него не смотреть.

— Зачем держать? — спросил он. — Почему бы ему не лечь?

— Быстрее разовьется отек, — объяснил я. — И может рвотой захлебнуться.

Сам я осмотрел Д’Артаньяна, обнаружил вывих плечевого сустава, сунул ему смоченную перекисью ватку, чтобы голову обработал, а сам переключился на мелкого, которого так трясло, что мне передавалась вибрация.

— На мосту танк парня задавил, — бормотал он. — Просто так взял и наехал. Хрясь… Бр-р-р! Нам-то еще повезло, ушли.

— Не выходите из метро, — советовал Алекс людям, которые возле нас останавливались, — там стреляют. Девушка, не ходите! А вы, а вы, с ребенком — не надо!

Перекись пенилась в многочисленных ссадинах, капала на одежду. Мелкий шипел, переминаясь с ноги на ногу, и бормотал:

— Я тот танк запомнил! Он просто так раздавил парня! Нельзя оставлять такое безнаказанным!

Ощутив пристальное внимание, я обернулся к турникетам и увидел там корреспондентов, мужчину и женщину. Установив фотоаппарат на штатив, оператор снимал мой импровизированный медицинский пункт. Думал, дама подойдет, и можно будет ее расспросить, что возле Белого дома, но нет, повертелись, сделали фото с разных ракурсов и удалились.

Да и вряд ли они знают, что там: кувшинка не ведает, куда течет река. Да и сама река сейчас не ведает. Силовики получили команду «фас» и мстят протестующим. Не завидую тем, кого поймают в Доме Советов и доставят в участок — в лучшем случае бедолаги лишатся зубов и почек.

Проигравшие едут в «Лефортово» и прощаются со свободой.

Большинство россиян смотрит на горящий Белый дом и не понимает, из-за чего весь сыр-бор и танки в центре Москвы.

Вскоре приехала «скорая», увезла Пуговкина с ушибом головного мозга, он к тому моменту позеленел и начал бредить.

— Кошмар, — сделал вывод Алекс, усаживаясь рядом со мной. — Хорошо, что в медицинский не пошел, а ведь хотел!

— Святые люди. Особенно работники неотложек и травматологий. И хирурги, и анестезиологи. Я б не смог.

­— Но смог же ведь! ­— с гордостью возразил Алекс.

­— Это разовая акция, ­— отмахнулся я.

Он прочитал сообщения, пришедшие на пейджер, и отчитался:

— Лёху до сих пор не нашли, прикинь?

— Может, у Кремля победу празднует, домой идти боится? — предположил я. — Или менты запаковали, в обезьяннике держат.

— Бьют? — скривился Алекс. — Не покалечат хоть?

Будто не услышав его, я продолжил:

— Представь, сколько у них сейчас народа, пока всех оформят… Короче, раньше, чем через сутки, Лёху ждать не стоит.

Мне версия с ментами казалась наиболее правдоподобной, и положение парня вызывало опасения. И зубы могут выбить, и почки отбить, и голову проломить. Вот кому надо было внушение делать, чтобы дома сидел!

Пострадавшие, похоже, закончились, стрельба донеслась лишь единожды, с улицы потянуло сыростью, холодом, и я понял, что пора сворачиваться. Начал рассовывать хрупкое по карманам рюкзака, остальное — в пакет. Сумка опустела и тоже отправилась в рюкзак.

Неплохо бы остатки в «скорую» передать, у них там наверняка нехватка всего после такого наплыва раненых. Молча собравшись, мы с Алексом спустились на станцию и поехали в Перово. Лишь спустя десять минут новый знакомый сказал:

— Ты реально крутой. Видно же, что ты не медик, а не струсил ведь. Я б, честно, зассал. Это не гопников по дворам гонять, это круче. Ты реально спас пару человек!

— Хочется верить, — отозвался я.

Торнадо эмоций выпотрошил меня, хотелось упасть и продрыхнуть до утра. Но стоило закрыть глаза, как будто воочию я видел розовую от крови пузырящуюся перекись водорода, деформированный череп, искалеченную ногу девушки. И кровищу, кровищу, кровищу.

Когда мы вышли в Перово, уже стемнело. Сведений о Лёхе не поступило, а мне нужно было звонить бабушке, узнавать, сколько она отправила товара, и про Каналью, а в идеале — пообщаться с ним самим, записать, какие нужны запчасти, еще Илья наверняка меня потерял и ждет звонка. Потому я распрощался с Алексом и рванул домой.

Остановился напротив двери в дедову квартиру и вдруг понял, что мне страшно переступать порог, даже скорее не страшно — неприятно, как будто в квартире покойник.

Выделив странное ощущение, я покопался в разуме, пытаясь найти его корни. А ведь в квартире и правда труп — труп дедовой надежды. Мне страшно посмотреть в его глаза и увидеть там тягучую безнадежность. После таких потрясений и такой вовлеченности всегда сложно отходить, тем более — пожилым людям.