Впусти меня

Смерть.

Он пятился от наступающей Смерти, пришедшей его забрать. В одной руке Смерть держала что-то черное. Черный предмет взметнулся к его лицу, и он набрал воздуха в легкие, чтобы закричать.

Но не успел он открыть рот, как черная штуковина накрыла его рот и нос. Он почувствовал, как чья-то рука обхватила его затылок, вжимая его лицо в это черное, мягкое. Крик превратился в сдавленное мычание, а пока он пытался выжать из себя отчаянный вопль, раздалось шипение, напоминавшее звуки дымомашины.

Он снова попытался закричать, но, когда он вздохнул, с телом приключилось что-то странное. Все конечности внезапно онемели, и крик превратился в негромкий писк. Он снова вздохнул, и ноги его подкосились, а перед глазами закрутился разноцветный калейдоскоп.

Ему больше не хотелось кричать. Не было сил. Красочная пелена заволокла все поле его зрения. Тела он больше не чувствовал. Калейдоскоп крутился. Маттиас растворился в радуге.

*

Оскар держал листок с азбукой Морзе в одной руке, а другой выстукивал точки-тире. Костяшки — точка, ладонь — тире; так они договорились.

Костяшки. Пауза. Костяшки, ладонь, костяшки, костяшки. Пауза. Костяшки, костяшки:

Э-Л-И Я В-Ы-Х-О-Ж-У.

Спустя несколько секунд последовал ответ:

И-Д-У.

Они встретились у ее подъезда. За день она буквально... преобразилась. Пару месяцев назад к ним в школу приходила тетка-еврейка, рассказывала о холокосте, показывала слайды. Эли походила на людей с тех слайдов.

Резкий свет фонаря подчеркивал тени на ее лице, череп проступал из-под кожи, словно истончившейся, и... — Что у тебя с волосами?

Сначала он подумал, что дело в освещении, но, подойдя ближе, разглядел в ее черных волосах несколько белых прядей. Как у старухи. Эли пригладила волосы рукой, улыбнулась:

— Пройдет. Что будем делать?

— Может, до палатки?

— Что?

— Побежали до палатки?

— Угу. Кто последний добежит — тот тухлая селедка!

В голове Оскара промелькнула картинка:

Черно-белые дети.

Эли сорвалась с места, и Оскар помчался за ней следом. Хоть она и выглядела больной, но бегала куда быстрее его, лихо перескакивая через камни на своем пути. Какая-то пара скачков — и она оказалась на другой стороне улицы. Оскар бежал что есть сил, но картинка в голове не давала ему покоя.

Черно-белые дети?

Точно! Он мчался под гору мимо кондитерской фабрики, и тут его осенило. Старые фильмы, что крутят по воскресеньям. «Андерссонихов Калле» [22] и тому подобные. «Кто последний добежит — тот тухлая селедка!» В этих фильмах любили такие выражения.

Эли поджидала его у дороги, метрах в двадцати от палатки. Оскар подбежал к ней, стараясь не показывать, насколько запыхался. Он никогда еще не водил Эли к палатке. Может, рассказать ей ту историю? Точно.

22

Шведский юношеский фильм 1950 года, классика шведского кино.

— Знаешь, почему эту палатку называют «секс-шопом»?

— Почему?

— Потому что... короче, я слышал на родительском собрании... кто-то рассказывал, что... ну, в смысле, не мне, но... я слышал... В общем, говорят, что мужик, которому она принадлежит...

Оскар начал жалеть, что завел этот разговор. Уж очень глупо все выходило. По-дурацки как-то. Эли всплеснула руками:

— Что?

— Ну, говорят, что он... водит сюда женщин.То есть он после закрытия... ну, ты понимаешь...

— Что, правда?! — Эли взглянула на палатку. — Как же они там помещаются?

— Ужас, да?

— Ага.

Оскар направился к киоску. Сделав пару быстрых шагов, Эли догнала его и прошептала:

— Они, наверное, очень худые!

Оба прыснули. Оскар с Эли вошли в круг света, падавшего из окна киоска. Эли демонстративно закатила глаза, указывая на владельца палатки, стоявшего внутри и смотревшего маленький телевизор:

— Это он? — (Оскар кивнул.) — Вылитая обезьяна!

Приложив ладонь к уху Эли, Оскар шепнул:

— Он пять лет назад сбежал из зоопарка. До сих пор ищут.

Эли прыснула и приложила ладонь к уху Оскара. Ее теплое дыхание заструилось в его голове.

— Нет, не ищут! Они просто его здесь заперли!

Взглянув на продавца, они расхохотались, представляя его обезьяной в клетке, набитой сладостями. Услышав их смех, продавец повернулся к ним и нахмурил мохнатые брови, что лишь увеличило сходство с гориллой. Оскар и Эли захохотали так, что чуть не упали, закрывая рты руками и изо всех сил стараясь сохранить видимость приличия.

Палаточник наклонился к ним:

— Что-нибудь будете?

Эли тут же сделала серьезную мину, отняла руки от губ, подошла к окошку и ответила:

— Банан, пожалуйста.

Оскар фыркнул и крепче прижал руку ко рту. Эли обернулась и, приложив указательный палец к губам, шикнула на него с наигранной строгостью. Продавец по-прежнему стоял у окошка.

— Бананов нет.

Эли изобразила искреннее недоумение:

— Как, нет бананов?!

— Вот так, нет. Что-нибудь еще?

У Оскара сводило скулы от еле сдерживаемого смеха. Спотыкаясь, он отбежал к почтовому ящику в нескольких шагах от палатки, прислонился к нему и расхохотался, содрогаясь всем телом. Эли подошла к нему, качая головой:

— Бананов нет.

Оскар выдохнул:

— Наверное... все... съел!

Оскар взял себя в руки, сжал губы, вытащил из кармана четыре монеты по одной кроне и подошел к окошку.

— Конфеты, разных сортов.

Пристально посмотрев на него, продавец начал зачерпывать совком сладости из пластиковых лотков, выставленных в витрине, ссыпая их в бумажный пакет. Оскар покосился в сторону, желая убедиться, что Эли его слышит, и добавил:

— И бананы.

Продавец остановился.

— Я же сказал, бананов нет.

Оскар указал на один из лотков:

— Я имел в виду банановые пастилки.

Он услышал, как Эли фыркнула от смеха, и поступил так же, как она: приложил палец к губам и шикнул на нее. Продавец усмехнулся, положил в пакет пару банановых пастилок и вручил его Оскару.

Они направились к дому. Прежде чем взять конфету, Оскар протянул пакет Эли. Та покачала головой:

— Спасибо, не хочу.

— Ты что, не любишь сладости?

— Мне нельзя.