Впусти меня
Шрифт:
— Не, извини. Была и вся вышла.
Девочка сидела в кресле не двигаясь и смотрела на него. Даже не улыбнулась.
— Ладно, серьезно, — сказал Томми, — чего тебе?
— Деньги твои, если ты мне дашь немного крови.
— Но у меня же ее нет.
— Есть.
— Нет!
— Есть.
И тут до Томми дошло. Бред какой-то...
— Ты это серьезно?
Девочка указала на деньги.
— Это не опасно.
— Но... что... как?!
Девочка запустила руку в несессер, вытащила какой-то предмет. Небольшой белый кусок пластмассы. Потрясла его. Томми постепенно
Во прикол!
— Слушай, хорош. Ты что, не понимаешь? Я же могу просто зажать твои деньги — и дело с концом. Положу в карман и скажу: «А? Что? Какие три тысячи? В глаза не видел». Это же куча бабок, ты соображаешь? Где ты их вообще взяла?
Девочка закрыла глаза, вздохнула. Когда она их снова открыла, вид у нее был далеко не такой дружелюбный.
— Так ты согласен или нет?
Она не шутит. Черт, она ведь не шутит! Нет... Нет...
— И что, ты просто — вжик, и все?
Девочка с готовностью кивнула.
Вжик? Подождите. Подождите-ка... Как там это было? Свиньи...
Он нахмурился. Какая-то мысль металась в его голове, как каучуковый мячик в закрытой комнате, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, чтобы остановиться. Остановилась. Он вспомнил. Открыл рот. Посмотрел ей в глаза.
— Да ну?!
— Ну да.
— Это шутка, да? Слышь, ты? Шла бы ты отсюда. Понятно? Давай вали!
— Это такая болезнь. Мне нужна кровь. Если хочешь, я тебе еще заплачу.
Она покопалась в несессере, вытащила еще пару тысячных, положила на пол. Пять тысяч.
— Пожалуйста.
Маньяк. Веллингбю. Перерезанное горло. Черт, не может быть... какая-то девчонка...
— Да что ты с ней делать-то будешь. Черт, ты же совсем ребенок!
— Боишься?
— Нет, я же могу... А ты боишься?
— Да.
— Чего?
— Что ты откажешься.
— Да я уже отказался! Это же вообще... Слышь, хорош дурака валять, иди домой.
Девочка неподвижно сидела в кресле, раздумывая. Потом кивнула, встала, подняла деньги с пола и убрала их в несессер. Томми посмотрел туда, где они лежали. Пять. Тысяч. Позвякивание защелки. Томми перевернулся на спину.
— Постой. Ты че, горло мне перережешь, что ли?
— Нет. Только сгиб локтя. Совсем чуть-чуть.
— И что ты будешь делать с кровью?
— Пить.
— Прямо здесь?!
— Да.
Томми прислушался к себе и увидел всю кровеносную систему, будто начертанную на кальке под кожей. Почувствовал, может впервые в жизни, что у него вообще есть кровеносная система. Не отдельные точки, откуда при порезе выступают капли крови, но огромное пульсирующее дерево вен, наполненных — сколько там может быть? — пятью-шестью литрами крови.
— И что же это за болезнь?
Девочка ничего не ответила, лишь продолжала стоять у двери, не убирая руки с защелки, и линии артерий и вен его тела, вся система кровообращения, вдруг напомнили ему... схему разделки мяса. Он отогнал эту мысль, и на смену
ей пришла другая:Стань донором. Двадцать пять крон и булка с сыром.
Потом сказал:
— Ладно, давай свои деньги.
Девочка расстегнула молнию несессера и снова вынула купюры.
— Давай я дам тебе три сейчас, а две потом?
— Как хочешь. Только неужели ты не врубаешься, что я и так в любой момент могу отнять у тебя эти деньги?
— Нет. Не можешь.
Она протянула ему три тысячи, зажав их между средним и указательным пальцами. Он проверил каждую бумажку на свет и вынужден был заключить, что они настоящие. Затем он скатал их в трубочку, зажав в левой руке.
— Ну что, давай?
Девочка положила оставшиеся деньги на кресло, присела на корточки возле дивана, вытащила из несессера упаковку с бритвами и вытащила одно лезвие.
Она и раньше такое проделывала.
Девочка покрутила лезвие в руке, будто решая, какая сторона острее. Потом поднесла его к своему лицу. В голове крутилось лишь это вжик.Она сказала:
— Никому об этом не рассказывай.
— А если расскажу?
— Не расскажешь. Никому.
— Ладно. — Томми покосился на сгиб локтя, на две тысячные бумажки на кресле. — И сколько ты возьмешь?
— Литр.
— А это много?
— Да.
— И что, я...
— Нет. Ты будешь в порядке.
— Она же восстановится, да?
— Да.
Томми кивнул, зачарованно глядя, как лезвие, зеркально поблескивая, коснулось его кожи. Как будто все это происходило с кем-то другим, где-то в другом месте. Он видел лишь переплетение линий. Скула девочки, ее темные волосы, его белая рука, прямоугольник лезвия, раздвигающего в стороны тонкие волосы на руке. Достигнув своей цели, острие замирает на мгновение на выпуклой вене, чуть более темной, чем кожа вокруг. Чуть надавливает, легонько-легонько. Край бритвы погружается в складки кожи, и вдруг —
вжик.
Томми резко дернулся и перевел дух, крепче сжимая деньги в кулаке. В голове что-то хрустнуло, и он сжал зубы так, что они заскрежетали. На сгибе локтя выступила кровь, выплескиваясь толчками.
Звон лезвия, упавшего на пол, — и девочка обхватила его локоть обеими руками, прижавшись губами к ране.
Томми отвернулся, чувствуя ее теплые губы и язык на своей коже. Перед глазами снова встала схема кровообращения, сосуды, переплетение вен, по которым течет его кровь, устремляясь к ране.
Я истекаю кровью.
Да. Боль усилилась. Рука онемела, он больше не ощущал прикосновений губ, лишь то, как кровь покидает тело, как ее высасывают, как она...
Вытекает.
Он испугался. Ему хотелось одного — чтобы это закончилось! Это было слишком больно! Слезы подступили к глазам, он открыл рот, чтобы что-то сказать, и не смог. Не было таких слов, которые могли бы... Он поднес свободную руку ко рту, прижав кулак к губам. Почувствовал прикосновение бумаги, торчавшей из сжатого кулака. Впился в нее зубами.