Впустите меня!

Владимир Георгиевич едва заметно усмехнулся:

– Оппонент Фрейда Альфред Адлер говорил, что в глубинах личности скрывается опыт, который восходит к древнейшим временам.

Сказано это было так, словно все объясняло. Но, вероятно, моя физиономия навела Приймака на мысль, что мой ай-кью отнюдь не запределен, и он решил продолжить пояснения. Точнее, то, что он считал пояснениями.

– Архетипы, - сказал он так, что я тут же понял. Нет, не смысл, а то, что он имел в виду этим тоном: мол, это же элементарно, Ватсон.

Я даже кивать не стал. Просто продолжал смотреть на него.

– Архетипы, - повторил он.
– Это структуры "коллективного бессознательного", в том числе и "народного-фольклорного бессознательного", в котором хранится самый древний опыт человечества. Они продуцируют в сознании человека особые ключевые образы, к которым относятся и демоны.

Он выключил засвистевший чайник, вновь изучил мое окаменевшее (я чувствовал это!) лицо и медленно и внятно, как иностранцу, продолжал разжевывать:

– Другими словами, демоны (как, кстати, и ангелы), которые живут в этом "народном-фольклорном бессознательном", есть архетипические образы. И при определенных условиях способны вторгаться в обыденную жизнь. Только учтите, что это пока всего лишь гипотеза, не более. Я ее привожу не потому, что согласен или не согласен с ней, а просто чтобы вы были в курсе. Полтергейст можно рассматривать как актуализацию архетипической агрессии, которая организует разумное поведение квазиодушевленных объектов.

Именно после этих слов я по-настоящему пожалел, что не включил диктофон - запомнить такое было просто невозможно. Ну, вот почему бывает так, что когда начинают объяснять, все становится еще более непонятно?

Приймак "освежил" наши чашки и вернулся к лекции, видимо, вознамерившись меня добить:

– Говоря проще, - (я вздохнул с облегчением), - проявления полтергейста можно рассматривать как целенаправленные действия демонов. Метафизика? Да. Но, в то же время, нет.
– (Я понял, что вздыхал раньше времени.) - Демонические черты в полтергейсте, безусловно, есть. Складывается впечатление, что народная демонология при каких-то условиях словно овеществляется в виде полтергейстной активности. А виновник этой активности - человек. В нашем случае, беременная хозяйка этой квартиры. Если, конечно, тут можно говорить о виновнике. Скажем так: фокальное лицо. Вы меня понимаете, Сергей?

Я тупо кивнул, но тут же спросил с глубокомысленным видом, чтобы у спеца не создалось обо мне совсем уж плохое впечатление:

– Значит, хотя демонов и не существует, но они все-таки могут проявлять себя через полтергейст?

Владимир Георгиевич похрустел печеньем и изрек:

– Архетипические фигуры обладают автономностью, а могут и вообще освободиться от контроля сознания и приобрести полную самостоятельность.

– Как в нашем случае, - обрадованно вставил я.

Приймак подумал, рассеянно поглядел в темное окно. Бесцельно повозил ложкой в чашке - сахар он туда не клал.

– Хорошо по этому поводу сказал Никита Томин, хотя я и не согласен с ним. Полтергейст можно уподобить разумному океану Станислава Лема. Знаете, конечно, да? Планета Солярис... При полтергейсте, - продолжил он, увидев мой кивок, - человек, мол, сталкивается с неким разумом, природу которого понять пока не может. И этот разум способен оживлять неких демонов, живущих глубоко в нашем подсознании. Демоны эти отнюдь не картинки, не голограммы, они в определенной степени реальны, поскольку способны на физическое воздействие как на вещи, так и на людей. Но "фантомы" у Лема нейтральны, а "фантомы" полтергейста враждебны, стараются навредить. Вот такие дела...

Я приободрился, потому что вроде бы понял весь этот кусок объяснений, и напомнил:

– Вы сказали, что не согласны с этим...

– Да, не согласен. Я считаю, что этот разум, а точнее, разумы, и есть сами демоны, кем бы они ни были - об их природе говорить не будем. Лилит и другие, их много. Просто нам известны символы далеко не всех демонов.

– То есть вы считаете, что Лилит на самом деле существовала?
– недоверчиво спросил я.

– И существует в данное время, как и другие, - очень серьезно ответил Приймак.
– И ее история, как и история с Эдемским садом, может быть правдой. Только изложенной древними в силу их разумения. Сотворение Евы из ребра... История со змеем-искусителем... Это переложение учебника по квантовой механике на язык букваря. Демоны существуют, как в нашем подсознании, так и вне его. В объективной реальности, только не в этой. Они ушли из этой реальности, но временами возвращаются, чтобы вредить. Или чтобы привлечь к себе наше внимание. Или с какой-то иной целью. И если получится, мы сегодня узнаем имя того, кто шалит здесь при посредстве хозяйки квартиры, - он кивнул на стену, за которой спала Наталья.
– При невольном посредстве, разумеется, как я уже говорил.

– Каким это образом мы узнаем?!
– поразился я.

Владимир Георгиевич молча встал и направился к двери. Обернулся и сделал приглашающий жест. Я проследовал за ним в большую комнату, и в круге света от включенного аномальщиком фонарика увидел на полу между диваном и мебельной стенкой выложенный Приймаком из спичек вопрос: "Как твое имя?"

– И вы рассчитываете...
– почему-то шепотом начал я, но Приймак меня прервал:

– Потерпите немного, и увидите сами.

Все это показалось мне вдруг таким нереальным и абсурдным, что я едва удержался от желания извлечь из сумки дежурную фляжку коньяка и предложить аномальщику накатить по чуть-чуть. Вряд ли это было бы целесообразно. Не поможет тут никакой коньяк...

В два часа ночи Владимир Георгиевич вновь повел меня в большую комнату. Свет в прихожей продолжал гореть. Аномальщик распахнул вторую створку, и мы устроились в дверном проеме на захваченных из кухни табуретках. Я смотрел то на свои часы, то на слова из спичек, на которые светил фонарь Приймака, то на балконную дверь, и чувствовал себя, наверное, так, как безоружный солдат перед вражеским танком. "Наверное" - потому что мне не приходилось бывать перед танком. Спина под свитером взмокла, а сердце грохотало так, что, казалось, заглушит и стук в балконную дверь.

Не заглушило. От удара в стекло я подскочил на табуретке, хотя и ждал его, потому что часы показывали два десять. Фонарик в руке Приймака дрогнул. Я сжался на табуретке, глядя на балконную дверь - там никого не было - и ожидая следующего удара... но в комнате было тихо. Причем не просто тихо, а так одуряюще тихо, словно меня ткнули головой в мешок с опилками. Я застыл, каждой клеточкой тела прочувствовав, что ощущала превратившаяся в соляной столб жена Лота. И так, в тишине, прошло то ли пять секунд, то ли десять. А потом Владимир Георгиевич встал и шагнул к выложенным спичками словам на полу. Он заслонял их от меня, и я понял, что надпись стала короче... или и вовсе исчезла. Неестественная тишина превратилась в обычную. Никакого буйства... Ничего...

Я тоже поднялся с табуретки и подошел к Приймаку, светившему фонариком себе под ноги. Да, спички исчезли, но не все. Их осталось восемь, сложенных в три буквы. Три спички - "А", две - "V", и еще три - "Э".

"АVЭ".

Буква "Э" была угловатой, как и предыдущие - две спички под углом вверх и вниз, и одна поперек, вонзаясь между ними.

Разумеется, на ум сразу пришло "Ave Maria" и "Ave, Caesar". "Здравствуй, Мария" и "здравствуй, Цезарь". Хотя первое, кажется, переводят как "радуйся".