Врачебные связи

– Не понимаю… Ты, что, отказываешься от девочки?

– Другими словами, она вообще больше не онкологическая пациентка. Понимаете, Анна Демьяновна, мы провели все необходимые анализы, и пришли к выводу, что в крови Марины отсутствуют раковые клетки. Когда она только поступила, результаты были не совсем такими: терапия, которую к ней применяли в онкологическом диспансере, давала плоды, но тогда еще нельзя было говорить об окончательном диагнозе. Теперь это возможно: с точки зрения онкологии Марина здорова.

– Ты хочешь сказать, – медленно произнесла я, – «Голудрол» на самом деледействует?!

– Похоже, так. А теперь – плохая новость, и она непосредственно связана с этим препаратом. Марине срочно требуется пересадка почки, потому что обе ее «родные» не сегодня завтра откажут окончательно.

– Как же могло получиться, что врач Марины просмотрел такой серьезный побочный эффект?

– Дело в том, что у Марины на фоне употребления «Голудрола» развилась хроническая почечная недостаточность. Видимо, не замеченная на фоне основного заболевания острая почечная недостаточность, частенько являющаяся следствием токсического воздействия на почку лекарственных препаратов, прошла незамеченной. При ОПН изменения в почках в большинстве случаев обратимы.

– Но ты сказала, что у Марины хроническая…

– Верно, – перебила Оля. – Беда в том, что ее онкологический диагноз очень серьезен, а ведь даже в обычной ситуации заметить начальную стадию хронической почечной недостаточности практически невозможно, так как она протекает бессимптомно. Все становится ясно, только когда почки снижают функционирование процентов до двадцати пяти! Онкологи заботились о том, чтобы их лечение соответствовало необходимости, и на возможные осложнения внимания не обращали, пока не стало слишком поздно. Если бы врач Марины был внимательнее, он мог бы прихватить болезнь пораньше и назначить нефропротективные препараты и симптоматическую терапию.

– То есть виноват ее врач? – уточнила я.

– Мне кое-что непонятно, Анна Демьяновна. Судя по истории болезни и тому, что рассказывает сама Марина, выходит так, что хроническая почечная недостаточность развилась у нее слишком уж быстро, и терминальная стадия наступила, прямо скажем, в рекордно короткие сроки! Анемия и другие эффекты, вызываемые этим заболеванием, возможны и при лечении онкологии, поэтому, вполне вероятно, врач и не заметил ничего, пока не проявились симптомы, обычно не характерные. Марина не страдала ни диабетом, ни другими заболеваниями, по которым ее можно было бы отнести к группе риска. Правда, от врача многое зависит. Допустим, такие проявления, как отеки ног, уменьшение объема мочи и гипертония можно было бы заметить – при желании. С другой стороны, принимая во внимание лечение от онкологии, усталость, слабость, тошноту и рвоту, потерю аппетита и веса легко отнести на его счет.

– И за какое время, по твоим прикидкам, у Марины развилась тяжелая хроническая почечная недостаточность? – спросила я.

– Полагаю, месяцев за пять.

– Невероятно!

– Вот именно. Обычно это тянется годами, а тут… Сейчас у нее зашкаливает креатинин, а скорость клубочковой фильтрации катастрофически мала, и я не вижу другого выхода, кроме пересадки. Как насчет ее брата?

– К сожалению, он не подходит в качестве донора, – пробормотала я.

– Что ж, тогда ситуация выглядит печально, – грустно покачала головой Оля. – Но одно ясно: Марина больше не онкологическая пациентка, хотя жизнь ее по-прежнему в опасности.

– Значит, Толик все-таки прав!

– Вы о чем?

– О том, что именно применение «Голудрола» вызвало развитие почечной недостаточности.

– Знаете, Анна Демьяновна, – проговорила Оля задумчиво, – я вам раньше не говорила… Когда вы упомянули «Голудрол», я сходила к нашей заведующей, Алле Олеговне.

– Ты что-то узнала об этом препарате?

– Узнала, почему я о нем ничего не знаю. Вы же в курсе, как лекарства попадают в больницы?

– Ну, – пробормотала я, – обычно «сверху» спускается директива. Вроде бы какой-то аукцион объявляется?

– Точно. На аукционе выигрывает самый дешевый препарат, и «Голудрол», из всех имеющихся, оказался как раз таким. Кроме того, результаты клинических испытаний показывали, что он эффективен при лечении острого лейкоза.

– Но почему он миновал вашу больницу? – недоуменно спросила я.

– Алла Олеговна, слава богу, отбрехалась! Она не делилась ни с кем из нас, но, оказывается, слышала о тяжелых побочных эффектах «Голудрола». Только благодаря этому, думаю, мы сейчас не пожинаем плоды его употребления.

– Интересно, как ей это удалось? С другой стороны, если врачи знают о побочных эффектах препарата (а лечащий врач Марины не мог не видеть, что происходит), то почему же они не выносят вопрос на врачебную комиссию? Когда я активно практиковала, случались такие ситуации, и мы находили решение!

– Это было давно, Анна Демьяновна, – вздохнула Оля. – Сейчас балом правит большой, толстый РУБЛЬ, поэтому мало кого интересуют последствия. Рынок не подразумевает ни ответственности, ни совести, только прибыль, дивиденды… Если пойдешь к начальству со своими жалобами, то в лучшем случае получишь выговор и бесплатный совет не лезть не в свое дело. Вот и сидят все, уши прижавши, помалкивают.

– И «залечивают» пациентов, что ли?

– Большинство считают, что, если препарат «одобрен Министерством здравоохранения», то их дело маленькое.

– Отлично! – фыркнула я. – Выходит, только один врач и восстал, да и тот сидел бы в кустах, скорее всего, если бы его лично дело не коснулось?

– А что, есть такой герой? – заинтересовалась Оля.

– Да ты его знаешь – Толя Кречет, брат Марины. А теперь его в убийстве обвиняют, и все из-за бурной деятельности, которую он развернул при помощи других пострадавших от «Голудрола».

– Толю – в убийстве? – не поверила Оля, снимая очки и щурясь на меня, как сова с дерева в светлое время суток. – Нет, это вы о ком-то другом говорите! Он с сестрой возится, как с собственным ребенком, ласковый такой, добрый…

– Я тоже так считаю, – кивнула я. – Толя на убийство не способен, однако следователь со мной не согласен.

Мы немного помолчали.

– Что нам с Мариной-то делать?

– Держать ее здесь смысла не имеет. Через два месяца приводите на обследование, потом еще через полгода. Если в течение года рак не вернется, можно будет говорить об устойчивой ремиссии. А вот с почками… Если хотите, я поговорю со своим приятелем, он в центре трансплантологии работает. Правда, сомневаюсь, что он предложит что-то конкретное. В лицо вам это никто не скажет, но беда в том, что диагноз Марины толкает ее в самый конец очереди на пересадку, а время не ждет. Но он может что-нибудь посоветовать.

– Сделай милость, поговори, – попросила я. – В нашем положении любая помощь важна!

– Вы не меняетесь, Анна Демьяновна! Все близко к сердцу принимаете, обо всех заботитесь…

– Может, и обо мне кто позаботится, когда я в беду попаду?

– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевала через плечо Оля. – Вас-то мы точно не оставим – весь наш курс до сих пор посиделки в вашей квартире вспоминает!

Да, трудно свыкнуться с тем, что мы стареем, а дети растут – наверное, это самая сложная задача из всех, которые приходится решать в жизни.