Враг из прошлого

— А весло? — спросил я. У меня уже голова от его трескотни заболела.

— Весло? — Алешка немного растерялся. — Весло… я еще не придумал. Но придумаю.

— Ты лучше свой рассадник полей. А то засохнут твои укропы.

— А зачем? — искренне удивился Алешка. — Я ведь их понарошку сажал, для отвода глаз.

Но он все-таки взял ведро и, ворча что-то под нос, пошел поливать свой огород. И поливал очень добросовестно — мне из окна кухни было видно. Если он и дальше будет так ухаживать за своими «понарошечными» посадками, то там не огород разрастется, а болото.

Когда Алешка вернулся, я ему сказал об этом. Он хихикнул:

— Ну и хорошо, за лягушками далеко ходить не придется.

К тетушке Тильде на прием мы в тот день не пошли. Она сама пришла к нам и сказала, извинившись, что шашлык переносится на завтра — приболел Атосик. Не опасно, но ему нужен покой.

Поэтому до вечера мы занимались хозяйственными делами, а потом пошли с Алешкой на берег озера. Это уже стало у нас привычкой. Мы сидели или в лодке, или прямо на берегу, на еще теплом песочке и любовались, как озеро неумолимо затягивается таинственным туманом. Как он клубится, бродит, превращается в какие-то неясные фигуры, которые тут же меняют свои очертания, расплываются.

— Привидения, Дим, — шепнул мне романтически настроенный Алешка. — Поймать бы одного.

— Это еще зачем?

— Пригодилось бы. Вон, смотри, какой подходящий.

В белизне тумана сгустилась темная фигура. Показалось, что это человек, который стоит в лодке и бесшумно подгребает одним веслом. Показалось даже, что он в длинном плаще и не то в капюшоне, не то в какой-то странной шляпе. Призрак Белого озера…

И этот призрак тихо растворился в тумане. Не плеснула вода, не стукнулось весло в борт лодки.

И вдруг из самой гущи тумана послышался громкий кашель и грубый голос, который смачно выругался.

Нам это привидение ловить расхотелось. И мы пошли домой с какой-то неясной тревогой в сердце.

После ужина мы с Алешкой устроились на тахте, и Матвеич продолжил свой рассказ.

— Вообще, — начал он, — этот Окаянный Ганс был очень злобный человек. И во всех своих бедах он винил работников милиции. Считал, что они загубили его молодую жизнь. Судимостей у него было как у Атосика блох. Но виноваты в этом «менты поганые», а сам Ганс — невинно пострадавший. Он так всегда говорил: «Ну, шубенку снял с бабенки, так не замерзла же. А меня — на зону. Ну, машину угнал — так не разбил же, а меня в тюрягу. Ну, квартирку ломанул одного лоха, но ведь не дочиста ее вымел. А мне — срок. Задолбали меня менты коварные. Молодую жизнь загубили. Но я в долгу не останусь, заплачут они у меня горючими слезами…»

И тут, в темноте ночи, за окном раздался выстрел!

Глава VII Дела минувших дней…

Прошло одно мгновенье, мы с Алешкой еще сидели, оцепенев, а Матвеич уже вырубил свет и, стоя сбоку от окна, внимательно смотрел на улицу. Вот что значит старый опер!

— Сидеть дома! — сказал он. В руке его появился фонарик. — К окну не подходить!

Матвеич вышел во двор, мы, конечно, «послушно» прилипли к окну и видели, как возле калитки поблескивает свет фонаря и движется силуэт Матвеича.

Скоро он вернулся. В одной руке — фонарик, в другой — небольшая картонная трубочка и кусочек проволоки.

— Новогодняя хлопушка, — сказал Матвеич. — Хорошо, что не петарда. Мальчишки, небось, балуются. — Он помолчал. — Хотя какие здесь мальчишки? Только вы. А все остальные в округе — это старики.

Хлопушечка мне показалась знакомой. Да и проволочка тоже: точь-в-точь такая, какой Алешка свои кроссовки зашнуровал. Синенькая…

— Хулиганье! — возмутился Алешка. — Всем остальным старикам в округе спать не дают.

Матвеич положил хлопушку на стол.

— Она была привязана к калитке. Да остроумно так — как калитка откроется, так хлопушка и хлопнет. Умелец какой-то сработал.

— Вроде Окаянного Ганса, — подсказал Алешка.

— Ничего, я ее завтра участковому снесу, пусть он этого маленького Ганса вычислит, и мы ему оба уха надерем.

— Оба не надо, — заступился Алешка. — Это несправедливо.

— Почему? — удивился Матвеич.

— Хлопушка-то одна, а уха два.

— Может, ты и прав. — Матвеич в задумчивости поскреб немного заросший подбородок. — Мы лучше родителей оштрафуем.

— Смотря чьих, — как-то осторожно сказал Алешка. И прикусил язык. — Давайте лучше про настоящего Ганса послушаем. Очень меня его судьба волнует.

— Ну, хорошо. — Матвеич убрал хлопушку в стол. — Только с условием: Дима нам сделает чай.

— Два условия, — поспешил Алешка. — С гренками.

Условия были соблюдены, и мы опять стали слушать рассказ Матвеича, не подозревая, что он уже получил свое продолжение рядом с нами. Опасное и неотвратимое…

— Ну что? Вычислили мы этого Ганса, установили, что он живет на окраине маленького городка. Выехали туда на задержание. Но сперва провели разведку на местности. Выяснили, что живет он тихо-мирно, работает на заводе, ни в чем плохом не замечен. Живет скромно — не похоже, что сильно разбогател на краже…

— Притворялся, — уверенно заявил Алешка. — Запрятал все, что скрал, и ждал, пока вы успокоитесь. А потом все бы продал — и в ресторан.

— В ресторан… — усмехнулся Матвеич. — Если бы он все, что похитил, продал, то мог бы просидеть в ресторане до конца своей жизни.

— Скучновато… — Алешка покачал головой.

— Что поделаешь — такое у него представление о счастье. А у тебя? — спросил он Алешку.

— А я откуда знаю? — искренне удивился мой младший братец. — Мы про счастье еще не проходили.

— Ну, а твой папа? Как ты думаешь, он счастливый человек? У него трудная и опасная работа. С таким злом, с такой грязью ему приходится работать… Это тебе не песенки на эстраде распевать.

— Зато он людей защищает. И всякое зло наказывает.

— Ну, а твоя мама? Она счастливая?

— Ого! Ей еще лучше живется. У нее мы с Димкой есть. И папа. И подруга Зинка. И хлопот полон рот. Ей скучать некогда.

— Ну, вот видишь, как просто?

— Еще бы. Очень просто: любимая работа, любимые люди рядышком, хлопот полон рот — вот тебе и счастье! Так, что ли? — Алешка улыбнулся. — Поехали дальше.

— А что дальше? Начали мы этого Ганса потихонечку окружать. Изучили его знакомства, негласно допросили соседей. И ничего, в общем-то, не узнали. Правда, на заводе один рабочий обмолвился, что Гансовский не так давно ездил в Крым. Зачем, почему — никто не знает. Мы тут же послали в Крым двоих наших сотрудников: может, он и там уже успел что-нибудь натворить. А Ганса задержали…

— Он дрался, наверное, когда вы его задерживали?

— Да нет, все было тихо и мирно. Организовали ему повестку в военкомат, там его взяли в наручники и отправили в Управление. Вот тут он, правда, разбушевался. «Менты поганые! Жить не даете! Я честно отбыл наказание! Порвал со своим темным прошлым! А вы на меня чужое дело вешаете! Фашисты! Гестаповцы!» Разбушевался и очень нагло себя вел. В краже, конечно, не признается и нахально так заявляет: «Вещей нет — и кражи нет! Не докажете! А вещи не найдете!»