Враг моего мужа

Крымский заламывает бровь — мои слова его удивили, и я внутренне ликую от этой маленькой, но такой важной для меня победы.

Так, крошечными шажками, я пробью его оборону.

— Значит, раздеться? — уточняю, а Крымский кивает и прищуривается. Указывает рукой на свёрток, лежащий на подлокотнике, ждёт. — Полностью?

— Абсолютно, — откашливается и снова поправляет брюки.

Ну, хорошо, Крымский. На это я тоже готова пойти.

Я делаю глубокий вдох, будто бы собираюсь нырнуть в бушующее море с высокого крутого обрыва, а Крымский потирает пальцами левый висок и вновь облизывает губы. А ещё сглатывает, и я вижу двигающийся вверх-вниз под кожей кадык.

Так смотрят охотники на своих жертв, только и я не так проста, как Артуру кажется. Грубить Крымскому, посылать его в далёкие матерные дали — отличный способ самоубиться, но я выбираю другую тактику.

Нащупываю пальцами замок платья и уверенно, но медленно тяну “собачку” до талии вниз. Под ним на мне ажурный комплект белья — единственное напоминание, что я ещё женщина, которой положено любить себя и баловать.

Я смотрю на лицо Крымского с резкими, но не грубыми чертами, а платье падает к моим голым ногам. Переступаю через уже никому не нужную тряпку, ступнёй откидываю её в сторону и на миг теряюсь — неужели действительно всё нужно снять?

Артур прикрывает глаза — велит продолжать, — и я избавляюсь сначала от бюстгальтера, а после и от бикини. Всё, дело сделано, я унизилась настолько, насколько могла. И только моя одержимость жаждой справедливости, невозможность жить, пока Коля не получил сполна, не дают возненавидеть саму себя ещё сильнее.

— Повернись, — хриплый приказ, и я слушаюсь и замираю.

Шаги за спиной, я прикрываю глаза. Не могу сдержать нервный рваный вдох, когда тёплые шероховатые пальцы дотрагиваются до моего плеча. Крымский проводит вниз по руке, кружит по контуру острого локтя, касается запястья, а после снова вверх. Сгребает мои волосы в пригоршню, наматывает на кулак и говорит тихо на ухо:

— Ровно два оборота.

Тянет на себя мои волосы, заставляет запрокинуть голову и обхватывает свободной рукой горло.

— Сейчас надавлю и не станет куколки.

— Надави, — почти прошу и этим снова сбиваю с толка Крымского.

— Ты точно сумасшедшая, — усмехается, а хватка на горле становится слабее. — Безумная рыжая ведьма. Неужели не врёшь? Или такая дура?

Он проводит рукой ниже, касается ключиц и замирает в опасной близости от обнажённой груди. Его ладонь горячая, с огрубевшей кожей, большая и тяжёлая.

— Засела в башке занозой, — признаётся, а я прикрываю глаза. Крымский не делает мне больно, но его власть пугает и выбивает из колеи.

Отпускает волосы и крепко обвивает рукой мою талию и прижимает меня к груди. Возбуждение твёрдой эрекцией упирается чуть выше ягодиц, а грубая ткань джинсов царапает кожу. Крымский так явно хочет меня, что это одновременно пугает и волнует. Я голая, зажатая в тисках мощных татуированных рук, где-то рядом толпа мужиков, а чужие губы касаются моего уха, опускаются всё ниже и ниже, а кончиком языка Крымский слизывает с кожи мой вкус.

Это всё неправильно, и я не должна ничего чувствовать, но что-то внутри откликается на первобытный призыв самца. Внизу живота раскатывается жар, отдаёт пульсацией в висках и шумом в ушах.

— Я никогда не брал баб силой, — признаётся Крымский и прикусывает нежную кожу на плече. — Зачем мне это? Но тебя так невыносимо хочется трахнуть. Стояк, как в пятнадцать.

Артур отпускает меня и толкает вперёд, к стене, и приходится упереться в неё руками, чтобы не упасть. Оборачиваюсь, ловлю взгляд Крымского, исследующий моё тело, полыхающий желанием и жаркой страстью. В его глазах даже не похоть — странная жажда. Она сметает меня, сминает, выкручивает наизнанку.

— Расставь ноги.

Крымский приказывает, я слушаюсь, и происходящее больше похоже на безумие, но… в этом столько порочной страсти, тёмной и горькой на вкус, что остаётся только подчиниться.

— Покорная и гордая, сумасшедшая и расчётливая — слишком сложный коктейль для подосланной бабы, — проводит пальцами вдоль позвонков, вниз к пояснице, кружит вокруг левой ямки, потом касается правой. Спускается ещё ниже, оглаживает выемку меж ягодиц, не проникая глубже, и замирает на внутренней стороне бедра, практически у входа. — Снова течёшь. Если ты не врёшь мне, чем же Колюня так тебя разозлил?

— Он подонок, — выплёвываю. — Я его ненавижу.

— Коля всегда был дебилом, хоть и хитрый, зараза. Ему, наверное, не объяснили, что злая и обиженная баба — самый страшный враг. Особенно, если она такая красивая.

Усмехается, глядя прямо мне в глаза. Снова облизывает губы, а я вторю этому движению, и взгляд Крымского туманится животным голодом. Артуру нужно сделать усилие — отчётливо вижу, — чтобы отойти от меня хотя бы на шаг.

— Одевайся, — бросает короткое и запускает руку в светлые волосы на затылке. Ерошит их, сканируя меня вновь заледеневшим взглядом.

Киваю, а Крымский идёт к двери, но в последний момент останавливается:

— К тебе придёт дядя Ваня, отведёт ко мне. Будь готова, поговорим.

И выходит, а я понимаю, что ничего не понимаю. Колени дрожат, ноги ватные, а перед глазами туман клубится. Господи, дай мне сил всё это выдержать и не рухнуть на ещё более глубокое дно.

Я не имею права к кому-то привязываться — я здесь не для этого.

В свёртке оказывается летнее платье в синюю полоску и лёгкие мокасины. И ничего больше. Никакого белья, ни чулок, ни других атрибутов возможных сексуальных игрищ: простая одежда, практичная и удобная. И это наводит на мысль, что Крымский действительно готов меня выслушать.

Вот только интересно, кто помогал ему с выбором одежды. Кто этот человек? Он сам? Не знаю и знать не хочу.

Отрываю бирки, быстро одеваюсь и спустя несколько минут уже готова к выходу. И, словно за мной всё это время наблюдали, практически сразу, как я расправляю последнюю складку на юбке чуть ниже колен, в дверь стучат.

Значит, не Крымский — тот себя любезностями не утруждает: когда хочет приходит, когда ему нужно уходит.

— Войдите! — кричу, а ладони почему-то потеют. Потираю их друг о друга и от нетерпения едва не пританцовываю на месте.

— Готова, Злата? — улыбается дядя Ваня, а мне становится немного легче. — Тебе идёт платье.

— Оу, спасибо большое. Оно… удобнее моего.

— И в этом месте — то, что нужно.

Да, мне определённо нравится этот мужчина. Дядя Ваня кажется добрым — то ли из-за возраста видится таким, то ли приятной улыбки, от которой кожа на лице складывается в морщинки. Ко мне давно уже никто не проявлял тёплых чувств, и даже Крымский демонстрирует мне что угодно, только не светлое и ласковое.