Врата ночи

Звонили и клиенты — то у Скуратова, то у Астраханова находились какие-то деловые вопросы. Звонил Белкин из музея — документы с подробной картой и точным описанием маршрута были почти готовы: «Выберите время на днях, Сергей, подъезжайте, мы еще поработаем с дневниками и архивом». Звонил Алагиров — этот просто так, чисто по-дружески, узнать, как идут дела у "нашего снабженца, кормильца и

проводника", приглашал посетить Берсеневку. Звонил Кравченко.

Мещерский слушал голоса — друзей, клиентов, партнеров по бизнесу. Мужские голоса — такие разные и одновременно такие похожие. И совершенно, совершенно отличные от того незнакомого, неузнаваемого голоса, который и пугал, и притягивал его своей грозной тайной. Который хотелось не слышать больше никогда и одновременно услышать еще раз, чтобы спросить... О чем?

Позже Мещерский думал: а что это вообще было — любопытство, ненависть, страх? Да, он вздрагивал при каждом телефонном звонке. Но больше уже ни секунды не колебался — брать или не брать трубку.

Так случилось и на этот раз. В офис турфирмы он приехал в обеденный перерыв с фармацевтического склада при фабрике на Варшавском шоссе, где оптом «югоармейцы» закупали крупную партию медикаментов по спискам, представленным Скуратовым. Более крупную, чем это, по мнению Мещерского, было необходимо для стационарного лечения всех двадцати членов будущей экспедиции. Однако на этот счет он пока не задавал никаких вопросов клиентам. Считал: если сочтут нужным, объяснят, кому причитается львиная доля дорогих и дефицитных лекарств. Итак, он вернулся в офис, взмыленный как лошадь, осоловевший от солнца и жары, размышляя: куда бы смотаться перекусить? Махнуть домой, где в холодильнике остатки скудного ужина? Но день был настоящим пеклом, лето вступало в свои права, и выбираться из офиса, где работал кондиционер, предоставлялось просто непосильным подвигом. Звонок. Мещерский послушно, как автомат, взял трубку. Сначала он не узнал звонившего, потом...

— Сережа, привет, да это я — Михаил Ворон, — в трубке кто-то насмешливо хмыкнул. — Весь в делах, гляжу. Своих перестал узнавать.

После юбилейного вечера в институте Ворон еще не объявлялся. Познакомив его с клиентами из «Армии Юга России», он как-то вдруг исчез из поля зрения Мещерского. Тот лишь уразумел из бесед со Скуратовым, что Ворон не имеет прямого отношения ни к военно-историческому обществу, ни к благотворительному фонду духовного и культурного наследия Терского казачества. И точно, в подобной атмосфере его можно было представить с великим трудом. Правда, эту «атмосферу» Мещерский и сам пока еще воспринимал смутно.

Однако Ворон, на удивление, был вполне в курсе экспедиции. Это Мещерский сразу же понял по его репликам и быстрым энергичным вопросам. Особенно его интересовало, успешно ли обстоят дела с приобретением медикаментов.

— Мы предоставили Скуратову средства, а также полный перечень необходимых лекарств, который вы приобретете с нашей помощью и возьмете с собой и который впоследствии доставят грузовым самолетом...

— Куда? — осторожно спросил Мещерский.

— Ты обедал? — спросил вдруг Ворон благодушно.

— Нет еще.

— Язву наживешь, радость моя. Нельзя так. Я тут как раз в центре, из машины тебе звоню. Давай-ка пообедаем вместе, а?

— Хорошо, Миша, буду рад.

Ворон подумал секунду и назвал бар у Курского вокзала. Мещерский знал его — из офиса на Чистых прудах по Садовому часто проезжал мимо, но не бывал никогда. По дороге он размышлял о том, что и «обедать» его позвали, видимо, не случайно, так же как и «смотреть конюшню». Ворон, как и «югоармейцы», не любил вести некоторые разговоры по телефону.

Бар был средней руки. А назывался забавно: «Москва-Петушки». Войдя в темный низкий зальчик, Мещерский поискал глазами — нет ли где над стойкой портрета Венечки Ерофеева. Но портрета не было. А Ворон уже ждал его в уютной кабинке за столиком над раскрытым меню.

Для начала они заказали по бокалу ледяного пива. Оба были за рулем, да крепче в жару ничего и не хотелось. Михаил Ворон показался Мещерскому иным,чем на том вечере. Без делового костюма — в летней рубашке и белых брюках — он выглядел моложе, раскованнее. Модные квадратные стекла тонких очков словно сами по себе жили на его лице. Иногда они сверкали как алмазы или как окна маленьких домов, отмытые к майским праздникам. А иногда за ними в свете неяркой лампы под колпаком, освещавшей столик, было не видно Мишкиных глаз. Его интересовало теперь не только как обстоят дела с приобретением медикаментов, но и получением медоборудования.

— Медоборудования? — несказанно удивился Мещерский.

— Ну да. Разве Скуратов не сказал тебе? Наш фонд закупил и предоставляет экспедиции медоборудование, которое рейсом самолета будет доставлено...

— Куда же оно будет доставлено, Миша? — Мещерский играл полную наивность. Он думал о том, какой пункт назовет Ворон — оазис Хамрин, курдский военный лагерь в горах массива Джебель-Синджер?

Ворон подлил ему пива из кувшина.

— За вами ведь прилетит самолет в Багдад, — сказал он, отхлебнув глоток. — Ну, когда вы благополучно пройдете по маршруту и выполните свою военно-историческую миссию по увековечиванию памяти русского казачества. Чтобы рейс не был порожним, мы и решили воспользоваться оказией. Мы — это Фонд сотрудничества с развивающимися странами, где я работаю вот уже несколько лет. — Ворон чуть улыбнулся тонкими губами. — Контакты с Ираком, ты сам знаешь, заморожены. Но это чисто гуманитарная акция со стороны нашего фонда. Мы дарим оборудование Для операционной в кардиологическом центре в Багдаде, а также необходимые медикаменты. В Багдаде все это выгрузят с борта, там будет наш представитель, а его будут встречать сотрудники местного министерства здравоохранения. А потом самолет заберет вас — героев-путешественников.

— А этот груз тоже будет проходить по документам как груз экспедиции военно-исторического общества? — спросил Мещерский.

— А что в этом плохого? Что страшного? — Ворон снова сделал глоток пива.

— А партия медикаментов?

— Большая часть принадлежит экспедиции, мы выступаем здесь в качестве вашего спонсора. А меньшая... Скуратов в курсе. Вы оставите кое-что в качестве гуманитарного дара в одном из селений в Диз-Абаде... Вот такие дела, Сереженька...

Дела... Кто-то ищет контакты в регионе. Со всеми замешанными в политический конфликт сторонами. И в ход идут в качестве презентов не только чистокровные драгоценные кони, но и оборудование для госпиталей, и лекарства. Причем никто не забыт: экспедиция везет «гуманитарные подарки» и в Северный Курдистан, и в аравийскую нефтеносную пустыню, и в официальный, воюющий чуть ли не со всем миром Багдад.

— Жаль, что ты, Миша, не едешь с нами, — скачал Мещерский.

— Я? Да ты что? Ненавижу Восток. В позапрошлом году с женой в Тунисе отдыхали. Чуть с ума там не сошел. Пустыня, жарища, море как теплая моча. Обгорел на пляже так, что кожа лоскутами слезала. Африка ж!

— Ты женат?

— Уже нет. Четыре месяца назад развелись. Горшок об горшок.

— Проблемы?

— А, — Ворон равнодушно махнул рукой. — Какие сейчас браки, Сережа... Ты вон до сих пор свободен как ветер, ну и правильно. Нервов меньше истреплешь. Я часто институт наш вспоминаю. Золотое время было, дружочек. Прошло, улетучилось. Мало мы ценили, Сережа, студенческие годы, мало им радовались. И сейчас редко встречаемся. А встретишься, все дела, дела...

— Или скандалы. — Мещерский опустил голову. — До сих пор себе не могу простить, Миша, того своего позорного поведения.

— А, слушай, брось! Мы все сразу почувствовали — что-то серьезное случилось. — Ворон тревожно заглянул ему в лицо. — Ты не подумай, что я тебе не поверил. Ну, когда ты про какую-то дикую кассету говорил... Ребята потом подходили, спрашивали. Охрану здания поставили в известность. Они там все обещали проверить. Но надо же было такому произойти на юбилее старика!

— Я думал, после той моей истерики клиенты от меня как oт чумы шарахнуться, — сказал Мещерский. — Но нет. Воспитанные люди. Даже вида не показали.

— Даты им просто позарез нужен. Во-первых, у тебя бизнес раскручен, связи, нетрадиционный туризм. Слухом Москва полнится. Во-вторых, мы тоже свое веское слово сказали. — Ворон многозначительно усмехнулся. — Я ж творю, с зимы с тобой хотел контакты наладить. Ну, а в-третьих, Скуратов такой человек — его мало что смутить может.

Мещерский молча ел жареное мясо, пил пиво.

— Познакомились мы два года назад — Ворон закурил. — Но опять же. Москва-матушка слухами полнится. Он из очень приличной семьи, правда, отца очень рано потерял. Но знаешь, как это, — знакомые, знакомые знакомых, родственники... Батя мой про его мать еще в оные времена кое-что слыхал. В середине шестидесятых слыла в Москве одной из первых-красавиц. Дочь скульптора, с великими запросами. Вышла за человека гораздо старше себя. Партийный чин был. Отец мой его не знал, но... Он умер быстренько. С молодой женой сердце надо — мотор, а у этого подкачало. А мадам вдова потом весело жила, небедно. И на сына Лешеньку молилась как на божество. У него ведь матери фамилия — не отца.