Врата тьмы

И Роланд едва успел отодвинуть трубку от уха, когда Дару бросила свою с такой силой, что стук разнесся по всей комнате. Даже Том поднял голову от миски.

— Она, э-э, сегодня не придет, — сообщил Роланд, вешая трубку.

— Так я же это уже сказала.

— Ага. — Он запихнул телефон обратно под диван. — Я помню.

Ребекка повернулась к Эвану.

— А что мы будем делать без Дару? — озабоченно спросила она. У них все планы были рассчитаны на четверых.

— Роланду придется пойти с нами.

— К маленькому народцу?

— Да.

— Нет! — Роланд вскинул руки, когда взгляды серых глаз Эвана и карих — Ребекки остановились на нем.

«Им как что в голову взбредет, — рассуждал он, — они уже от этого не отступят. И их пристальное внимание начинает немножко утомлять».

Пока не появился Эван, Роланд не понимал, каким образом простота Ребекки может оказаться силой. Теперь он не понимал, как мог этого не понимать.

— Я не буду таскаться на разговоры с обитателями кустов и водостоков. Буду по прежнему плану слушать на улицах.

— Не хочется мне оставлять тебя одного, — сказал Эван, совершая одно из своих незаметных превращений в Эвантарина, Адепта Света.

— Дару одна, — напомнил ему Роланд.

— Зачем же подвергать опасности вас двоих?

— А Дару в опасности? — спросила Ребекка.

— В одиночку каждый из нас легкая добыча Тьмы.

— Снова печенье с предсказанием, — решил поиздеваться Роланд.

Эван прищурил глаза.

— И тем не менее это правда.

Послушай, если я тоже буду один, то у Дару шансы вдвое лучше, потому что он может отправиться за мной!

Теперь оба стояли, наклонившись вперед и оскалив зубы.

— А если он придет за тобой?

— Сможешь сразиться с ним за мое тело.

— Роланд, это не смешно!

— А я не шучу.

— Драться друг с другом вам нельзя! — Ребекка встала между ними. — Перестаньте немедленно!

Она так посмотрела на обоих, что они не решились продолжать.

— Прости меня, — первым сказал Эван. — Я не хотел тебя огорчить.

Роланд сделал долгий, прерывистый вдох.

— Я тоже не хочу тебя огорчать. Но я с тобой провел целый день. Мне надо хоть немного побыть одному. — В его голосе звучала просьба к Эвану — понять.

Неожиданно он нашел понимание у Ребекки.

— Иногда любовь к человеку так тебя расстраивает, что с этим трудно справиться, правда?

«Любовь? Неужто? И в самом деле это больше, чем просто сексуальная тяга?»

С любовью он, может быть, и сумеет справиться. Роланд заставил себя улыбнуться и срывающимся голосом ответил:

— Да.

Эван только вздохнул, но сказал всего лишь:

— Будь осторожен.

Хотя уже наступила ночь, дневная жара исходила из бетона и асфальта, и температура все еще оставалась высокой. Сотни голов качались над тротуарами, ведущими их от одного светлого пятна к другому, и десятки радиостанций орали из окон проезжающих машин. Запах пота и духов мешался с выхлопом автомобилей, создавая специфический аромат городской летней ночи.

Улицы стали другими! Влившись в толпу, идущую на юг к Йонг-стрит, Роланд кожей ощущал эту разницу. Прохожие, видимо, тоже, потому что в толпе почти не слышался смех и была она какая-то нервно-напряженная.

«Вы и знать не хотите, — сказал он им безмолвно. — Вы в самом деле не хотели бы знать, что это такое?»

Но он-то знал. Он знал, что где-то по городу бродит Тьма. И приди она к нему сегодня, он встретит ее в одиночку. Роланд смотрел на проносящиеся мимо лица, сменяющие друг друга как в калейдоскопе: глаза, носы, рты, щеки и подбородки, улыбки и гримасы, желтые, белые, коричневые, черные — в тысячах сочетаний.

«Мать твою! — Он опустил взгляд под ноги, желудок завязывался в узлы. — Я все равно его не узнаю, даже если увижу».

Ребекка была с Эваном. Дару — в приятной безопасности офиса. Он был один.

— С ума я съехал на фиг, — сказал он про себя.

Две молодые девчонки с опаской взглянули на него и отошли на безопасное расстояние.

Роланд подумал было остановиться и поиграть на Джерард-стрит, но запах из пиццерии так ударил по и без того натянутым нервам, что он пошел дальше на юг. На Эдвард-стрит сидел старик, с трудом извлекавший звуки из аккордеона, а на Дандес-стрит, у северного конца «Итон-центра», обосновался целый ансамбль из четырех инструментов с усилителями, и даже на углу шум был около ста децибел. Они орали тексты, в которых перемешались секс и боль, и Роланд, стараясь не слушать, пробился сквозь собравшуюся толпу. Минуя наркоманов и побирушек, бродяг и шлюх, он стремился в относительную безопасность своего постоянного места на Квин-стрит.

На той стороне улицы двое ребят никак не старше пятнадцати покупали пакетик у пожилого мужика в черном кожаном пиджаке. Все это делалось в открытую, все знали, что в чужие дела никто не полезет. Роланд скрипнул зубами и прошел мимо. «А я-то хороший. — Он так стиснул ручку футляра, что пластик врезался в ладонь. — И мы еще удивляемся, кто призвал сюда Тьму. Да каждый из нас, сволочей».

От злости, пусть даже на себя, он почувствовал себя сильнее и попытался это чувство сохранить.

На излюбленном его углу стоял человек. Распустив по спине длинные немытые патлы, переступая вылезающими из грязных джинсов босыми ногами и сверкая свежевыкрашенным красным крестом на засаленной футболке, мужик орал:

— Близок, близок, — голос оказался неожиданно глубоким и грудным, — близок конец мира!

— Только этого мне не хватало! — застонал Роланд. — Господи, только не сегодня.

Стараясь не глядеть на психа, Роланд перепрыгнул лужу блевотины — запах был заглушён сотнями других — и направился к другому излюбленному месту.

На широком открытом пространстве конца Бэй-стрит возле Симпсон-Билдинга примостились отчаявшийся с виду продавец цветов и лоточник, с горячими сосисками; медленный поток туристов направлялся к старому и новому Сити-холлу. Роланд аккуратно положил футляр на мостовую, вынул Терпеливую и оставил футляр лежать раскрытым. Подстроил гитару, перехватил взглядом проходящую молодую женщину — ее груди под тонким полотном, казалось, прошептали ему несколько слов — и вдруг меланхолично заиграл «Если».

Играя и произнося слова автоматически, он ловил обрывки разговоров.

— …до девяти сорока не начнется, я смотрел по газете.

— Ну, он говорит, что ты, просто деловой завтрак…

— Послушай, Мардж, давай договоримся. Ты мне позволишь оставить бороду, а я позволю тебе проколоть уши.

— …на первой странице про самоубийство горничной сегодня утром.

Эти двое шли медленно, и Роланд навострил уши, пытаясь разобрать остальное.

— Так это же не самоубийство. Просто какой-то нарк вмазался слишком сильно.

— Посыльный вкалывает себе в вену почти грамм героина — и это тоже случайность? По-моему, что-то там творится, в «Кинг Джордже».

— Думаешь? Да кто ж их, нарков, разберет?

«И правда, кто?» — думал Роланд, отпуская от себя песню. Этого посыльного они сегодня видели? Могли бы спасти? Отогнав навязчивые мысли, он попытался похоронить свои чувства в сарказме. «По крайней мере этот тип оставил след».

Не помогло. Сарказм оказался слишком хилым костылем для того груза, что давил теперь на него.