Враждебная тайга

Однако окаменевшие ноги не послушались и тогда его товарищи услыхали крик. Долгий и звуконеподражаемый, жуткий и душераздирающий. Монголы бросили дележку добычи и с кривыми саблями бросились на помощь товарищу. Спустя минуту, они выволокли жреца и мертвого товарища.

Старик был равнодушно беспечен, а вот мертвый соплеменник их являл собой неприятное зрелище – скрюченное тело, как у паралитика, багрово-синее лицо и совершенно седые волосы, ран или увечий нигде не было видно.

Сотник отдал приказ убить старика, но за спиной его раздался крик, монголы обернулись. Перед ними на черном гнедом жеребце восседал могучий всадник в позолоченных изрубленных латах и помятом шлеме.

– Забыли ясу[2] великого Темучжина[3]? – грозно спросил он, и монголы сначала оцепенели, а после рухнули на колени. – Чингисхан запрещает издеваться над чужой верой, а вы разве не видите, что этот старик – шаман? Всякого, кто посмеет его тронуть и этим нарушить ясу великого Темучжина, я казню лютой смертью! Как тебя зовут, старик? – обратился всадник к шаману.

– Последние восемьдесят зим мой народ звал меня Великим, другого имени я не помню, - глухо отозвался жрец.

– Великим я зову одного лишь Чингисхана, - ответил всадник, - Я бы отпустил тебя, но ты повинен в гибели моего воина, пусть тебя судит мой владыка Тэмучжин. Я – тысячник Чингисхана, мое имя – Джебе, а ты – мой пленник, – Тут тысячник обернулся к своим людям и властно повелел, - Мы возвращаемся, а это стойбище сжечь, так Чингисхан карает непокорных!..

IV

Когда Джебе, старый жрец и пять монгольских воинов приблизились к ставке Чингисхана ровно на сто шагов, сотник нукеров[4] приказал остановиться. Дальше тысячник пошел один, навстречу ему выставили частокол копий. Джебе снял с шеи цепь с золотым четырехугольником, показал его сотнику и беспрепятственно шагнул между юртами.

Через полчаса он вернулся, что-то бросил нукерам, те кивнули, подошли к жрецу, завязали ему глаза и, слегка подтыкивая копьями, погнали вперед. Долго они шли среди многочисленных юрт, где жили мурзы великого хана, его лучшие полководцы, жены, рабыни и наложницы, шаманы, предсказатели и прочие любимцы. Наконец процессия остановилась перед огромным войлочным шатром.

Джебе резко крикнул на сопровождавших воинов, и те удалились, старика окружили нукеры, охранявшие покои великого хана. Тысячник что-то им объяснял, беспрестанно тыча в лицо золотой пластиной, украшенной изображением тигра. Пластина эта называлась пайцза. Она давала беспрепятственный пропуск своему обладателю к великому хану.

Когда все формальности доступа на аудиенцию к Чингисхану были улажены, Джебе подвел пленного жреца к площадке, где на каменных жертвенниках горели огни. Тут же сидели самые опытные и авторитетные монгольские шаманы, периодически бившие в бубны и трещотки.

– Пройди между огней, очистись от злых мыслей и помыслов, чтобы болезни и порча не коснулась священной обители Чингисхана! – торжественно произнес Джебе.

Старый жрец без всякой боязни подошел к жертвенникам, протянул к огню руки и что-то зашептал, пламя, взметнувшись, заискрилось. Бившие в бубны шаманы только охнули, а старик прошел между кострами, которые располагались так близко, что огонь непременно должен был опалить его.

Однако вместо этого некогда грозное и всепожирающее ненасытное пламя стелилось у ног жреца, словно лаская их. Монгольские шаманы завыли молитвенные обереги и заклинания, чтобы уберечься от злых чар чужеземного колдуна, обладавшего столь мощной потусторонней силой.

– Почему мне не развяжут глаза? – поинтересовался жрец, удовлетворенный смятением своих коллег.

– Наш великий шаман Бэкхл велел так с тобой поступить, - отвечал Джебе, - Чтобы твои духи не причинили моему повелителю какого-либо зла или несчастий!

Тут старика подхватили под руки двое здоровенных ханских телохранителей и бесцеремонно впихнули в шатер. Жреца усадили на колени. Два личных ханских стражника держали его за плечи, а третий с обнаженной саблей стоял за спиной. Он был готов по малейшему сигналу своего повелителя или при малейшем неповиновении пленника отрубить невольнику седую голову.

Жрец этого не мог видеть, но чувствовал, что великий хан сидел впереди него на возвышении. По левую руку от Чингисхана восседали два его прославленных военачальника – Тохучар и Субедай-багатур. По правую руку от хана сидел шаман Бэкхл.

Старый жрец так же почуял, что за троном хана спрятались трое отборных телохранителей – тургаудов, готовых в любую секунду изрубить всех, на кого укажет их господин. Жрец безошибочно угадал, что в стенах шатра и на его крыше притаились лучники – лучшие монгольские стрелки, бьющие без промаха наугад.

– Кланяйся, собака, великому хану! – рявкнул Тохучар.

– Я кланяюсь только своим богам! – гордо ответил жрец.

– И кто же твои боги? – спросил Чингисхан.

– Я не назову тебе их имен, - сказал шаман, - Потому что вера моя держится на тайне.

– Не хочешь – не говори, - улыбнулся хан, - Если мне это будет нужно, ты все скажешь под пыткой. Лучше скажи, зачем и как ты убил моего воина?

– Твой воин был силен телом, но слаб духом – это сгубило его, - был ответ.

– Лжешь! – выкрикнул Бэкхл. – Джебе нам рассказывал, что превратил его в старика!

– Это не я, - тихо произнес жрец.

– А кто? – вскочил шаман монголов и ударил в бубен, отгоняя злых духов.

– Страх, - хрипло пояснил старик, - Его собственный страх, он поддался ему и умер.

– Я верю и не верю тебе, - теребя бородку, размышлял вслух Чингисхан, - Ты - великий колдун, если не врешь, но ты должен доказать мне это, иначе умрешь, как безродный пес. Смерть за смерть – такой у меня обычай.

– Я могу открыть твое будущее и прошлое, - предложил жрец, - Но для этого я должен видеть твои глаза или коснуться тебя.

– Да знаешь ли ты, - вскипел хан, - Что коснуться моих ног губами – это великая милость, которой я удостаиваю не всякого правителя! – немного успокоившись, Тэмучжин добавил, - Развязать твои глаза я не могу, мой шаман запретил это.

– Я уже вижу твое прошлое, - примирительно сказал жрец, - И вижу ясно.

– И что же ты видишь? – прошипел Бэкхл.

– Тебе пятьдесят четыре весны, - растягивая слова, старый жрец впадал в транс, - Твой отец – вождь, он умер, когда ты справил тринадцатую весну. Твой народ возмутился, ты усмирил его… Я вижу котлы, много больших котлов, в них кричат люди, много людей – они твои враги. Их сварили заживо! Я вижу тебя в колодках – ты бы две зимы в плену. Ты бежал, возглавил свой народ, стал завоевателем, а потом нанял бродячего шамана – вот его, - сухой палец безошибочно указал в сторону Бэкхла, - За золото он сказал, что ты посланец богов и тебя избрали великим ханом…