Враждебная тайга

– Лжешь! – исступленно заорал монгольский шаман, и всем присутствующим стало ясно, что старик сказал правду.

Чингисхан улыбнулся:

– Многое из твоих слов – правда, но ты мог узнать это от других, скажи-ка лучше о моем будущем. Сколько я проживу?

– От этой осени еще четырнадцать зим и лет.

– Этого нельзя проверить, - заявил Бэкхл.

– Придет четырнадцатая осень, и вы увидите, что я был прав! – оправдался жрец.

– Клянусь небесами и великой степью, - воскликнул великий хан, - Ты мне нравишься, старик, но ты убил моего воина, и я еще не решил твою судьбу.

Чингисхан махнул рукой, и жреца поволокли прочь, связали и бросили в какую-то юрту.

V

Ночью старика разбудили, развязали и молча погнали не известно куда, так и не снимая повязки с глаз. Опять пришлось пройти очищение огнем, опять жреца впихнули в шатер, усадили на колени, а сзади встал воин с обнаженным мечом – все было, как накануне. Однако в самом шатре, кроме великого хана и верных ему тургаудов, не было никого.

– Я знал, что ты еще позовешь меня, - начал первым разговор верховный жрец.

– Может, ты знаешь, зачем? – грозно поинтересовался Чингисхан, и тургауды дружно схватились за рукоятки мечей.

– Знаю, - спокойный жрец олицетворял собой бесстрастного идола, - Ты – великий воин, слава твоя бессмертна, но сам ты – смертен, потому жаждешь получить бессмертие любой ценой.

Чингисхан был поражен, ведь старик прочел его самую сокровенную тайну.

– Ты и правда великий шаман, - прошептал он, - Ответь мне и честно, есть ли такое снадобье, дарующее бессмертие?

– Оно существует, - после долгих раздумий вымолвил старик, - Но о нем знают немногие посвященные в тайну вечной жизни.

– И ты один из них, - предположил хан.

Старик промолчал.

– Я предлагаю тебе обмен, - продолжил повелитель монголов леденящим тоном, - Ты даешь мне тайну бессмертия, я сохраню тебе жизнь и отпущу.

– У меня другое условие, - заявил старик.

Великий хан побледнел, засверкал почерневшими глазами, вскочил с трона, выхватив позолоченную персидскую саблю, украшенную драгоценными камнями, то же самое сделали тургауды.

– Да кто ты такой, - орал в гневе хан, - Чтобы ставить условия мне – самому Чингису!..

– Мои условия такие, - будто не замечая буйства хана, говорил жрец, - Ты отпускаешь меня, мой народ, что пленил этой полной луной и обязуешься не трогать наших стойбищ, а я открою тебе великую тайну…

– Да ты, собака, и впрямь ополоумел, - рычал в исступлении Чингисхан, - Я проучу тебя, глупый старик! Я отрублю тебе голову и брошу ее диким псам, а тело твое оставлю в степи на растерзание воронью!

– Не делай этого, хан, - взмолился жрец, - Моя гибель не даст тебе ничего, ты…

– Довольно! – Чингисхан уже не контролировал себя и, топая ногами, заорал на тургаудов, - Делайте, как я велел!..

Монголы, уже опасаясь за свою жизнь, схватили упирающегося старика и выволокли наружу. Жрец умудрился сорвать повязку с глаз и глянул молительно на небо, но оно было темным и пустым, наступил первый день новолуния. Теперь уже никто и ничто не могли помешать исполнению приказа Чингисхана…

Спустя два часа после казни жреца Чингисхан опомнился, но было уже поздно. Бессмертие само падало ему в руки, но гнев взял верх, и старик унес свою тайну в мир, откуда нет возврата. Впрочем, не в правилах великого хана было опускать руки даже в тупиковых ситуациях.

Он вызвал к себе Джебе и отдал приказ взять сотню лучших воинов с запасными конями. Когда тысячник удалился, Тэмучжин призвал к себе сонника своих тургаудов Коргэя, поручив ему отыскать любые сведения о жреце и его деяниях, связанных с секретом бессмертия.

В случае успеха сотника ждала неслыханная награда – полный шлем золотых монет и титул нойона. Коргэй, облобызав сапоги хана и пообещав ему перевернуть всю тайгу, удалился. Уже на рассвете сотня воинов Джебе и двадцать отборных тургаудов отправились на восток.

VI

Джебе без труда отыскал дорогу к стойбищу, но там его ждало разочарование – Коргэй именем Чингисхана велел с сотней оставаться на месте, ожидая его возвращения. Тысячник безропотно подчинился. Однако ему была не по душе эта непонятная миссия, а картина выжженного селения со смердящими трупами и терзающими их хищниками наводила на него смутную тревогу.

Тревога все более усиливалась по мере начинающегося захода солнца, она быстро передалась на всю сотню. Бесстрашные воины чувствовали себя крайне напряженно и неуютно, сереющая тайга просто источала неприязнь и враждебность. Джебе, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение, приказал разбить стан и разжечь костры, а когда спустился вечер, велел выставить посты. Но какое-то чутье подсказало ему, что отнюдь не человека нужно опасаться…

Ночь сгущалась, а от Коргэя не было никаких вестей. Таежные сосны гудели и качались на ветру, словно негодуя на непрошенных гостей, монголы безотчетно группами жались к огням. Бросая тревожные взгляды вокруг, лошади беспрестанно фыркали, водили ушами, вставали на дыбы, а ведь степные скакуны приучались не реагировать на присутствие волков.

Джебе был вынужден то и дело ободрять своих «неустрашимых» и частенько осматривать посты. Даже самые храбрейшие не могли скрыть от своего командира беспричинный и безотчетный, все нарастающий страх, которым было пропитано все вокруг.

Донесся далекий крик, потом еще один, едва различимый сквозь шелест листьев и деревьев. Все, кто был на поляне, разом вскочили, выхватив оружие, но все было тихо. Крик повторился. На это раз гораздо ближе и отчетливее.

– Все ко мне! – скомандовал Джебе. – Встать в круг!

Сотня монголов быстро выстроила круг за кострами. Теперь они оставались в тени, а пространство впереди освещалось колыханием огня. Крик послышался вновь, воины вскинули щиты и выставили вперед копья. Так, не смыкая глаз, на ногах с оружием в руках, в постоянном напряжении они простояли до рассвета.

С восходом солнца все переживания и ночные страхи рассеялись, осталась лишь хмурая осенняя тайга. С наступлением утра беды не кончились, монголы остались без лошадей – две сотни лучших степных жеребцов лежали околевшими там, где их настигла смерть.