Времени тонкая тень

Вот и зала дивана. Чтец уже на месте. Три писца с нур-и-калямами – световыми перьями, которыми можно не только записать, но и отправить написанное сразу в облако. Еще двое в голубых джалабиях – гонцы. Кто-то решил соблюсти и этот обычай, кому-то ответ принесут в руках.

– Светоч Аллаха, да продлит Аллах его дни, досточтимый и светлейший эмир минтаки Эль-Маскайя, – начал чтец. Прочел письмо от эмира строительных работ – тот сообщал о ходе сноса зданий, противных установлениям Аллаха. От эмира рынков: тот сообщал о количестве торговцев, отданных лекарям за продажу свинины и иного непотребного, просил дополнительной стражи на вверенные рынки. Чтение продолжалось. Менялись эпитеты Аллаха, эпитеты, которыми авторы писем наделяли самого эмира минтаки Эль-Маскайя и Его Величество, иногда упоминаемого. Это повергало в зевоту, остальное было еще менее интересно и отнюдь не важно. И вдруг эмир услышал:

– …семь и семь раз припадаю к стопам Вашим – на живот и на спину – я, недостойный управитель мухафазы Эр-Растойя…

Сонная одурь слетела, как опахалом смахнули. Что? Предлагается сэкономить биткоины, отпускаемые из казны Его Величества? Чтец продолжал. Сейчас рожают младенцев женщины, сами рожденные двадцать-тридцать лет назад. Как раз когда эмир стал эмиром. Когда еще одна страна, народ которой Аллах вразумил, что следует закрывать лица, запрещать женщинам, да и любым простолюдинам, показываться в так называемых людных, а на самом деле злачных местах – местах, где совершаются лишь преступления перед Аллахом и помазанниками Его, – перешла под управление Его Величества. Когда для женщин и простолюдинов, самим Аллахом определенных для службы достойным, в общем-то, не стало надобности в речи, и они перестали учить младенцев оскорблять слух достойных…

– …да не будут более отнимать языков у младенцев…

Далее шли расчеты. Эмир минтаки Эль-Маскайя сделал жест рукой, прерывая чтеца.

– Цифры пропусти. В конце там что?

– Для пояснений же, любых, какие пожелает… – повинуясь очередному жесту эмира, чтец пропустил полстраницы пышных эпитетов и выхватил: – Прибыть пред его… э-э-э и так далее – очи. Вновь припадаю семь и семь раз к стопам Вашим – на живот и на спину. И так далее.

– Прибыть? Пред очи? – издевательски переспросил эмир. – Отвечай, обделенный Аллахом милосердным, можно ли понять из письма, где он сейчас находится?

– Он прислал гонца, о досточтимый и светлейший…

Эмир снова прервал поток ритуального красноречия, но рука чтеца уже указывала на высокого молодого человека в голубой джалабии, с непокрытой головой. Светло-русой. Гонец был из местных. Кланяясь до полу, подошел к эмиру, упал на колени, обнял ноги эмира, припал щекой к его туфле… Нет, не припал. Тот вздрогнул, перебрал ногами, как застоявшийся кровный жеребец. Отступил назад.

– Царапаешься, невежа? Пустили в собрание достойных, в диван, так следи за ногтями! – сварливым жирным голосом выкрикнул эмир.

Гонец на коленях подполз к расшитым шелковым туфлям, припал щекой, всем лицом. Вот теперь припал. Руки его больше не обнимали ног эмира, ладони лежали на полу рядом с эмирскими туфлями. И на правой руке, на безымянном пальце, отчетливо было видно гладкое, белого металла кольцо. Никто, кроме достойных, не имел права носить украшения. Вдобавок это напоминало доэмирский местный обычай. Связанный с тем, что местным разрешалась только одна жена.

– Ну и гордец этот… из Эр-Растойя! – словно сплюнул эмир через губу. – Знает, шакал, что пока на тебе его клеймо – он может тебя как невесту на свадьбу вырядить, и никто не посмеет… разве что Аллах, да святится Его камень в Мекке!

– Мой господин, эмир мухафазы Эр-Растойя, да пошлет Аллах ему помощь в делах, непостижимых простому смертному…

Узорчатые, обволакивающие периоды лились из уст гонца столь плавно, что даже эмир заслушался. Враскоряку на полу всякий ли сможет говорить так звучно и складно, без запинок и смущения? Изящно встал – это тоже не всякому удается. Перекупить? Или – эр-растойского управителя под арест, а этого конфисковать…

В голове кружилось странное, разноцветно-шелковое, как дым курений или шум моря. Грузную фигуру эмира тихо пошатывало на месте.

– …иди за мной! – выкликнул гонец, глядя прямо в глаза эмиру, в расплывавшиеся, младенческие глаза. Повернулся и пошел.

Чтец, писцы, второй гонец, опахалыцик увидели, как эмир, шаркая ногами, поплелся за этим типом. Не прекратил неслыханную дерзость, не позвал стражу, не остался в величественной неподвижности. Нет, как драный, заезженный одер, потащился за голубой джалабией, точно держа дистанцию в два шага. В дверь. По лестнице вниз. Мимо стражей на каждой площадке парадного марша. В гулкий вестибюль с инкрустированным мраморным полом – и на раскаленную зу-ль-хиджазом, зенитом лета, площадь перед подъездом.

Гонец распахнул перед эмиром дверцу старого, облезлого автомобиля. Ни стража, ни прислуга никогда не видели такого здесь, возле касбы управления минтаки Эль-Маскайя.

– Садись!

Эмир повиновался. С рычанием, дребезгом, синим дымом автомобиль исчез.

Только тут стража всполошилась:

– Догнать немедля!

– Стойте, дерзкие, именем Аллаха! – раздалось откуда-то сбоку, и все взоры скрестились на седобородом оборванце с горящими черными глазами.

– Это пророк Аллаха нашего, да продлится вечно царствие Его! – продолжал седобородый.

– Ты откуда знаешь?

– Кто таков?

– Хвата-а-ай!

Не пытаясь оторвать от себя вцепившиеся руки дюжих эмирских молодцов, тот продолжал:

– Путь его лежит в мечеть, где свершались чудеса Аллаха.

– Дурак! У великого эмира есть домовая мечеть, – пожал накачанными плечами старший наряда, – а ты-то на какого шайтана тут шляешься?

– Я сподобился видеть пророка.

Хватка стражников ослабла, один вовсе убрал руки.

– Че, правда пророк… Тогда грех…

– Да обычный псих! – гаркнул старший. – Пш-шел вон!

Толкнул седобородого так, что тот упал на четвереньки, поднялся под гогот стражи и поспешно пошел прочь, слегка прихрамывая.

А облезлая машина, изрыгающая синий дым, мчалась на приличной скорости по раскаленной Эль-Маскайе. Куда-то на окраину. Где еще не снесены были дома, в которых уже никто не жил, построенные до эмирата и теперь разрушавшиеся. Въехала в подвальный этаж одного из таких. Поднялись и опустились ворота подземного паркинга. Машина провиляла между нумерованных мест, мимо квадратных бетонных колонн, тусклых желтых ламп. Остановилась перед дверью – заоваленным прямоугольником, вместо обычной ручки – длинный рычаг шестереночного механизма.

– Выходи!

Эмир почти не стоял на ногах – гонец вытащил его, как куль отрубей. Одной рукой удерживая важного спутника в стоячем положении, другой нажал на рычаг. Шестеренки побежали друг по дружке с масляным, приглушенным звуком. Гонец переволок спутника через высокий порог. За порогом была тьма, пронизанная ветром с техническим запахом. Дверь закрылась, и стало видно, что тьма не абсолютная. Она освещалась лучом фонаря, закрепленного на фуражке высокого парня в форме, со значком на петлицах – молот и штангенциркуль. В свете этого луча поблескивали рельсы и различалась тележка, дрезина-«пионерка».