Временные трудности. Трилогия
Шрифт:
– Ну, а вопросы про будущее будут? – Егор улыбнулся, – Я готов в какой-то мере осветить, по возможности…
– Польша будет свободной? – спросил Вацлав.
– Да как сказать. – Егор покачал головой, – Будет. Там сложно все в Европе, а я не политолог. Да и не объективен – потому как московит. Кажется, так у вас принято говорить. Коренной москвич, в общем. Из Биберево, если че… Почти заМКАДовец, – прибавил он, понимая, что вряд ли его искромётный юмор тут оценят по достоинству.
Юля оценила. Расхохоталась и наивно осведомилась:
– Да ладно. С таким лавэ и в Биберево?
–
– Я даже знаю от кого! Но ты не парься, я никому не скажу, – весело закончила она.
– Давай убьём тему? – продолжать Егору не хотелось.
– Да не вопрос! – Юля вмиг стала серьезна, – Парни, не об этом базар, есть ещё вариант…
Она выдержала паузу, вероятно для того, что заострить на своих словах внимание.
– Вы вольны свалить, куда душе вздумается. Оформим вас геройски погибшими. А вы за бугор. Я денег дам нормально – жизнь хватит обустроить.
– Ты может не понял, Юрий Андреевич, – Вацлав обращался теперь подчеркнуто вежливо, – Я не за деньгами и не за орденами с медалями сюда шел. Мне твоё лавэ теперь… Ты реально мужик?
– Даже не сомневайся. Ты прости меня, Вацлав, я перед тобой больше всех виноват. И крыть нечем.
– Да че уж теперь, – Вацлав тряхнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, – Забыли.
– А я тоже тебя любил, – вдруг сказал Георг, – Мысли разные подлые в голову лезли… Даже мечтал, чтоб мы с тобой…
– Че дальше делаем? – Егору надоели эти сантименты.
Юля пришла в себя и оживилась. Кинула на него какой-то странный, но благодарный взгляд.
– Да ничего не делаем. Живём, как раньше жили. Вы можете до вечера отсыпаться. Потом выдвигаемся.
Юля развернулась и пошла в лагерь. Они следом. Но через пару минут Георг не выдержал:
– Ну, а как оно там в будущем?
– Потом расскажу, – отмахнулся Егор, – Будет ещё время. Но вы, ребятки, сами понимаете, что об этом никому ни слова!
–Так а че ты тогда кричал? – вспомнил Георг.
Егор остановился, развернулся к ним лицом:
– Это самые страшные преступления фашистов. Лагеря Смерти, где погибнут миллионы…
Они и правда проспали до вечера. Потом Юля веселая и шумная, ввалилась к ним в землянку и растолкала всех с криком: «Рота подъём – труба зовет». Дождалась, когда они начали подавать признаки жизни, присела на край лежанки Георга и сказала совсем уже другим тоном, деловитым и серьёзным:
– Георг, ты приглядись к этому парню. Артур, который. Не нравится он мне что-то…
– У тебя какие-то конкретные претензии или так – голая чуйка? – Егор не вставая потянулся до хруста в суставах.
– Не могу сформулировать точно, но вертится что-то такое. Ты расспроси его про семью подробнее. О жизни до войны. Что, да как… У них там голод был страшный, да и репрессии тоже не обошли стороной. Может, в этом все дело? Мало ли что… Ты послушай, о чем он гауптмана спрашивать будет, чем интересоваться. Не будь навязчив, чтобы не оттолкнули тебя, и не слишком удаляйся, чтобы не забыли о тебе, – процитировала Юля назидательно, подняв вверх указательный палец, и добавила уже обычным тоном, – И в деле
его проверить нужно, так чтобы не подставиться по-крупному.– Какой голод? И что за репрессии такие? О чем ты вообще? – встрепенулся Георг.
– Ты в курсе? – спросила Юля Егора.
– Да, слышал, конечно, и о репрессиях, и о голоде. Даже «голодающее Поволжье», как нарицательное выражение встречал где-то в Инете…
– Что за Инет? – встрял Вацлав.
– Егор вам всё расскажет. Собирайтесь. Если что, то я потом добавлю инфы, если надо будет, – Юля вышла из землянки бросив на ходу, – Только шепчитесь тут аккуратно, чтоб не подслушал никто ненароком.
Георг и Вацлав уставились на него с немым вопросом, и Егор тяжело вздохнув, сказал.
– Да всё у нас было: и голод, и репрессии. До народа, понятно, не доводили, но потом всё вскрылось со временем. Точных цифр не скажу, конечно, не интересовался я никогда этой темой, но что было, то было – это факт. Коллективизация и индустриализация страны обошлась в очень много жизней. Может был и другой путь тогда – не знаю, но, если б не это, нас бы вообще немцы уничтожили. Был у них такой план «Ост», ну, точнее говоря, есть еще пока …
– А поподробнее можно? Что за план? – поинтересовался Георг.
– Это план по истреблению населения. Миллионов двадцать или тридцать хотели голодом заморить, а остальных в Сибирь переселить. Оставили б себе тут рабов немного, и все.
– Какой-то у тебя разброс невероятный, – медленно сказал Георг с явным недоверием, – Двадцать и тридцать очень большая разница. Хотя, в любом случае конечно, очень много…
– Да не специалист я по истории. Так только общие сведения. Вас ведь, если спросить к примеру, о Крымской войне, то вряд ли вы много подробностей расскажите. А у меня с этим временем примерно такой же разрыв. Вы Юрия Андреевича лучше расспросите – он вообще, по-моему, ходячая энциклопедия.
– Ну про голод в Поволжье я что-то слышал, кажется, – наморщил лоб Георг, – А про репрессии расскажешь?
– Тоже были. В борьбе за власть политическое руководство страны устроило настоящую охоту на ведьм. Только что на кострах не жгли. А вместо святой инквизиции, сами знаете, какое ведомство выступало. Я тут вам сейчас на три пожизненных наговорю, хотя сейчас этот вопрос гораздо проще решается.
– Ты правда, Егор, поаккуратнее с такими высказываниями, – напрягся Георг, – Мы с Вацлавом понятно никому, но если кто другой услышит…
– Да знаю я. Вы спросили – я ответил. Да и в этом вопросе тоже не так всё однозначно. Репрессии были – это факт, многие просто по доносу от соседей или сослуживцев попали под этот каток. Это ж долго длилось, не один год. Пик всего этого беспредела пришелся на 37 или 38 год, кажется. Армия сильно пострадала, но с началом войны многие командиры будут реабилитированы и вернутся в строй. Ну, а кого-то уже не вернешь. Сами видите, что армия за последние годы разрослась, а командиров толковых не хватает. А те, что есть, так до сих пор мыслят критериями гражданской войны. Им бы с шашкой наголо, да на тачанках в лобовую атаку. А сейчас совсем другая война – война моторов, как назовут впоследствии.