Времеубежище

8

Несколько лет назад отделилась первая страна, та, которая всегда сомневалась, является она частью континента или нет. Великобрекзитания, как ее стали теперь называть.

— Во всем виновата литература, — сказал я однажды Гаустину.

— Как всегда, — засмеялся он в ответ.

— А конкретно «Робинзон Крузо». Именно Дефо вселил в нас уверенность в том, что на острове можно найти все необходимое для выживания, сносного существования и так далее. Справлюсь и сам, повторяет Робинзон, со мной Бог. Да, справимся и сами, утверждают его наследники, Боже, храни королеву, но мы и без нее справимся.

— Да, — согласился Гаустин. — Лучше бы вместо Дефо читали Джона Донна.

И вдруг голосом из XVII века (клянусь, хоть и понятия не имею, откуда это знаю) на английском именно того времени он принялся говорить о том же, о чем нам известно благодаря роману Хемингуэя:

— No man is an Hand, intire of it selfe; every man is a peece of the Continent, a part of the maine; if a Clod bee washed away by the Sea, Europe is the lesse, as well as if a Promontorie were, as well as if a Mannor of thy friends or of thine owne were; any mans death diminishes me, because I am involved in Mankinde… [8] В этом-то и проблема: Дефо победил Донна, — сказал тогда Гаустин с тоской, способной потопить весь британский флот.

8

Речь идет о цитате из проповеди Джона Донна, которая стала эпиграфом к роману Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол»: «Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством». (Пер. А. Нестерова.)

Мы помолчали какое-то время, а потом он повторил голосом из XVII века:

— Смерть каждого человека умаляет и меня…

Странно, что мы всегда пропускали название: «Обращение к Господу в час нужды и бедствий». А ведь час нужды и бедствий и правда уже настал.

И вот теперь снова Великобритания. Согласно Брекзиту она не должна была участвовать в голосовании. Но на острове поспешили основать проевропейское движение и потребовали допустить Великобританию к Референдуму о возвращении в общее прошлое, так как во время этого прошлого она была частью Европы и Союза. Любая нация, как и любой человек, может испытывать временные умопомрачения, заявляли участники движения. Пусть ей будет дан еще один исторический шанс выхода из этого умопомрачения. Тезис о втором историческом шансе упоминался как преамбула в меморандуме. Но в Брюсселе устали от британских фокусов последних лет и заняли твердую позицию. Отказали.

9

Пока велись переговоры, случилось чудо. Швейцария, которая всегда считалась чем-то вроде укромного островка внутри Европы, вдруг изъявила желание участвовать в Референдуме о выборе прошлого. Это было настолько неожиданно, что в Брюсселе не знали, как реагировать. Появились разные домыслы, почему это Швейцария так легко решилась нарушить собственные традиции. Может, обнаружила в проекте тоненькую трещину, изъян, которым решила воспользоваться? В конце концов было подписано дипломатичное соглашение с несколькими дополнительными пунктами, которое позволило Швейцарии участвовать в референдуме. Швейцария была не только своего рода островом, но также и Европой в миниатюре. В каком другом месте можно увидеть собранные воедино Германию, Италию и Францию? Так что, если отбросить подозрения, можно признать ее желание попробовать, при некоторой автономности, включиться в референдум совершенно естественным.

10

Острый дефицит смысла

Для болезни в острой форме характерна резкая сдавливающая боль в разных частях тела, из-за чего трудно поставить точный диагноз. Многие пациенты жалуются на приступы по второй половине дня, где-то между 15:00 и 18:00. Чаще всего приступ сопровождается затрудненным дыханием. Одна домохозяйка пятидесяти трех лет призналась: «Не хватает воздуха. Нет ни сил, ни желания вдохнуть. Выдыхаю и не уверена, нужно ли снова вдыхать… Я перестала покупать календари на следующий год».

«Внезапно возникающее чувство бесполезности всего, что происходит. Обычно оно появляется, когда я сижу на диване» — вот наиболее точное описание приступа, данное пациентом. Провалы в памяти, пустота при попытке вспомнить то, что когда-то приносило радость. Обычно именно здесь фотолента засвечена (по словам одних пациентов), словно выключили электричество (по словам других). Кроме индивидуальных диагнозов, наблюдается склонность к коллективному страху или отказу от будущего, футурофобия.

Последствия синдрома — меланхолия, безразличие или сильная привязанность к прошлому, идеализация событий, случившихся когда-то или вообще никогда не происходивших. По сравнению с прошлым настоящее резко обесцвечивается, бледнеет, пациенты утверждают, что видят все черно-белым, в то время как их воспоминания о прошлом всегда цветные, хотя и в пастельных тонах. Очень часто пациенты пребывают в выдуманной, альтернативной обстановке.

Гаустин. Новые и предстоящие диагнозы

11

Да, Референдум о выборе прошлого был радикальной идеей, и каждый лелеял собственные надежды, связанные с ним. Конечно, для Гаустина это была страсть. Выглядело все очень просто. То, что в клинике касалось конкретного человека, теперь распространялось на каждого, на все общество, если еще возможно пользоваться этим понятием.

Для его гостей в синих костюмах оставались считаные секунды, прежде чем начнется цепная реакция распада.

А для остального мира? Если референдум состоится и дело пойдет, опыт можно будет использовать, если же нет, то так им и надо, европейцам, и без того слишком надменно они себя вели последние двадцать веков…

Европа перестала быть центром Вселенной и была достаточно умна, чтобы это понять. Подобное прозрение, независимо оттого, с кем происходит — с человеком, государством или континентом, — всегда по-своему трагично. Кроме того, оно наступает достаточно поздно, когда уже нет сил усердствовать. Но по крайней мере, можно попытаться.

12

Однажды Гаустин позвонил и попросил меня прийти в клинику.

Я шел по Гелиосштрассе. Мягкое апрельское солнце грело еще не в полную силу. На некоторых деревьях уже распускались почки. Легкий запах земли и навоза окутал город. Так пахло в селе, когда мой дед вытаскивал из хлева навоз и разбрасывал его в огороде возле дома. Я больше нигде не ощущал этого запаха: везде использовали искусственные удобрения, почва пахла пенициллином. И вот сейчас запах навоза вернул меня лет на сорок назад и на две тысячи километров на восток. Швейцария была образцом идеального болгарского села из моих детских фантазий, которого никогда не существовало.

На лужайке перед клиникой цвели гиацинты — розовые и синие; легкий ветерок, долетавший с озера, покачивал нежные головки нарциссов. Я люблю это затишье накануне мая, прежде чем вспыхнет буйство красок, заголосят птицы и зажужжат насекомые.

Но заметнее всех здесь были разбросанные по лужайке незабудки. (Надо сказать, я с некоторым огорчением узнал, что латинское наименование этого цветка совсем не романтичное: myosotis, что означает «мышиное ухо». Я предпочитал легенду о том, как богиня весны, цветов и плодов Флора раздавала имена растениям, но пропустила этот скромный синий цветок и вдруг услышала у себя за спиной тихий голос: «Не забудь про меня! Не забудь про меня!» Флора посмотрела на цветок и назвала незабудкой, наделив способностью возвращать людям воспоминания. Где-то я читал, что незабудки прогоняют тоску. Иными словами, имеют свойства антидепрессанта. Кроме того, семена этих цветов могут пролежать в земле тридцать лет и прорасти, только когда появятся благоприятные условия. Этот цветок помнит себя тридцать лет.

Я вошел в клинику. Гаустин пригласил меня в сороковые, что на первом этаже. Он пил кальвадос и курил трофейные немецкие сигареты. На стене висела старая фронтовая карта, где флажками было отмечено передвижение разных армий. На темно-вишневом массивном столе красовалось несколько экземпляров искусно сделанных моделей моноплана «Спитфайр», быстрого и выносливого, любимого истребителя Королевских военно-воздушных сил. Компанию ему составляли «Мессершмитт» и «Хоукер Харрикейн». Они изящно расположились на подставке, словно только что вернулись из боя. Гаустин был одет в зеленую рубаху с закатанными рукавами. Он походил на английского офицера, отвечающего за высадку десанта в Нормандии, который только что узнал, что метеоусловия неожиданно изменились. Я впервые видел его в военной форме. Разумеется, это объяснялось тем, что нельзя было нарушать атмосферу десятилетия.