Время, чтобы вспомнить все

— О…

— Это, разумеется, перстень. Но я хочу показать вам коробку. Посмотрите на нее.

— «Бейли, Бэнкс и Биддл», — прочитала Эдит.

— Вы догадываетесь, что это значит?

— Я надеюсь, что вы хотите сделать мне предложение.

— Но название «Бейли» вам ничего не говорит?

— Я, наверное, не особенно проницательна.

— Самая моя любимая, вы же знаете, что я в последнее время не ездил в Филадельфию. Теперь вы понимаете?

— У вас уже был этот перстень?

— Вот именно, дорогая моя. Я купил его несколько недель назад — с надеждой.

— Я жду, мой дорогой, и думаю, что вы уже знаете мой ответ.

— Эдит, вы выйдете за меня замуж?

— О, мой милый, конечно, я выйду за вас замуж.

Она откинула назад голову, и он ее поцеловал.

— Померьте его, — попросил он.

— Сидит как влитой, прямо как влитой. И какой он красивый, какой чудный бриллиант. Изумительный. У меня для вас тоже есть подарок.

— Вы знали, что я сделаю вам предложение?

— Надеялась. Я жила надеждой. Конечно, все эти месяцы я надеялась, что мы влюбимся друг в друга, и мы влюбились. А когда мы влюбились… Я сегодня ходила за покупками.

Эдит встала, подошла к письменному столу и достала из него маленький сверток.

— Разверните его.

Джо развернул сверток и вынул из него булавку для галстука с лунным камнем.

— Эдит, какая красота!

— Вам нравится?

— Она изумительна. Вы заметили, что у меня больше нет булавки?

— Да, вы потеряли ту, что вам вручили на выпускной церемонии.

— Можете мне ее надеть?

— Конечно, милый. Я так рада, что она вам понравилась.

— Понравилась?! Да я буду хранить ее до конца своей жизни.

— А я свой перстень. Какой счастливый вечер, правда, Джо?

— Да, милая, — сказал он, и Эдит надела ему булавку.

— Почему вы хмуритесь? — спросил Джо.

— Хмурюсь? Я не знала, что это заметно. Я просто вспомнила о своей операции. Интересно, когда мы сможем пожениться? Мне не нравится, когда люди обручатся, а после этого тянут со свадьбой. А вам?

— Я никогда не был обручен, — сказал Джо.

— Но, Джо, я говорю серьезно.

— Прости, моя милая.

— Я об этом еще не думала, но теперь мы должны подумать, правда?

— Конечно, — сказал он.

— Эта сторона супружества… для меня полная загадка.

— Я знаю, милая.

— Вам придется… Я должна буду всему научиться от вас. Мужчины всегда в этом разбираются, правда же?

— Конечно же, мы разберемся.

— Может, мне поговорить с Билли Инглишем? Но он лишь немногим нас старше. Я не возражала, чтобы он меня оперировал, но это совсем другое дело. Однако это… Думаешь, мне лучше пойти к этому новому доктору — женщине? Доктору Келлемс?

— Если для тебя это предпочтительней, милая, почему бы и нет. Я могу спросить Билла Инглиша. Он знает, что я в тебя влюблен. Я сказал ему об этом, когда ты была в больнице. Я могу спросить его, когда мы сможем пожениться, и мне не надо будет вдаваться ни в какие подробности.

— Лучше все же вдаваться в подробности. Это сильно облегчит мое положение. Прежде чем мы объявим о нашей помолвке, повидайся с ним и расспроси его.

— Билл — джентльмен, но он еще и врач, и он, наверное, сталкивается с подобными ситуациями каждый день. К нему ходят все наши приятели.

— Это правда, — сказала она. — О, милый, я так счастлива.

— И я тоже, — сказал Джо.

— Миссис Джозеф Бенджамин Чапин, — произнесла она.

— Мистер и миссис Джозеф Бенджамин Чапин, — сказал он.

— Правильно, — подтвердила она.

В 1909 году в Гиббсвилле только немногие точно знали истинные размеры состояния богатых семей Гиббсвилля. Семья, чье состояние равнялось восьмистам тысячам долларов, прекрасно существовала, тратя ничуть не больше, чем семья, чье состояние равнялось двумстам тысячам долларов. Для самых почтенных семей Гиббсвилля было делом гордости и чести вести обеспеченный образ жизни, не выставляя напоказ размеры своего богатства. В городе было несколько семей, в честь которых назвали шахты, пивоваренные заводы и фабрики мясных изделий, и эти семьи жили в роскоши. Они были владельцами первых автомобилей. Они нанимали множество слуг. У них были летние дома в отдаленных курортных районах, и они возглавляли благотворительные списки церквей и филантропических организаций. Их богатство было всем известно, и они открыто им наслаждались. Но за их спинами, в тени этих всем известных богачей, стояли люди весьма обеспеченные, владевшие крупными состояниями и незаметно правившие городом.

Семья Бенджамина Чапина была одной из таких семей. Они жили по средствам, покупали только самое лучшее и приобретали вещи на долгое пользование. Они заказывали самое дорогое мясо, но внимательно просматривали присланный товар и счета от мясника и могли задержать плату по счету из-за одной недостающей бараньей отбивной. В их доме царила умиротворенность: в нем было все необходимое, и ничего не менялось и не добавлялось, если только этой перемены или этого добавления не требовалось для улучшения чего-то долгосрочного и постоянного. Освещение в доме первоначально было газовое, и когда решено было поменять его на электрическое, то светильники в доме не выбросили, а превратили в электрические. Каждую комнату на Северной Фредерик раз в неделю тщательно убирали. Если что-то ломалось и требовало ремонта, то эту вещь немедленно — пока еще было возможно — приводили в порядок, шла ли речь о порванном ремешке вожжей или о треснувшем кирпиче дорожки. Причем работа доверялась только искусным мастерам. В доме Чапинов мебель, резные деревянные украшения, столовое серебро, изделия из латуни — все служило долгие годы, и все всегда было на своих местах, потому что место каждого предмета тщательно выбиралось с самого начала. Члены семьи Бенджамина Чапина имели свой собственный вкус и свое собственное представление о качестве вещей, и в этих вопросах никогда не шли на компромиссы. Шагая по жизни с такого рода принципами, они про себя считали — не вслух, а про себя, но весьма твердо, — что вещи, которыми они владеют, хороши уже потому, что они ими владеют, и что хороши они для всех, а для некоторых даже слишком хороши.

Бенджамин Чапин и его супруга были уверены в своем превосходстве, и, сравнивая себя с другими супружескими парами Гиббсвилля, они всякий раз убеждались в своей правоте. Супруга Бенджамина Чапина была урожденная Шарлотт Хофман из семьи гиббсвилльских, пенсильванских Хофманов, и потому состояла в родстве с семьями Мюленберг, Вомельсдорф, Монтгомери, Лобэк, Пенн, Бун, Лейзенрингер, Фитцморис, Блюм, Дикинсон и пенсильванскими Ли. Шарлотт Хофман было всего двадцать, когда она вышла за Бенджамина Чапина, которому в то время было тридцать четыре, но Шарлотт уже тогда прекрасно сознавала, что в честь членов ее семьи были названы города и округи и что в ее венах течет благородная немецкая кровь. Она была женщиной с неукоснительным чувством долга по отношению к прошлому и будущему и убежденностью в том, что ее тело унаследовало все необходимые элементы, которые в результате правильного оплодотворения обязательно воплотятся в превосходном отпрыске. Она была небольшого роста, черноволосая, хорошенькая и богатая, и у нее имелось множество поклонников. Шарлотт приняла предложение Бена Чапина, потому что он был из достаточно старого пенсильванского рода со связями почти такими же внушительными, как у нее самой; к тому же у него были прежние связи в Новой Англии с семьями, породившими преподавателей, военных и губернаторов. Что же касалось его личных качеств, то Бенджамин обладал хорошим здоровьем, был честным и нравился главным пайщикам компании «Уголь и железо». Шарлотт вышла замуж за Бена Чапина в 1881 году, а их сын, которого они назвали Джозеф Бенджамин Чапин в честь отца Бена, родился в следующем году. Ее первенец был единственный, кто выжил; за ним последовали два мертворожденных ребенка, второй был врожденным калекой, и после его рождения Шарлотт Чапин почти полностью отстранилась от общества и посвятила себя рукоделию, в котором оказалась необычайно искусна, и воспитанию сына.

Сын ее рос быстро и довольно скоро стал необычайно близок к матери. Отцу он выказывал восхищение и уважение, но нежность и любовь — только матери. Когда мальчик подрос, Шарлотт стала усаживать его на скамеечку для ног, чтобы ерошить его красивые каштановые волосы. А волосы у Джо были шелковистые, прямые и непослушные, но лишь до тех пор, пока он не поступил в Йель и не стал их смазывать бриолином. Во время своего пребывания в подготовительной школе в Поттстауне, четырех лет в Йеле и учебы в Высшей юридической школе в Филадельфии Джо исправно, два раза в неделю, писал матери письма. Он писал их в юмористической манере, вставляя словечки из студенческого жаргона и используя выуженные из университетской газеты репортажи о местных мероприятиях и результаты спортивных соревнований, но также представлял объективный отчет о своей учебной и личной жизни и держал ее в курсе своих дружеских и, как он выражался, антидружеских отношений. Отцу Джо писал только по необходимости: по финансовым вопросам, с просьбой поменять учебный курс, или поехать в путешествие, или сообщить, что собирается вступить в Альфа-дельта-фи — студенческое братство в котором состоял и его отец. На первом курсе он записался в команду по гребле, а на втором был уже в университетской команде на восьмерке и едва не попал в команду теннисистов, однако в среде его друзей спортивная удаль ценилась ничуть не больше блестящих способностей в учебе или успехов в общественной деятельности.

В своих письмах из Нью-Хейвена и Филадельфии Джо Чапин упоминал имена девушек только в том случае, если они устраивали у себя вечеринки или были почетными гостями. Следуя укоренившейся традиции его университета и того времени, Джо называл девушек женщинами и, обобщая, приписывал всему женскому полу отсутствие ума и романтизированную расчетливость. Он полагал, что их, так или иначе, следует избегать. Его матери подобное отношение, разумеется, было по душе. Шарлотт никогда не упускала случая напомнить Джо, что она вышла замуж за Бенджамина Чапина, когда ему было тридцать четыре года. Женщины, утверждала она, взрослеют быстрее мужчин, и потому мужчина должен жениться на девушке гораздо моложе его; сорокалетний мужчина все еще молодой мужчина, а сорокалетняя женщина уже далеко не молода. Не упоминая менопаузы как таковой, она убеждала сына, что, женившись до тридцати, он возложит на себя бремя обязательств, которые с легкостью могут помешать его карьере молодого адвоката, а в этом нет никакой нужды, так как у мужчины впереди целая жизнь и, чтобы вырастить детей, времени более чем достаточно. Шарлотт Чапин не забывала напомнить сыну, что девушки, с которыми он встречался в университете, были лишь не намного моложе его. Так что, как говорила она, с серьезными отношениями ему вовсе ни к чему торопиться.