Время, чтобы вспомнить все

— Полагаю, что так оно и есть, — отозвалась Бесс Мак-Генри.

— Ну принцесса, да и только, — продолжал Гарри. — Если бы все младенцы были как она. Ну вот, мэм, мы и приехали.

Гарри вернулся домой, довольный тем, что исправил оставленное Шарлотт ложное впечатление об Энн, и про себя порадовался тому, что благодаря его словам, возможно, и о самой Шарлотт создастся новое, неожиданное впечатление. По крайней мере ему показалось, что он зародил на ее счет у миссис Мак-Генри некоторые сомнения. Да и самой Шарлотт он этого не спустит. Она совершила ошибку, а Гарри ошибок не прощал. Он решил во что бы то ни стало защищать девочку от бабки.

После смерти Бена из медсестер в доме оставили только одну мисс Мак-Иленни. Она была квалифицированной медсестрой — правда, не по уходу за младенцами, — пользовалась в их доме жильем и пропитанием и к тому же получала сто долларов в месяц. Джо решил оставить в доме именно ее, считая этот расход вполне оправданным. В присутствии мисс Мак-Иленни Эдит чувствовала себя увереннее, и еще Джо, по его собственным словам, так было спокойнее за мать. Однако из-за ее присутствия у Мариан было больше хлопот: обед и ужин мисс Мак-Иленни нужно было приносить на подносе, поскольку, как выразилась Мариан, «ее положение в доме было слишком высоким, чтоб есть на кухне, и слишком низким, чтоб есть вместе с семьей». Прислуга не испытывала к ней никакой неприязни. Из-за нее у Мариан действительно хлопот прибавилось, но, с другой стороны, Мак-Иленни ухаживала за ребенком и выполняла обязанности личной горничной и компаньонки миссис Бен. Кроме того, у медсестры хватило здравого смысла не пытаться командовать Мариан и Гарри, которые могли устроить ей такую жизнь, что она бы в этом доме не задержалась. И еще Мак-Иленни явно чувствовала себя куда уютнее за чашкой чая на кухне, чем сидя в комнате для рукоделия и наблюдая, как пьет чай миссис Шарлотт Чапин.

— Мне кажется, что скоро к нам снова наведаются «Братья Вагнер», — сказал Гарри как-то раз после полуденного визита Бесс Мак-Генри.

— Вы имеете в виду старую хозяйку? — спросила Мак-Иленни.

— У нее, может, и нет никаких недугов, по крайней мере того, что увидали бы доктора, но если вы хотите знать, что я думаю…

— Что?

— Ну, она и усопший… Я ни разу не слышал, чтобы они друг другу сказали хоть одно учтивое слово, — заметил Гарри.

— Это не так, — вмешалась Мариан. — Тут ты не прав.

— Не прав? Ладно. Они друг другу ни разу не сказали ничего, кроме учтивых слов.

— Вот это правда, — сказала Мариан. — Одна сплошная учтивость, и ни одного доброго слова.

— Точно, — подтвердил Гарри. — Точно, Мариан. Они ненавидели друг друга! Господи Иисусе…

— Гарри, только не надо поминать Господа, пожалуйста, — сказала мисс Мак-Иленни.

— Простите.

— Я не возражаю против негрубых ругательств, но только не упоминайте Христа, — сказала Мак-Иленни. — Однако продолжайте. Мне кажется, это довольно интересно.

— По-моему, знаете что ее поддерживало в этой жизни — нашу старую хозяйку? Она его так ненавидела, что это занимало все ее мысли. А теперь ей ненавидеть-то некого, и, клянусь вам, это на ней сказывается. Невестку? Невестку так и не возненавидела, потому что невестка вовсю старается ей угодить, она хочет, чтобы все было как положено. Только чтоб ей это не стоило особого труда. Лентяйка она, правда, Мариан?

— Ну, не совсем лентяйка. Я никогда не говорила, что она лентяйка, — сказала Мариан. — Она то, что положено, сделает, но не больше. Знаете, какие некоторые из них?

— Как не знать! — воскликнула мисс Мак-Иленни. — Постель свою постелют, но чтобы постелить чистую простынь — ни за что. Для этого ж надо ее достать с верхней полки шкафа. Я вам могу привести десятки примеров, но я знаю, что вы имеете в виду. Однако, Гарри, я не понимаю, почему вы считаете, что к нам скоро снова придут от «Братьев Вагнер». Она ведь по сравнению со своим мужем совсем молодая женщина. Правда, думаю, ей все же под семьдесят.

— Все дело в яде, мисс Мак, — сказал Гарри. — Яд, что она сама в себе стряпает. Теперь у нее нету способа от него освобождаться, он у ней разливается по всему телу, пока все тело им не пропитается и не станет как губка в бутылке с йодом. Вы-то ее видите все время, а я-то вижу редко, и мне видно, как она переменилась со смерти старика. Я на днях увидел ее и сразу все заприметил. Наша старая хозяйка, сказал я себе, долго не протянет.

— Ну, она ни на что не жалуется, — сказала мисс Мак-Иленни. — Так что я не могу позвать доктора.

— Если б я был на вашем месте, знаете, что б я сделал? — сказал Гарри.

— Что?

— Не давал бы ей ребенка. В ее теперешнем ослабленном состоянии она может маленькую Энн уронить.

— Ну что вы! — изумилась мисс Мак-Иленни.

— Вот вам и «что вы», — сказал Гарри. — А если такое случится…

— Если такое случится, — вмешалась Мариан, — Гарри вас задушит своими собственными руками. Может, вам нечего бояться от ее отца, но мистер Гарри!.. Боже мой!

— Замолчи! — прервал ее Гарри. — Я говорил с мисс Мак, а не с тобой.

— Ты с этими своими «замолчи» поаккуратней. Я твою невежливость терпеть не буду, — сказала Мариан.

— Ну вы и парочка, — вмешалась мисс Мак-Иленни.

Предупреждение Гарри, касавшееся малышки, возымело свое действие; правда, для Шарлотт тот факт, что ей теперь не давали брать на руки внучку, не был страшным или жестоким наказанием. Что же касалось связанного с этим предупреждением предсказания скорой смерти Шарлотт, Мак-Иленни не приняла его всерьез. Ее не интересовали умозаключения самодеятельных диагностов, поскольку даже к заключениям врачей она нередко относилась скептически. И потому, когда однажды утром мисс Мак вышла из спальни Шарлотт и сообщила, что хозяйка умерла, никто, кроме Гарри, не мог сказать ей: «Я же говорил вам». Смерть Шарлотт, вероятно, можно было бы описать словами некоего поэта: «И умерла она всего лишь от жажды жить» [24] , — однако в гиббсвилльских газетах ее смерть описали по-иному: «Мирно умерла во сне».

24

Аллюзия на поэму Александра Попа «Послание к даме».

По самой природе вещей со смертью родителей, так же как и с рождением детей, жизнь молодой супружеской пары и усложняется, и упрощается. Менее чем за два года умерли родители Джо и отец Эдит, и у Энн Чапин осталась только одна бабушка. Смерть отца сказалась на жизни Эдит поразительно ничтожно. Она не стала богаче: Картер Стоукс-старший оставил все состояние жене, — и эмоционально ее это тоже не опустошило. Что же касается новых обязательств, то Эдит переложила их на своего брата Картера, который, казалось, был просто создан для того, чтобы ухаживать за матерью-вдовой. Миссис Стоукс была занудной старухой — занудной еще до того, как состарилась, а когда состарилась, стала еще зануднее. Если к людям с репутацией злодеев или негодяев как следует приглядеться, то порой оказывается, что они вовсе не такие уж дурные. Но мнение окружающих о чьем-то занудстве почти никогда не подлежит пересмотру. В первом десятилетии двадцатого века слово «зануда» не было еще распространено в Соединенных Штатах Америки, поэтому миссис Стоукс не часто называли занудой, но ее приятели и знакомые прекрасно знали, что черты ее характера дают ей полное право на эту сомнительную репутацию. Она никогда не была по-настоящему больна, но никогда не была и вполне здорова. В ее внешности не было ничего примечательного, и она не была хорошенькой даже в молодости. Грудь у нее была не совсем плоской, но все же достаточно плоской, а лодыжки хотя и не были толстыми, но не были и изящными, и никому в голову не приходило спорить о цвете ее глаз. Она была, как принято, помешана на чистоте и аккуратности, но во время балов в «Ассамблее» не успевала протанцевать и одного тура вальса, как от нее исходил запах пота. Эта женщина каким-то образом участвовала в акте соития и родила двух детей; она готовила удобоваримую еду, вязала шали, ходила в церковь, выгоняла слуг, посещала оперу, читала газеты, получала деньги в банке, покупала шляпы, останавливалась в отеле «Бельвью-Стратфорд», писала письма, стригла ногти и разжигала огонь в камине. И была страшной занудой. Никакое событие и никакая череда событий не волновали ее и не вызывали в ней ни малейшего возбуждения. В представлении мужчин она была неким антиподом женщины. Она говорила благовоспитанным тоном и обладала хорошим произношением, но за всю свою жизнь не сказала ничего, что стоило бы вспоминать. Эдит, уехав из дому, старалась держаться от нее подальше, и даже Джо, с его неизменной вежливостью, выносил ее с большим трудом.

После смерти отца Эдит прочно обосновалась на Северной Фредерик. Так как Бена Чапина и Шарлотт Чапин уже не было в живых, а ее собственная мать под присмотром Картера доживала свои годы в доме на Южной Мейн-стрит, Эдит стала полноправной хозяйкой дома номер 10 на Северной Фредерик. Ее положение стало абсолютно устойчивым: той проживавшей наверху старухи, что приказывала и отменяла приказания, больше не было. Еще недавно, когда Эдит давала свой адрес: Северная Фредерик-стрит, дом 10, — в магазинах Нью-Йорка и Филадельфии, ей казалось, будто продавщицы сомневаются в том, что она действительно там живет, а теперь она произносила свой адрес уверенно и убедительно. Для Эдит этот дом был символом ее продвижения по социальной лестнице, и по этой причине ее более чем устраивало жить в нем, ничего не меняя. Джо такое положение вещей радовало, но он не сознавал, что оно всего лишь счастливая случайность. Эдит никогда не приходило в голову этот дом перекрасить, по-иному оформить или сменить в нем мебель. Дом и его нетронутое содержимое были символом, и любые серьезные перемены могли нарушить его символическую ценность. Другая женщина только бы и ждала минуты, когда сможет поменять в доме светильники, перила лестницы или декоративные предметы. Другая женщина, но не Эдит. Единственным местом, где Эдит решилась на перемены, был рабочий кабинет Джо, и эти перемены доставили ему истинное удовольствие: она принесла из спальни и разместила в этой маленькой комнате его школьные и университетские фотографии, дипломы, геральдические знаки его братств и клубов и прочие юношеские сувениры. И это перемещение, разумеется, деликатным образом возвещало о том, что теперь главой дома стал муж Эдит, —правда, об этом почти никто не задумывался. А если и задумывался, то разве это было не так?